Но как раз в эту минуту на лестнице появилась тетя Бетти

в сапогах, меховой куртке и с подушкой в руках. Мама Нильса вскочила со стула и принялась ее бранить.

— Ты никогда не повзрослеешь, иди сейчас же и ложись! Ты — больна.

— Я хочу услышать все о Нильсе и о бандитах, — заявила тетя Бетти. — Замолчи и сядь!

Тетя Бетти уселась в кресло, а кто-то принес несколько одеял и укрыл ее.

— Итак, — снова начал Йоханнессен, — ты последовал за этими парнями наверх, к гостинице…

— Я увидел, что наверху на втором этаже горит свет, и подумал, что они там. Поэтому я и попытался влезть на балкон, чтобы заглянуть в комнату. Но они вышли из дому и пошли по своим делам, пока я висел на водосточной трубе, — рассказывал Нильс. — Тогда я вошел в гостиницу, поднялся на второй этаж и там… — Он запнулся. — Вы нашли Соню?

— Кто такая Соня? — спросил отец.

— Девушка, которая здесь служит. Ее затолкали в прачечную.

— Ты что? Как можно швырнуть девушку в грязное белье? — не поверила тетя.

— Соня… В прачечной? В этом погребе? — удивился хозяин гостиницы. — Что она там делает?

— Они заперли ее потому, что не хотели делить с ней деньги, — ответил Нильс. — Они заперли ее в прачечной, в погребе. Она точно еще там, если никто не нашел ее.

— Не рассказывай, пока я не вернусь! — воскликнул Йоханнессен и выбежал из комнаты. Пока хозяин гостиницы брал ключ в коридоре, Нильс, обогнав всех, был уже впереди, а рядом с ним прыгала и плясала Кари. Бетти сбросила с себя все одеяла и хотела последовать за всеми, но сестра крепко прижала ее к креслу.

Через пять минут все вернулись вместе с Соней. На Соню было жалко смотреть: губная помада размазана по всему лицу, волосы всклокочены, глаза совершенно дикие. Ей налили горячего кофе, и мало-помалу она пришла в себя, но по-прежнему молчала, как будто еще не обрела дара речи. На самом деле она не желала произнести ни слова, ни единого слова, до тех пор, пока Йенсен и Расмус не предстанут перед судом. Тогда она будет свидетельствовать против них, против этих мошенников! Негодяев!

— Как можно быть такими, такими злыми! — наконец сказала Соня. — Обмануть девушку, которая доверяла им и все такое! Которая верна в беде и неудаче!

Тут, взглянув на Нильса, она вычислила, что, возможно, его свидетельство не совпадает с ее собственным.

— Деньги я взяла лишь для того, чтобы вернуть в полицию, обмануть этих несчастных воров, — заявила Соня. — Я была в сговоре с этим мальчиком, я предложила спрятать его в прачечной, тогда бы я позаботилась о том, чтобы его вовремя нашли, а потом Я бы предупредила полицию до того, как мы прибыли бы в Осло. Во всяком случае до того, как мы прибыли бы в Стокгольм.

Она заметно приободрилась. Она явственно видела перед собой все таким, каким бы оно должно было быть.

— Нильс и я сговорились меж собой, но я была вынуждена сделать вид, будто я выдала его, они угрожали мне смертью.

— Все это прекрасно, — произнес Йоханнессен. — Но теперь мы хотим послушать, что расскажет Нильс. Вы можете подняться к себе, фрёкен Соня, привести себя в порядок и попытаться хоть немного поспать, позднее мы поговорим еще.

— Они угрожали мне смертью! — всхлипнула Соня. — Я была верна Расмусу, но он изменил мне.

— Я поговорю с вами, когда вы окончательно решите — были ли вы верны Расмусу, или вам угрожали, — сказал Йоханнессен. — Только будьте тверды. Мы, верно, все уладим!

Соня поднялась к себе, и Нильс смог рассказать о ворах, деливших деньги, и о Соне, выдавшей его. О том, как она предложила запереть его в прачечной и как обманули ее саму. О том, что они вынесли его из гостиницы и положили в снежный сугроб, и как они говорили о том, чтобы лететь в Осло.

Серолап вернулся

Трое мужчин с чемоданом заказывали в Бергенской конторе САС[91] билеты на самолет в Стокгольм. Они назвались так: Александр Крамер, Лауритс Йонссон и Вильхельм Руд. В первом самолете мест было достаточно, и автобус вскоре должен был отбыть на летное поле.

— У нас как раз есть время, и я могу зайти домой, — сказал рыжеволосый, которого звали Руд. — Вам вовсе не надо идти со мной, — добавил он.

— Нам все равно делать нечего, так что мы можем сопровождать тебя, — сказал исполненный благости, склонный к полноте человек, который был самым старшим из них.

— Вы можете оставить чемоданы здесь, — любезно предложил человек, стоявший за конторкой.

— Большое спасибо, но мы лучше возьмем их с собой, — сказал благостного вида господин, дружелюбно кивнув головой.

— Странные деньги, от них пахнет плесенью, — сказал представитель компании САС.

— Мне кажется, у них у всех довольно затхлый вид, — заметил его коллега. — Но для того, чтобы лететь самолетом, не нужно предъявлять справку о хорошем поведении, о прилежании и о том, что все в порядке.

Трое взяли машину и поехали на улицу, где жил Омар; вместе вошли они в дом и поднялись по лестнице.

Открыв чемоданы, они вытащили оттуда лопаты и прочие мелочи, которые им больше были не нужны. Затем стали оглядываться в скромном жилище Омара, чтобы найти какие-то вещи и заполнить ими пустые места в чемоданах, вещи, которые годились бы как тайники для денег на случай, если таможенник откроет чемоданы. К счастью, паспортного контроля в Швецию больше не было!

— Может, мы найдем какую-нибудь обувь или что-либо в этом роде на чердаке пекарни? — спросил Подхалим.

— Пойду посмотрю! — ответил Омар.

Расмус и Подхалим последовали за ним на большой чердак, чтобы помочь ему присмотреть подходящую одежду и старую обувь.

Десять минут спустя двое дружков с довольным видом снова вошли в комнату. Взяв чемодан Омара, они опрокинули его содержимое на стол и быстрым движением рук поделили деньги между собой. Затем, рассовав как могли свои капиталы в чемодан и рюкзак между вязаными кофтами и трусами, весело крикнули на чердак «прощай!» и пожелали скорейшей встречи. Все такие же довольные, они спустились вниз по лестнице и вышли на улицу.

Они сели в автобус, который долго вез их по пути в аэропорт Флесланд. Никто не повернул голову им вслед, никто не шептался при виде их, никто не показывал пальцем. Сплошная зеленая улица! Нечего бояться. Самолет уже стоит. У них оставалось еще время для легкого завтрака в ресторане.

Теперь они уже не разговаривали друг с другом, они сидели, погруженные в собственные мысли.

— Хочу сказать тебе только одно, — начал Расмус. — Ничего тебе не поможет, даже если ты будешь думать так, что у тебя треснет голова.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Подхалим.

— А то, что тебе не удастся поддеть меня на крючок, и тебе ни за что не связать меня, и не стянуть мои вещи, как не удастся и все прочее, что ты пытался придумать.

— Как тяжко, должно быть, тому, у кого такие дурные мысли, — огорченно сказал Подхалим.

— У меня точь-в-точь такие же мысли, как и у тебя, — подтвердил Расмус.

— Думаю, лучше мне из Осло поехать в Копенгаген, — сказал Подхалим. — У меня нет большого желания делить кров с тобой, и с твоими друзьями в Швеции.

— Ладно, ладно! — согласился Расмус. — Возразить тут нечего!

Непохоже было, чтобы они стали на этой почве недругами, они

улыбались как люди, которые понимают и ценят друг друга, восхищаются наивностью друг друга.

— Самолет в Осло! — предупредил громкоговоритель, и двое дружков, подхватив ручную кладь, встали в небольшую очередь у ворот.

— А вы не откроете, фрёкен? — спросил Расмус красивую юную стюардессу, такую кроткую и милую, стоявшую в ожидании у ограждения.

— Конечно, — сказала она. — Мы ждем только сигнала.

Расмус и Подхалим смотрели на светлый большой самолет

с распростертыми крыльями, так красиво лежавший на своих маленьких колесах, — самолет, который унесет их прочь от всех трудностей и всех запутанных вопросов, от Сони в куче грязного белья и от Омара в кадке из-под муки, от мальчишки в снежном сугробе и от Бергенской Окружной тюрьмы, от здания суда, где судья восседал за темной решеткой, и оглашал законы, и присуждал штрафы! Прочь от всего глупого и скучного, от надоедливой работы и мелкого плутовства — навстречу светлому будущему в чужой стране! Они были так заняты своими мыслями, что не заметили буквально ничего, пока не почувствовали чью-то руку у себя на плече и, обернувшись, не увидели прямо перед собой лицо полицейского.