Я вдруг решила нарисовать картину. Хорошая такая большая монументальная картина на бумаге получилась, солдат сидит в зелёной форме, и свинью розовую весёлую на коленях держит. Что я хотела сказать этой картиной? Не знаю. Наверное, что солдат — пушечное мясо и свинка для тушёнки — это одно дружественное целое. И оба они — это не цель, а средство. Или ещё что. Хрен разберёшь. Постмодернизм…

Вечер настал. Влад приехал. И как только добрался! Пьянущий. Вонючий. Только дыхнул в маленькую комнату мою, как я почувствовала, что пьянею, будто сама напилась. Влад не просто пьяный, а качается и хрюкает, и пытается влезть на мою половинку дивана. Если влезет, то мне труба — мне негде спать будет. Я его подтолкнула, он легко завалился на пол, прямо головой у картины моей «Солдат со свиньёй», упал на ковёр, что там подстелен, и тут же уснул богатырским рыцарским сном, каким рыцари и богатыри, а также гладиаторы и наёмные солдаты спят. Упал, ручонку положил под голову, и захрапел зверски и под солдатом, и под свиньёй, сам как солдат и свинья в едином флаконе.

Митя вбежал покачаться на спортивной лесенке, увидел Влада вонючего, завалившегося под лесенку и качельки. Тут же что-то смекнул, убежал в туалет, вернулся с ароматизатором воздуха «Душистая сирень», густыми струями Владика и воздух над ним опрыскал.

Я, чтоб заглушить ужасающий храп с улюлюканьями Влада, включила ящик, программы какие-то ночные. Владик храпел так, что картина на стене колыхалась. Вонь из Влада была жуткая. Я костыликом форточку приоткрыла, чтоб от вони не умереть. На Владика свой халат зелёный накинула, зелёный в чёрный горох, как олицетворение тоски зелёной домашней.

Когда заснула, вдруг Влад ожил, скинул со своего розового тела одежды свои, и как-то вытянулся вдоль меня и моего гипса, как змей, и мордой стал храпеть и дышать прямо мне в лицо. Я рассвирепела. Ну что за гад такой! Разбудить его невозможно, так тогда я решила его заморозить. Сдёрнула с Влада одеяло, пусть голый спит. Под форточкой морозной, которую я костылём своим золотым открыла. Влад очнулся заледенелый, удивлённый, что вот часть тела у него ужасно промёрзла, в 6 утра встал и ушёл.

Исчез. Появился через две недели. Оказалось, что получил воспаление лёгких. Блин, я его чуть не убила! Мне стало стыдно…

Пайков периодически звонил и долго разглагольстовал о том, что мне нужен зачем-то калий, который есть в бананах. «Хочешь, я тебе бананов привезу!». «Ну, хочу!», — говорила я без всякого энтузиазма. Меня ужасно утомило моё насильственное сидение взаперти. Хотелось почаще выходить на улицу, хотелось съездить на Невский, посидеть в кафе с приятелями. Машин ни у кого из богемной братии не было, Вампир впал в запой, Вера работала за двоих. Чтобы выбраться в центр города, надо было допрыгать до трассы, поймать тачку, махая призывно золотым костылём с розовым пухом, заплатить рублей 200… Таня, раз 10 посмотрев «Ночной позор», увлеклась чем-то своим, заходить перестала. У Пайкова всё время были какие-то дела, он тяжко долго обсасывал, во сколько и когда приехать, но всё никак не мог. За два месяца, что я была в гипсе, Пайков навестил меня всего один раз. Привёз килограмм бананов. Посидел полчаса, уехал. Бананы тут же съели дети.

Я выезжаю в центр города на костылях, выпрыгиваю на шоссе, ловлю машину. Познакомилась с таксистом Пашей, звоню ему на мобилу, он подъезжает через 20 минут, очень удобно, и денег берёт меньше, чем остальные. Прыгала по Невскому на своём золотом костыле, встретила революционера Богданова в оранжевом шарфике и старика в шипах и металлических украшениях, с белой бородой и белой гривой, диджея Вспышкина. Стали гулять по Невскому втроём. Богданов меня угощает в кафе, я всюду с ним прыгаю на золотом костыле, монстрю потихоньку, выводя обывателей из снов розовых. Таксист Паша помогает мне допрыгать до четвёртого этажа на костыле моём золотом с розовым пухом. При этом пару раз пытался меня прямо на лестнице изнасиловать, сдёрнуть с моей костяной ноги розовые мои легинсы… Тьфу ты зараза, как плохо быть беззащитной женщиной!

Наступил июнь, мой день рождения. Детей бабушка забрала на дачу. Какой там день рождения! В магазин не сходить, гостей не позовёшь! Раздался звонок. Это были Наташа и Женя с жёлтыми цветами, винцом и печеньем. Мы попили винца. Раздался ещё звонок. Наташа пошла открыть дверь, вернулась с изумлённым видом. «Там 5 мужчин, все красивые, с белыми розами, в белых брюках!». Я решила, что это глюк. «Нет-нет, правда, они к тебе! Это не глюк!». Это был кинорежиссёр Костик и его друзья из Германии, с ними были коньяк и закуска. И огромный роскошный букет белых роз.

Потом опять раздался звонок.

Это был красномордый от пива «Охота» Влад, с ним были красные и оранжевые надутые шарики, красные розы, а также пузырь красного вина. Стало тут не просто празднично, а по сумасшедшему празднично. Влад всех очаровал, потом он зачем-то достал свой огромный чёрный нож, схватил за горло самого маленького мужчину кинорежиссёра Костика и стал показывать, как нужно перерезать горло ментам, неприятно водя ножом перед Костиковым носом. Костику это не понравилось, и красивые мужчины в белых брюках ушли. Мне было стыдно, что у меня такой придурковатый экзальтированный друг. Женя, более терпимый к выходкам демонстрирующего своё бешенство Владика, с Наташей остались. Мы выпили все напитки, ребята ушли, я осталась с красномордым пьяным Владиком среди красных и оранжевых шариков и роз. Я злилась на Влада, что он распугал всю компанию, всё испортил, всех прогнал.

Ночью я подумала, что вот что лучше — пять красивых мужчин в белых брюках с розами, которые поздравили бы меня и ушли в свою жизнь, оставив меня одну на диване, или же свой собственный красномордый Владик под боком, голый, горячий и влажный, и присасывающийся ко мне с моей каменной ногой, и женственно пищащий от удовольствия. Я вдруг подумала, что второй вариант всё же намного лучше. Лучше голый Владик рядом в ночи, чем пять красивых успешных мужчин днём, уходящих на ночь в свою жизнь в свои норы к своим женщинам.

Пришла пора снимать гипс. Я так привыкла к гипсу, мне было так страшно увидеть свою помертвелую ногу, которая не мылась три месяца. Ещё я боялась, а вдруг нога не срослась! Было так дико представить, что надо же — те кости, которые так противно треснули, хряснули, наехали друг на друга, которые так противно торчали под кожей, натягивая её, почти что прорывая её, и вдруг — сами по себе вдруг раз и срослись. Влад помог допрыгать мне до травмпункта. Там была страшная очередь, аж скамеек не хватало. Стоять уныло в коридоре среди травмированных, поломанных, порезанных, к тому же коридор почему то пах обезьянником — это было слишком мучительно. Нервный Владик всё время покидал меня, он курил на свежие берёзы у входа. Я заглянула в пустой гипсовочный кабинет, мне стало плохо от ужаса. Там стояла юдоль страданий, топчан депрессивный с клеёнкой, таз с гипсом, на стене висели ужасные молотки, ножницы, клещи какие-то с удлинённой одной клешнёй. Я сказала: «Влад, пошли-ка погуляем по парку!».

На самом деле я ужасно нервничала, я боялась, что вот чужой мужик, врач, будет долбать мне по гипсу молотком, я ж с ума сойду. Ещё опытные люди пугали волосками. Что, бывало, волоски прицеплялись к гипсу, и потом гипс отдирали с волосками. Я сказала Владу: «Достань-ка тот твой чёрный нож, который ты любишь всем моим друзьям демонстрировать. Давай-ка ты сам мне сейчас расковыряешь гипс. Ну их, этих врачей». Владик, который всегда был абсурдистом, своевольным хулиганом, не признающим общепринятых правил, тут неожиданно проявил упорство и волю. Он наотрез отказался взрезывать мне гипс, он убеждал, что это должен делать врач, только врач. Я умоляла Влада поковырять гипс, он говорил «Не-не-не-не-не!», не боясь показаться трусом. Я пыталась даже улизнуть, я искала лазейки: «Очередь огромная, до ночи тут стоять надо, давай домой пойдём, в другой раз приду!». «Не-не-не-не-не!», — отшучивался Владик, — Сказали сегодня, значит сегодня!».