Ответить Антону Павловичу было нечего. Аркадий Юрьевич молча поднялся и подошел к окну, отдернул тяжелую штору, выглянул наружу. Ему захотелось бросить взгляд на кусок планеты, непригодный для проживания.

     По улице шел сгорбленный седой мужчина, лет сорока, и тянул за собой подростка. Лица обоих скрывали ватно-марлевые повязки, но юноша все порывался повязку с лица сорвать. Тогда мужчина останавливался и водружал повязку недорослю на место. Делал он это с какой-то обреченной автоматичностью, зная, что через минуту это действие придется повторить. Мальчик мотал головой и низко тягостно мычал. Аркадий Юрьевич порывисто задернул штору, вернулся к столу и тяжело опустился на стул. В следующий момент дверь кабинета открылась, и друзья увидели на пороге военврача Гуридзе. С посеревшим лицом, впалыми глазами, в которых стоял болезненный блеск, Гиви Георгиевич походил на призрак.

     — Инна умерла, — глухо произнес он.

     «Поиграли в преферанс», — с грустью подумал Антон Павлович, а в слух сказал, — примите мои соболезнования, Гиви Георгиевич, — немного помолчал, и как-то не совсем к месту добавил, — город вымирает, и мы ничего с этим не можем поделать. От бессилия выть хочется.

     «Добро пожаловать в наш клуб вдовцов и холостяков», — печально подумал Аркадий Юрьевич, встал, подошел к военврачу и вручил ему свой стакан.

     Барабанов тоже хотел что-то сказать, но запнулся и разрыдался.

     Следующие десять дней были траурно-суетливыми. Друзья помогали Гиви Георгиевичу с организацией похорон, затем поминок, но все это время историка Семыгина не покидало ощущение, что он должен вспомнить или понять что-то очень важное. Это «что-то» брезжило в сознании Аркадия Юрьевича каким-то смутным образом, но никак не желало принять узнаваемую форму. Все это было как-то связано с замечанием Антона Павловича о том, что город вымирает, но как именно, Аркадий Юрьевич понять не мог. На десятый день, вернее ночь, ответ пришел к историку Семыгину сам. Во сне Аркадий Юрьевич увидел церковно-приходскую книгу, благодаря которой два года назад нашел злосчастные самоцветы. Книга лежала на столе и была раскрыта на первой странице. Затем листы начали сами собой переворачиваться, а скорость перелистывания быстро нарастала. Открыв на мгновение взору последний лист, книга захлопнулась, и на этом сон прекратился. В пол четвертого утра Аркадий Юрьевич проснулся, умылся, заварил крепкого чаю, и, усевшись за рабочий стол, принялся перелистывать церковно-приходскую книгу. К семи часам утра он уже знал, на что ему намекал сон — ближе к концу книги даты рождаемости появлялись все реже, а даты смерти, напротив, учащались. Последняя четверть книги записей о рождаемости новых горожан Ирия не имела вовсе, а несколько последних страниц говорили о том, что двести лет назад в граде Ирий каждый день умирали десятки людей.

     — Мы повторяем историю Ирия, — догадался Аркадий Юрьевич, но выводу не испугался, и даже не удивился.

     Петя Маслов свою часть уговора с учителем физики Цандеровским не нарушал, и в школу ходил исправно. В свободное же время увлеченно постигал премудрости воздухоплавания, и нужно отметить, в этом деле преуспел. В июле 76-го Петр вывел на испытания модель планера с двухметровым размахом крыльев. Почетными гостями мероприятия были Петина сестра Юля, Вениамин Альбертович Цандеровский и Никодим. Испытания прошли успешно, планер пролетел сотню метров и плавно приземлился на пустующий школьный двор. Петя был горд собой и просто сиял, учитель Цандервоский был горд за ученика и тоже сиял, Юля радовалась, потому что ощущала ликование брата. Никодим прохладно улыбался. Когда всеобщее воодушевление поутихло, Никодим обратился к товарищу:

     — Что дальше, Петр? На этом планере ты далеко не улетишь. Каков следующий этап?

     — Да, — задумчиво ответил Петя и почесал затылок. — Планер не управляем, и не имеет собственного двигателя — в этом его главный недостаток. Я думал уже над двигателем, но… где его взять? Это первое. Второе — винт. Его надо очень точно рассчитать, у него сложный профиль, иначе аппарат будет вибрировать, а может и развалиться в полете. А потом этот винт еще надо как-то умудриться изготовить. Тут нужен токарь пятого разряда, мне для этого за станком три года торчать потребуется. Обидно терять время на такую ерунду.

     — С расчетами я вам помогу, молодой человек, — заверил Вениамин Альбертович, внимательно наблюдая за Никодимом, которого видел впервые. — Возможно, удастся договориться с директором завода о содействии, я его немного знаю. Но поршневой двигатель, в самом деле, проблема. Может быть, для начала остановиться на резиномотре?

     — Лучше уж сразу вернуться к паровой тяге, — ровно произнес Никодим, но взгляд его был полон сарказма.

     — Что же вы предлагаете, юноша?

     То, что мнение Никодима на Петю имеет первостепеннейшее значение, Цандеровский, проработавший с молодежью двадцать лет, понял сразу. Но сейчас он начал осознавать, что сила этого мальчика крылась не в цинизме, не в подростковом максимализме, как он подумал сначала, но в чем-то другом — в некой сокрытой стихии. Вениамину Альбертовичу казалось, что в этом подростке скопился, как в конденсаторе, мощный электрический заряд, готовый в любую секунду шарахнуть в оппонента молнией. Учитель физики Цандеровский с удивлением для себя вдруг понял, что и для него мнение этого странного мальчика крайне существенно.

     — Забавно слышать, как взрослые называют подростка на «вы», — отозвался Никодим все с той же прохладной улыбкой. — Что ж, уважение за уважение. К тому же, вы активно содействуете поискам Пети Маслова и, следовательно, являетесь позитивной составляющей моей миссии, поэтому я тоже буду называть вас на «вы».

     Последнее высказывание Никодима никто не понял. Вениамин Альбертович и Петя переглянулись, затем учитель физики поинтересовался, что Никодим имеет в виду под своей миссией и их участием в этом, так сказать, проекте. Юля молчала, но загадочно улыбалась.

     — Дороги людей пересекаются, и это влияет на тех, кто по этим дорогам идет. Но пока что это не важно, — отмахнулся Никодим и вернул тему в аэродинамическую струю. — Мое предложение следующее: реактивная тяга.

     — Реактивная тяга! — поразился Петя. — Вот это да!

     — И вы считаете, что это проще поршневого двигателя? — с улыбкой снисхождения спросил Вениамин Альбертович. — Реактивные двигатели проектируют и доводят десятилетиями! Они крайне сложны, да и топливо в наших условия синтезировать вряд ли получится.

     — Вы говорите о современных реактивных самолетах, а всего минуту назад говорили о резиномоторе. Вам не кажется, что вы перепрыгнули целый пласт развития идеи? Мы же пока что обсуждаем модели, не так ли?

     — Да, но… — Цандеровский был в замешательстве.

     — Но для этого необходимо сделать шаг в сторону и посмотреть на проблему под другим углом. Почему вы считаете, что реактивное топливо обязательно должно быть жидким?

     — Но ведь это устоявшийся научно-технический факт! — почти возмутился Вениамин Альбертович. — Дело же в контролируемом горении. Как подавать топливо в камеру сгорания, если топливо — не жидкость, или не газ? Как контролировать его?!

     — Твердое топливо можно и не подавать в камеру сгорания, его можно целиком разместить там, — невозмутимо ответил Никодим. — Контроль горения можно осуществить следующим образом: разбить камеру сгорания на отсеки, и воспламенять следующий отсек по мере необходимости. Тут есть над чем поразмыслить в техническом плане, возможно даже сама идея отсеков не идеальна, но ведь вы, друзья мои, ученые, вам и решать эту проблему.

     Петька слушал этот разговор с открытым ртом, ему казалось, что он вдруг очутился на симпозиум физиков и с жадностью ловил каждое слово.

     — Хочу отметить, что при подобном подходе, — продолжил Никодим, — отпадает надобность в насосах, гидравлике и сложных системах контроля. Да и бесчисленный персонал, который обязан все это поддерживать в рабочем состоянии, да и попросту изготовить, не будет нужен. Система дешевеет в сотни, а то и в тысячи раз.