Подхалим говорил по-прежнему тихо. Он не хотел, чтобы кто-то слышал его в соседней комнате.
— Пока еще много снегу. Ты не можешь найти это место, пока не растаял снег?
— Думаю, что смогу, — ответил Расмус. — Ты, верно, уже ходил, пускал слюни и искал белый камень, не так ли?
— Я ничего не делал, я только ждал тебя, — ответил Подхалим. — И еще я купил для тебя легкую маленькую лопатку.
— Ты воистину добр, — сказал Расмус. — Вообще-то у меня у самого есть лопатка. В чемодане.
— Когда мы начнем, Расмус? — спросил Подхалим.
— Лучше всего — сейчас же.
— Хозяева усадьбы, которую мы собираемся навестить, стары и ложатся спать рано, — сказал Подхалим. — Сын их уехал вечерним поездом в город.
— Мы можем прогуляться туда по дороге и посмотреть, как там обстоят дела, — предложил Расмус. — Если на дороге слишком много людей, повернем назад. А ты, красотка, можешь остаться здесь.
— Но вы ведь вернетесь обратно? — спросила Соня.
— Ты ведь ничего другого и не думаешь? — ответил вопросом на вопрос Расмус.
— Я ни за что не хочу вас потерять, — сказала Соня. — Если вас долго не будет, я вышлю за вами спасательную команду.
— Этого не надо, мы справимся и сами, — вмешался в разговор Омар, не знавший, что она имеет в виду.
Кто-то резко позвонил в колокольчик, и Соня побежала на зов; пора было вернуться к работе. Мужчины взяли с собой чемодан Расмуса, зашли еще на квартиру Подхалима за чемоданами и инструментами, а потом медленно, словно совершая вечернюю прогулку, двинулись по дороге.
Луна освещала снег и фьорд, на косогорах то тут то там мелькали огоньки, во фьорде стояла шхуна, мигая своими фонарями; слышался ровный гул мотора.
Вечер был прекрасный, и Расмус, насвистывая, шел и строил планы. Он купит Соне пестрое шелковое платье и модные туфли с открытыми носами. И шубу. А себе — новую красивую машину, а Соня будет сидеть рядом с ним.
Куда бы им направиться? Лучше всего как можно скорее убраться из этой страны, хотя нет ни единой живой души, которая бы подозревала, что он связан со взрывом на фабрике в Уре. Если он останется здесь, могут явиться налоговые инспекторы и спросить, откуда у него такие доходы. Нет, путешествие за границу, в Париж и Лондон, — вот, примерно, то, что ему надо.
Удача сопутствовала им в тот вечер. Ни одной живой души на полях, ни одной живой души на дороге! В последние дни снег сильно подтаял и на полях образовались длинные канавы, где только по краям лежал снег. Кто-то побывал там и натоптал немало следов, унося кормовую капусту, лежавшую под снегом. Лучшего нельзя было себе и пожелать.
А лучше всего то, что земля была мягкая. Снег выпал в этом году так рано, что земля не успела промерзнуть. Омар и Расмус влезли в снежный сугроб и начали копать на том месте, которое указал им Расмус. Подхалим мерз, стоя в талом снегу и держа в руках верхнюю одежду товарищей и чемоданы. Он мечтал о будущем.
Подходящая страна — Дания! Он возьмет себе новое имя, не обязательно какое-нибудь громкое, не какое-нибудь там дворянское имя, а подходящее красивое имя. Энг[87], или Ли[88], или Дал[89] — хорошо звучит и чуточку аристократично. А может, Шоу или Краг? Ладно, время есть, он сможет придумать себе фамилию и позднее. Он купит небольшую усадьбу в Дании, будет выращивать розы и держать кур, все станут уважать и почитать его, он станет председателем разных обществ, будет стоять во главе разных предприятий, таких, куда пускают только респектабельных людей.
Двое его дружков уже нашли ящик и перевернули его. Расмус светил карманным фонариком, а Омар вытирал пот со лба. Бочата с деньгами! Чуточку сырые, но целые и невредимые. И доверху набитые деньгами!
Бережно и осторожно вытаскивали они банкноты из бочат и складывали их в чемоданы, потом освещали бочата фонариками, чтобы убедиться: ни одна красная купюра нигде не завалялась.
Они поставили бочата и ящик обратно в яму и как можно тщательнее засыпали ее землей. Получилось не очень красиво, но тут уж ничего не поделаешь. И никто не сможет доказать, что беспорядочно разбросанный снег имеет, в целом, отношение к чему-либо. Пожалуй, крестьянин удивится. Но только бы он не начал удивляться до понедельника, когда они уже будут за пределами.
Быстро и молча двинулись они обратно к Уре.
Омар тоже думал о будущем. Маленький домик, который бы принадлежал только ему, и где ни один брюзга-хозяин не мог бы даже заикнуться о плате за квартиру. Необязательно, чтобы дом был большой и красивый, только бы он был теплый, уютный и мирный. Человек умелый может сделать многое, только бы у него был для начала капиталец. Омар шел, такой радостный и уверенный, держа в руке чемодан с деньгами, который был почти что его собственный. Если бы он только подозревал, о чем думают его дружки, он, быть может, не был бы так уверен…
«Зачем нам, ради всего святого, этот Омар? — думал Подхалим. — Надо одурачить этого наглеца! Ведь это Расмус и я обстряпали дельце. Это — нечестно, это — неблагоразумно явиться сюда и навязаться нам на шею. Если Соня вцепится в Расмуса, это — ее дело, но если она потребует свою собственную долю капитала, я буду протестовать. Денег в нашем предприятии в аккурат столько, сколько нужно Расмусу и мне. А надрывались мы ради этого немало. В любом случае надо разделаться с Омаром!»
Нильс узнает, что не все так просто, как в книжках-картинках
Нильс стоял у дверей гостиницы, не зная, что делать. Караулить ли входную дверь или попытаться проникнуть к этим трем негодяям?
Пока он стоял в раздумье, в окнах второго этажа зажегся свет, и Нильс подумал, что там они и обретаются. Если б можно было взобраться наверх!
Здание гостиницы было старое — деревянный дом со множеством маленьких балкончиков и крутых маленьких крыш. Перед окном второго этажа, откуда просачивался свет, был маленький балкон. Нильс подумал, что смог бы спуститься вниз на этот балкончик, если бы сперва взобрался на крышу. Можно было бы воспользоваться водосточной трубой! Хорошо, он так и сделает!
Миг — и Нильс уже на водосточной трубе! Удержаться на обледенелой трубе было не так-то легко. Нильс отталкивался ногами от стены и упорно — шаг за шагом — поднимался наверх. И никто не вышел из дому и не спросил его, что он здесь делает.
Опускаться на второй этаж было еще хуже, чем подниматься на крышу по скользкой, покрытой ржавчиной трубе. Может, внизу, под ним, — снег? Нильс глянул вниз, хотя и знал, что как раз этого не следует делать. Но было уже поздно, он уже увидел под собой каменную мостовую.
Нильс отвел глаза и двинулся дальше. Теперь нужный балкончик был почти под ним. Снизу ему казалось все гораздо проще, чем было на самом деле. Сильно ныла спина, болели руки.
Свет в комнате выключили, и Нильс услыхал голоса людей, выходивших оттуда. Тогда он начал осторожно спускаться вниз. Он свисал точно палка вдоль стены, когда +рое мужчин появились на лестнице. Но они не обратили на него внимания. В какой-то момент Нильсу показалось, что руки не выдержат и он рухнет вниз, но, сделав невероятное усилие, добрался до угла дома и соскользнул вниз на землю. Никто его не видел. Но он не мог сказать, что добился какой-то особенной удачи. В книжках-картинках так не бывало никогда, не бывало никогда на свете! Там всегда побеждала справедливость и добрые без особых трудностей брали верх над злыми!
Нильс вошел в гостиницу, никто его не остановил. Он поднялся на второй этаж и нашел только что покинутую комнату. Заглянув туда, он зажег свет и увидел, что на стуле лежит пальто, так что те, кто был здесь, вероятно, собирались вернуться. Нильс стоял, оглядывая комнату, когда какой-то женский голос довольно любезно спросил его:
— Что ты здесь делаешь, дружок?
За его спиной стояла молодая девушка, одна из горничных гостиницы; на ней был белый передник. Молодая, доброжелательная, со светлыми локонами, да к тому же еще и хорошенькая. Нильс не раз встречал ее на дороге, так что она, видимо, жила в Уре.