Внезапно Эрик похолодел. Ведь она умерла… умерла… Она где-то в этой дикой страшной ночи. Опустив бинокль, Эрик уставился в черную, проносящуюся мимо свистящую пену, словно ожидая, что вот-вот там мелькнет ее бледное лицо…

— Правь на белый огонь! — зарычал в отверстие люка Георг. — Держи курс на маяк!

У маяка было три сектора освещения — красный, белый и зеленый, считая от левого борта к правому. Стоило выскользнуть из полосы белого света, и можно было в любой момент пойти ко дну[64]. А Эрик попал в полосу красного света, и ему пришлось приводить яхту к ветру. Медленно вползала вновь «Роза ветров» в нужный сектор света, белый треугольник которого, сужаясь, сходился в сверкающую точку. И все же с помощью этого сектора можно было найти единственный возможный путь в другой залив.

Внезапно с подветренной стороны засверкало море огней, отсветы которых заиграли на волнах, совсем рядом с «Розой ветров».

Фабиан решил, что это возвращается домой парусная регата, но Георг, посмотревший в бинокль, сказал: огонь светит между деревьями на берегу. Должно быть, там какое-то торжество.

— Правим туда! — закричал Эрик.

— Да, но здесь полно подводных мелей. На морской карте это место словно засижено мухами.

— Наплевать! — взревел Фабиан: его, как бабочку, тянуло на огонь.

— Тогда поплыли! — пробормотал Георг. — Будь что будет!

«Роза ветров» понеслась вперед, подгоняемая попутным ветром. Георг, окоченевший, угрюмый, взялся за руль. В любую минуту под ними мог затрещать киль. «Все равно, — стиснув зубы подумал он. — Пусть трещит, во всяком случае настанет конец». Он сидел, высчитывая минуты: сейчас… сейчас… сейчас… Но «Роза ветров» лишь мчалась вперед в темноте.

Огни исчезли внезапно за рощей, и яхта выплыла прямо к темному берегу. Мальчикам открылся залив с подветренной стороны. Якорь упал с такой силой, что только искры в клюзах[65] засверкали, а паруса мгновенно упали, точно их сбило выстрелом.

Ребята прокрались в темноте по хрустевшему под ногами оленьему мху, влезли на каменистую осыпь и перепрыгнули через шатающуюся изгородь. Свет горел между редкими стволами в высоком сосновом леске. Мальчики пробежали по нему цугом, а потом поползли на животе по маленькому ухоженному садику с подстриженной живой изгородью, выкорчеванными деревьями, стеклянными шарами и гипсовыми фигурками на деревянных постаментах.

Свежий едкий запах ноготков и пряный аромат гвоздики ударяли им в нос. На лужайке, затененной густыми кустами черной бузины и сирени, они решили передохнуть.

Их взору предстала вилла с ярко освещенными окнами и небольшая открытая беседка, увешанная разноцветными фонариками, украшенными цветами и драконами. За накрытым столом в беседке сидела большая компания людей: пахло вареными раками и укропом, слышался веселый говор и смех.

Мальчикам захотелось во что бы то ни стало пробраться ближе к свету и людям. Наскоро посовещавшись, они осторожно и тихо нырнули в заросли. Один ложный шаг, шепот, хруст могли их выдать. Неслышно отводя ветки, они подошли к выкрашенным в голубой цвет перилам беседки так близко, что могли, подобно призракам, высунуть руку из листвы и похлопать гостей по плечу.

Стол ломился от яств. Посредине горой возвышалось блюдо раков с плакучими ивами укропа. Окружали блюдо лес бурых бутылок пива и светлая стрелковая цепь рюмок с водкой. На фоне белой скатерти выделялся пестрый архипелаг бутербродов, багряно-осенняя Сцилла[66] сардин в томате и крутая Харибда швейцарского сыра, между которыми скромно пристроилась утлая шлюпка паштета из гусиной печенки. Завершала картину лососина разных сортов — отварная, копченая, жареная, соленая, малосольная под соусом, лососина в масле, консервированная…

Застолье было в самом разгаре. Багровые лица гостей лоснились от пота, рукава их рубах были закатаны, а на шее висели, словно галстуки, мятые белые салфетки.

— А может торговец сыром Фризелль произнести: на дворе трава, на траве дрова? — И все хохотали до упаду, когда торговец сыром, запинаясь, произносил их.

— Ой, ой, ой, на кружевную вставку фру Янссон капнул воск! — И все стали принимать живое участие в беде и помогали стирать воск с великолепного розового платья с маслянисто-желтой вставкой.

— Черт возьми, рюмочка остынет! — смеялись потом. И пили одну рюмку за другой.

Раки исчезали.

Торговец сыром поднялся из-за стола.

— Дамы и господа… все… здесь… присутствующие… — начал он, и было не ясно: хватит ли его сию минуту удар или же он произнесет речь. Все-таки он стал произносить речь: — Мы тут сидим и пируем на лоне прекрасной природы… высокие горы и глубокие долины… Мы вкусили все, чем богат этот дом, и так было прекрасно и вкусно… Sat sapienti[67], как говорит поэт. Да, мы все… здесь присутствующие… веселы и довольны, и я могу это подтвердить, один за всех и все за одного. Итак, поднимем… тогда… все… здесь присутствующие… сообща тост за здоровье нашего общего друга и брата… Я имею в виду тебя, торговец лососями, Оскар Никулаус Винквист, и твою очаровательную жену! Ваше здоровье!

Сидевшие в кустах мальчики вздрогнули. Винквист, торговец лососями Винквист, законный владелец «Розы ветров», сидел здесь собственной персоной! Вот он, розовый, пухлый, чокается с гостями и радуется тому, что они пришли. После того, как он три раза хлопнул в ладоши — пора, мол, подавать кофе и ледяной пунш, — появилась служанка с большим тяжелым кофейным подносом. Торговец сыром Фризелль и заводчик Петтерссон, воспользовавшись общей сумятицей, вышли из беседки за маленькой нуждой. Они остановились у самых зарослей в тени.

— Угощение на славу, недешево ему обошлось, братец Фризелль. Хотя, по правде сказать, больше всего лососины.

— Да, хотят показать, что дела у них идут хорошо.

— Показать?

— Счастье еще, что имущество супругов разделено.

— Так он обанкротился?

— Дело к этому идет.

— Верно! Прошел слух, будто он не уверен, что и дальше сможет ворочать делами.

— Вообще-то он большой подлец, это всем известно.

— Да, подлец — подходящее для него словцо… Ну а пир — хорош!

Господа вернулись пить кофе.

В беседке не переставая болтали. Переваривать пищу помогали истории о привидениях; потом гости переключились на болезни и развлекались рассказами о раке крови и устричном тифе. Постепенно речь зашла о последнем убийстве. Фру Винквист всплеснула руками:

— Нет, вы только подумайте! Неужто такое может случиться в наши цивилизованные времена… Пожалуйста, берите пирожные!

— Спасибо, спасибо… Да, и так близко от нас. Боишься спать по ночам. Пожалуйста, капельку…

— Он был мертв уже несколько недель до того, как его нашли. Ваше здоровье! Ваше здоровье!

— Нет, вы только подумайте, этот парень клянется, что он — невиновен, хотя в кармане убитого обнаружили письмо, в котором его предостерегают от этого же парня.

— Внучка убитого наверняка замешана в этом деле. Она и убийца как-то связаны между собой. Непонятно, почему ее уже давным-давно не арестовали?.. Сигару?

— Спасибо, только не очень крепкую… Что касается меня, я не думаю, что этот Альфред Нюман — убийца. Ведь есть свидетели, что он уже помирился с Флинтой.

— Да, а эта несчастная девчонка клянется: все, мол, было распрекрасно и к осени они должны были пожениться…

От волнения у Георга перехватило дыхание. Внезапно его осенила гениальная мысль, и от души у него сразу отлегло, раны словно затянулись. Он нашел оправдание их путешествию.

Наконец хозяин поднялся:

— Ну и жарко же!

И словно по команде гости высыпали на хрустящую под ногами песчаную дорожку и исчезли за углом виллы — посмотреть фейерверк.

Беседка опустела.

Тш-ш-ш! Меж кронами деревьев взметнулась к черному небу ракета с ярким хвостом пламени и с треском разорвалась. Громкое эхо подхватило этот звук.