— Полегче, старина, — ласково сказал Силас и взял лошадь за недоуздок, чтобы лучше рассмотреть ее зубы. Похоже было, что лошадь еще молодая и не знает, как вести себя в подобных случаях. Он с трудом заставил ее разинуть пасть, но ничего не увидел, потому что в ту же секунду горячая вонь гнилой рыбы обдала ему лицо.
— Фу! — вскрикнул мальчик и тут же отпустил недоуздок.
Они наверняка кормили ее рыбными отбросами, бедная лошадь
только ими и питалась. Он понял, отчего коняга была такая беспокойная. Верно, в брюхе у нее крутился целый фейерверк.
И тут дверь в хлев отворила хозяйка.
— Ты заходил ночью в кухню? — спросила она.
Силас покачал головой.
— У меня нож пропал, хлеб нечем резать.
— А откуда мне знать, куда подевался твой нож? — Силас пристально посмотрел на нее.
— Да вот он, у тебя, — она показала на нож, заткнутый у него за ремень.
— Это вовсе не тот, его мне дала Мария.
— Ты сам его взял, — разозлилась она, — с какой это стати Марии давать тебе нож?
Силас пожал плечами.
— Она залезала ко мне наверх сегодня ночью.
— Ах ты враль окаянный! — закричала хозяйка. — Давай сюда нож.
Она шагнула было к яслям, где он стоял, но мальчику не хотелось еще раз испытать на своей шее силу ее железных пальцев.
— Стой где стоишь, — громко сказал он, приставляя лезвие ножа к горлу лошади, — подойдешь ближе, я проколю дырку в твоей кляче.
Не в силах произнести ни слова, женщина замерла на месте, уставясь на него неподвижными покрасневшими глазами, словно курица, которую душат.
— Да ведь это мой нож, — прошипела она, когда снова смогла вздохнуть, — думаешь, я не узнала его?
— Позови Марию! — потребовал Силас.
— Говорила я, что ты бродяга. Давай сюда мой нож.
— Позови Марию, — повторил Силас и указал ножом на лошадь.
Хозяйка отступила назад к дверям и заорала «Мария!» так
громко, что у него в ушах зазвенело.
Лошадь тоже забеспокоилась и стала мотать головой, словно хотела освободиться от чего-то, курицы, сидевшие на насесте в другой половине пристройки, слетели вниз, кудахтая и махая крыльями, а петух громко закукарекал.
Дверь кладовки открылась, и слепая нерешительно остановилась в проеме — что стряслось?
— Иди сюда, — завопила хозяйка, и через мгновение Мария оказалась рядом, словно ее рывком притянули с того места на это.
— Это ты подарила ему нож? — спросила мать тоном, не предвещающим ничего хорошего.
Мария покачала головой.
— Подарила? — крикнула мать, встряхнув ее за плечи.
— Нет, — ответила Мария побелевшими губами.
— А что ты делала сегодня ночью на чердаке? — спросил мальчик.
— Ничего.
— Я зарежу лошадь, если не скажешь, — пригрозил Силас.
— Хотела отрезать тебе голову, — процедила сквозь зубы Мария, ни жива ни мертва.
— Ну? — обратился мальчик к хозяйке. — Слыхала?
Женщина перевела взгляд с мальчика на Марию.
— Зови отца, — приказала она и вытолкнула девочку за дверь. — Да побыстрее!
Сама она осталась стоять перед дверью, чтобы не дать ему возможности убежать.
«Вот как, — подумал Силас, — они хотят меня поймать». Легко, как обезьяна, он поднялся по приставной лестнице и втянул ее за собой на чердачный сеновал.
Женщина, стоя внизу на полу, делала вид, будто ей все равно, есть он там или нет.
«Где-то тут должна быть дверца, — думал мальчик, — обычно сено заталкивают вилами на сеновал через фронтон». Он змеей скользнул вдоль крыши к фронтону, и в самом деле там оказалась дверца, как он и ожидал, но вполне понятно, она была закрыта на крючок снаружи. Силас принялся трясти ее, но безуспешно. Неужели его поймали? Он снова и снова тряс дверцу, пинал ее ногами, так что грохот раздавался по всему дому, но она была слишком крепкая. А внизу, в конюшне, над ним злорадно хохотала хозяйка. Она знала это заранее.
Нож. Силас вспомнил, что нож все еще заткнут у него за ремнем. Он без труда просунул лезвие ножа в щель, и крючок соскочил. Силас осторожно приоткрыл дверцу и выглянул наружу. Эта стена выходила на задворки, вокруг было пусто и тихо. «А теперь будьте здоровы, живите богато!» — подумал мальчик, соскользнул с крыши и прыгнул на землю.
На этот раз он не пошел к реке, а отправился искать проселок, соединявший деревню Эммануеля с другими прибрежными деревнями. Это была та же самая никудышная дорога, по которой он ехал от дома Бартолина, но на этот раз ему пришлось тащиться по ней пешком. Когда он пытался представить себе, что бы с ним сделали рыбак и его жена, если бы поймали его, от одной мысли об этом ему становилось не по себе.
Он прошел уже порядочное расстояние, когда услышал позади стук колес и копыт, но решил, что благоразумнее будет укрыться.
Кто его знает, может, это рыбак, взбешенный его бегством, надумал все-таки пуститься в погоню.
Силас отбежал от дороги, спрятался в кустах и стал ждать, не появится ли маленькая резвая лошадка рыбака и какая-нибудь разбита телега позади нее. Но, к своему удивлению, он увидел большой и нарядный возок, какой рыбак никак не мог иметь, да и человек, сидевший на козлах, тоже был совсем другого сорта. Он был меньше ростом, тщедушнее, и так важно восседал в двуколке, что Силас решил, что это, должно быть, торговец из города.
Едва повозка успела проехать мимо, как Силас помчался за ней и уцепился за задний борт. «Так-то будет быстрее». Теперь он мчался со скоростью в одну лошадиную силу. Возок грохотал по плохой дороге, и кучер ничего не замечал, он смотрел вперед, занятый своими мыслями.
На дне повозки, позади козел, стояло несколько тяжелых ящиков с замками, прочно окованных железом. На одном из них был крючок, чтобы удобнее носить. Точно, торговец или коммерсант какой. Позади ящиков в повозке было свободное место, и Силас решил, что ему лучше забраться туда и сидеть, чем бежать, уцепившись сзади. Задумано — сделано. В один миг он оказался между ящиками и задним бортиком, уселся поудобнее и стал наблюдать мелькавший по сторонам ландшафт.
Но вскоре все его внимание приковали большие ящики. «Что бы это могло храниться в них? Может, разные украшения, — думал он, — верно дорогие, вон ящики какие прочные и замки здоровенные». Силас вспоминал все красивые и дорогие вещи, какие ему доводилось видеть, и представлял, что такие же лежат и в этих ящиках. В них, поди, и одежда есть… Он оценивающе посмотрел на одежду кучера, непохожую на ту, какую носили крестьяне или рыбаки в этих краях. И пахла она иначе — господами и большим городом. Силас сразу же осознал свое плачевное положение.
С тех пор как он убежал от шпагоглотателя, он ни разу как следует не умылся, одежду он не снимал день и ночь, и выглядела она ужасно. Раньше он об этом не думал, но, глядя на человека, сидевшего на козлах, он почувствовал себя ужасно грязным и ему захотелось хорошенько вымыться.
Он задумчиво забавлялся с ящиками: гладил металл, поднимал тяжелые, истертые до блеска ручки. Внезапно на ухабе ручка ящика выскочила из руки Силаса и громыхнула о ящик.
Человек на козлах разом обернулся.
— Ты что здесь делаешь?
— Ничего, — вежливо ответил Силас. — Просто я решил прокатиться, а потом потрогал вот эту штуку, — он указал на ручку.
— Тебе что, по пути?
— Да, — ответил Силас и пояснил, что ему в ту же сторону и он решил сесть, раз тут есть место.
— У тебя выговор не такой, как у местных. Ты где живешь? — спросил человек, не спуская с него глаз.
— Нигде, — усмехнулся Силас.
Человек посмотрел на него с недоверием:
— Ты в самом деле нечаянно тронул ручку? — он смерил мальчика взглядом, вдруг увидел нож и застыл. — А где другие?
— Какие другие? — Силас не понял, о чем он говорил.
— Разве ты не собираешься выбросить этот ящик на дорогу? Думаешь, я не знаю, что ты за гусь? А ну-ка слезай.
— Так ведь я ничего не сделал, — запротестовал Силас.
— Пока еще не сделал, — человек бросал испуганные взгляды по сторонам. — Слава Богу, что мне еще не воткнули нож в спину. Слезай, тебе говорят.