— А на чем вы «поймали» девочек?

— Когда я спросил Настю, что она видела или слышала из окна, она просто сгорела со стыда. Хотя перед этим небрежно упомянула про голос из форточки. Очевидно, ее волновало другое окно. Она в него заглянула, увидела подругу с другом и убежала в слезах, спугнув парочку. Юля стала прислушиваться к шагам в коридоре, выглянула, увидела Анатоля с бутылками, шмыгнувшего к себе в комнату.

— Я его тоже видела! — воскликнула Любовь. — Правильно, с бутылками из чулана…

— В полчетвертого?

— Да нет. Давно. Недели две назад. Я еще подумала про чулан: царство Анатоля.

— Царство Анатоля, — повторил Саня. — Чулан этот… ладно, вернемся ко вчерашнему. На сцене появляюсь я и поднимаю шум. За те пять минут, что я отсутствовал, произошло следующее: исчезло мертвое тело, сбежал Анатоль и друг и пришла тетя Май. Не слишком ли много колготни, оставшейся якобы незамеченной? Либо тетя Май видела того или другого — либо они сбежали позже.

— Это реально?

— В общем, да. Тетя Май недослышит, а я был занят — например, ее сердечным приступом. Какие-то шумы в доме мне мерещились, и я сидел спиной к окну. В общем, уйти было можно, но — без трупа. Пока он никем не обнаружен, я звонил в отделение Поливанову.

— Мне не совсем понятна роль Майи Васильевны.

— Ну, после разговоров с Юлей кое-что прояснилось, хотя отнюдь не до конца. Ключевое слово — «самогонка». Тетя Май увидела меня с милиционером, и я сходу предложил обыскать дом.

— Но как же никто не заметил, что она гонит самогон? Я чаще всего дома…

— Думаю, операция проводилась в августе, когда никого здесь не было, кроме нее и Анатоля. Он, конечно, в курсе и держит связь с клиентами. Но — под неусыпным наблюдением. А чтоб самому время от времени попользоваться, подобрал ключ.

— Но почему потом Майя Васильевна не объяснилась с вами?

— Надо знать теткины претензии на светскость и интеллигентность. Вдова великого ученого, дом-музей и тому подобное. Во всяком случае, самогон из чулана исчез: ночью я видел бутылки, сегодня их там нет. Но, может быть, причина ее молчания и глубже — зачем она срочно позвала меня сюда? Ее нечто мучает, я ощущаю в ней тревогу, страх… мне самому почему-то страшно смотреть на нее. Что-то в ее облике мне не нравится… но не всегда, моментами.

— Неужели вы подозреваете Майю Васильевну?

— Не верится. И явилась она вроде позже меня.

— Как странно, Саня: женщину задушили в доме, полном людей — и никто не слышал.

— «Она пришла умереть», — повторил Саня удивительную фразу философа. — Впрочем, все можно объяснить трезво. Любовники, извините, занимались любовью, наверняка с музыкой. Анатоль, я заметил, засыпает после одной рюмки, правда, скоро и просыпается. Прошел к себе, глотнул, задремал, очнулся, вспомнил, что чулан не заперт (руки были заняты), запер и смылся на свадьбу.

— Вот именно — на свадьбу. Зачем же глотать какую-то дрянь?

— Пьющие часто непредсказуемы. Он и сейчас-то не в себе, какой-то распаленный. А говорил о ней с такой нежностью.

— Но как она попала в дом? Ведь Юля слышала только ваши звонки.

— Может, в прошлом году вместе с нею исчезли и ключи от дома. Надо спросить тетю Май.

— Нет. Их Вика получил, я помню. Вообще помню разговоры про эту женщину. И вы думаете, убийца ее перенес в нашу комнату?

— Не знаю. Ключи вашего мужа… какое-то нехорошее совпадение.

— Но когда мы вернулись из ресторана, у нас все было обычно… то есть ничего не тронуто, не сдвинуто… Господи, как страшно. Зачем? Зачем она сюда пришла?

— Любовь, вы слишком многого от меня хотите. Могу только повторить: мое ощущение — подготовленное убийство. Как я вдруг определил: заговор зла.

— Мне кажется, для подготовленного убийства удавка — средство ненадежное.

— Тонко подмечено.

— А из чего была удавка? Из какого материала, вы заметили?

С огромным внутренним усилием он представил то лицо, шею. черную полоску… что-то закопошилось в подсознании, какая-то деталь. Внезапно стало не по себе, и постучали в дверь.

— Да! — отозвался Саня нервно.

— К вам можно? — на пороге стоял мужчина, высокий, широкоплечий, темноволосый, в затрапезных джинсах и свитере. «Очень интересный» — вспомнились слова тетки. Что ж. правда.

— Пожалуйста, проходите. Вы ведь Владимир Николаевич?

— Да попроще, покороче, свои люди.

— Мне о вас тетя Май говорила.

— И я наслышан. — Владимир прошел, сел на диван рядом с женой. Красивая пара, ничего не скажешь. Жаль, я не договорился, чтобы она никому ничего… тьфу ты, как будто она станет что-нибудь скрывать от мужа! Однако Любовь заговорила, ясно и ласково улыбаясь:

— Познакомились с наследником. Обсуждаем виды на будущее: дом-музей.

— Эти затеи стоят немало денег, — сказал Владимир. — Вот я был в Байрейте у Вагнера. Там средства…

— Ну, сравнил! Совсем ты уж бизнесменом стал.

— Какой я бизнесмен! Своего компаньона побаиваюсь: слишком широко веду дела, шпыняет, нерентабельно.

— Как прошла сегодня встреча?

— Пока туманно.

— Зато вчера у вас был удачный день, как мне говорили, — вставил Саня.

— Если б вы знали, сколько энергии мне это стоило.

— Зато потом — пир.

— Да ничего. Кормежка ничего. Да, Любаш?

— Хорошо было.

— Вам филологи, случаем, не требуются? — поинтересовался Саня шутливо. — А то мы теперь никому не нужны.

— Умные люди всегда нужны. Специалист в рекламную группу, например. Приезжайте, пообщайтесь с Викентием Павловичем. Редкостный деловой нюх.

— Нет, серьезно?

— Абсолютно серьезно. Мы ведь теперь будем с вами жить, можно сказать, в одной семье?

— Точнее, в одной коммуналке.

— Ну, такой прекрасный кабинет… — Владимир обвел взглядом стены. — Жаль, почитать нечего. Я человек простой, предпочитаю детективы, а тут…

— Тут весь Божий мир. «Бархатно-черная… да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор».

— О! Кто это?

— Ваш тезка: Владимир Набоков.

— Ну как же, он нынче в моде. Любитель бабочек и шахматных комбинаций.

— И птиц. Псевдоним: Сирин — райская птица.

— Райская птица — это красиво.

— Из Библии, откровение Исайи. А стихи вспомнились, когда я рассматривал бабочек Арефьева. Вон, видите, над диваном фолиант?

— Володь, ужинать будешь? — заговорила Люба.

— Голоден, как серый волк. Кстати, этот кабинет, — заметил Владимир, поднимаясь, — ассоциируется у меня с Викой — тем самым компаньоном.

У того же сарая на следующий день. Легкий морозец и туманная влажная дымка одновременно. Деревья голые, но на земле еще снег — не богатым пушистым покровом, а дырявой ветошью. Все родное, пронзительно близкое: и покосившаяся изгородь. и ворона на трубе. Анатоль на этот раз починял лесенку, по которой лазают на чердак. Подливают воду в отопительную систему. И часто подливать? Раз-два в год. Ладно, решил Саня, слазаю.

В философе чувствовалась перемена: вчерашнее равнодушие сменилось враждебной отстраненностью, отвечал отрывисто и угрюмо, ручонки дрожат, ножки подгибаются. Ну, ясно — запой.

— Анатоль. вы профессионал. Скажите: чей самогон крепче — тетушкин или свадебный?

— Оба хороши. — Анатоль выкатил голубые глазки. — А, донесла. Шустрая девочка. Впрочем, обе хороши. Ну, и что надо?

— Бутылки перепрятали, да?

— У тетки своей спрашивайте.

— Так. — Саня размышлял вслух, пытаясь вовлечь Анатоля в беседу. — Значит, она по-прежнему боится обыска. Значит, поверила, что я видел в ее комнате убитую.

Анатоль передернулся, бросил глухо:

— Отстань, парень.

— Послушайте, мы должны найти убийцу! — заговорил Саня горячо. — Может быть, он здесь, близко…

— Ишь чего захотел! — прервал Анатоль по-прежнему глухо. — Тут действуют силы инфернальные.

— Что значит «она пришла умереть»?

— Я про то и говорю.

— Опомнитесь! Выйдите из своих галлюцинаций…