И тут открылось нечто совершенно замечательное — печать на втором ковчеге сохранилась в целости и сохранности. Однако Картер не торопился, он тщательно все обследовал и вскоре обнаружил позади усыпальницы еще одно помещение — сокровищницу. У ее задней стены находился огромный, обитый золотом ящик, выполненный в форме ковчега. Вокруг него стояли изваяния богинь-охранительниц мертвых. Картер сразу понял, что в этом золоченом ящике находились канопы мертвого фараона, и интуиция не подвела его: вскоре исследователи неподвижно замерли над бесценными сокровищами и эмблемами владыки, жившего почти за три с половиной тысячелетия до нас.

У самого входа в сокровищницу на постаменте находилось изваяние бога-шакала Анубиса, а неподалеку на подставке виднелась голова священного быка Аписа. Центр помещения занимали великолепные шкатулки из слоновой кости, инкрустированные золотом и синим фаянсом, неподалеку располагались модели лодок с парусами, а у северной стены стояла колесница.

Прошло много месяцев, прежде чем усыпальница была расчищена полностью и Картер смог заняться разборкой внешнего ковчега. Это была очень трудоемкая работа. Толстые дубовые доски, покрытые золотом и фаянсом, за тысячелетия ссохлись, и при каждом прикосновении возникала опасность необратимо испортить поверхность наружной оболочки. Наконец титаническая работа была закончена, и второй ковчег освобожден, он так же был велик — два метра в высоту и четыре в длину. Волнуясь, Картер сломал единственную неповрежденную печать в Долине царей, и в раскрытых дверях показался еще один ковчег — третий. Не дрогнув, египтолог отодвинул его засовы и неожиданно замер. Показался четвертый ковчег, еще более прекрасный, чем все предыдущие. Он также был выполнен из дубовых досок и покрыт золотом, однако его украшали еще прелестные барельефы, иероглифы и изображения богов. Не в силах сдержаться, Картер сломал печать, отодвинул засовы, и перед ним открылось ни с чем не сравнимое зрелище — огромный желтый кварцитовый саркофаг. Он был вырезан из монолитного блока, по всем его четырем углам стояли богини-охранительницы с распростертыми крыльями, а закрывала его тяжелая плита из полированного розового гранита. Управиться с двенадцатитонной глыбой без специального подъемного устройства было невозможно, однако прежде всего требовалось удалить из усыпальницы все части ковчега.

И вот наконец торжественный момент настал. Почтеннейшее собрание — губернаторы, министры, профессора из различных стран, — затаив дыхание, уставились в открытый саркофаг. Однако вначале были видны только покровы — тонкая полотняная ткань, прикрывавшая его содержимое, ее осторожно убрали, и при виде золотого гроба присутствующие восхищенно замерли. Верхняя его часть была выполнена в форме мумии, длина его составляла два с половиной метра, а изготовлен он был из твердого дерева, покрытого толстым слоем позолоты. Антропоидная форма гроба соответствовала образу Осириса. Его голова и руки были выполнены из массивного золота, а лоб украшен двумя эмблемами — это были коршун и кобра, сделанные из стекла и фаянса. «О, матерь Нут, — было написано на гробе, — да будут распростерты надо мной твои крылья, как извечные звезды».

А тем временем, пока весь мир с нетерпением ожидал, когда же мумия фараона увидит свет Божий, возникли непредвиденные недоразумения между английским и египетским правительствами, имевшие под собой политическую подоплеку. Гробницу официально закрыли, и лишь в январе 1925 года все заинтересованные стороны пришли к согласию.

Наконец-то Картер открыл золотой гроб Тутанхамона, и сразу же обнаружилось, что в нем имелся еще один — второй, являющийся шедевром древнеегипетского художественного ремесла. Длина его составляла два метра, он был покрыт инкрустациями из золота и формой напоминал Осириса. Когда вскрыли второй гроб, в нем оказался третий, целиком состоявший из золота и весивший около полутонны. Он изображал молодого Тутанхамона в образе Осириса. Его лицо, шея и руки блестели полированным золотом, а на груди лежали большие бусы, украшенные синим фаянсом. Весь гроб был инкрустирован полудрагоценными камнями, и в нем находился сам Тутанхамон. Семь браслетов украшали его правую руку от локтя до запястья, шесть — левую, грудь фараона была покрыта многочисленными амулетами и священными эмблемами, которые должны были облегчить ему жизнь в Царстве мертвых. Фигура же самого Тутанхамона едва напоминала человеческую — была обуглена до неузнаваемости и предстала чем-то почти совершенно разложившимся перед глазами ученых.

Как выяснилось чуть позже, большое количество благовонного масла было разлито около царских останков, и в течение тысячелетий оно, почернев, превратилось в смолистую массу, которая приклеила золотую маску в саркофаге так плотно, что, несмотря на все усилия, сдвинуть ее с места не удалось. Жирная же кислота, содержавшаяся в благовониях, действуя на протяжении веков, вызвала полное обугливание мумии фараона.

Учитывая все это, было принято решение не перевозить останки Тутанхамона в музей Каира, а оставить их в погребальной камере Долины царей. Похоронную же утварь, предметы обихода, гробы и ковчеги — все это давно уже вывезено из усыпальницы фараона и находится в Музее египетских древностей. Мой вам совет, господа хорошие, если будете в Каире, обязательно посмотрите — чрезвычайно занимательно.

Глава восьмая

Говорят, мусульмане расслабляются в пятницу, евреи — в субботу, люд православный — в воскресенье, а Юрий Павлович Савельев с некоторых пор приноровился развлекаться каждый Божий день. Вот и ныне, едва за окнами опустилась темнота зимнего вечера, он не спеша оделся, чмокнул повстречавшуюся в дверях Катю в розовую с мороза щечку:

— Я ненадолго, солнце мое, прогуляюсь, — и, не дожидаясь лифта, энергично двинулся вниз по лестнице.

На улице было безветренно, под толстыми подошвами ликвидаторских ботинок весело скрипел снежок. Быстро добравшись до метро, Юрий Павлович неторопливо поехал на эскалаторе к поездам. Час пик уже миновал, перемещаться с периферии в центр не желал никто, и, сидя в полупустом вагоне подземки, Савельев тяжело вздохнул: а ну вдруг сегодня будет как вчера, по нулям? Пока он переживал, поезд остановился. Расталкивая выходивших пассажиров плечищами, в двери ввалились трое молодых людей — крепких, наглых и мордастых. Молодцы с ходу развалились на сиденьях почти напротив Юрия Павловича, важно закурив, синхронно выпустили дым в его сторону. Тот страшно обрадовался — вот оно, начинается!

Без лишних разговоров Юрий Павлович поднялся и резко провел микацуки-гири, размазывая лучшие сорта заморского табака по дебильным рожам, а чтобы молодых людей разобрало по-настоящему, выдернул одного из них за ухо и громко поинтересовался:

— А что, козлы рогатые курить научились?

— Мужик, ты это чего, мужик, отпусти… — Молодцы сразу как-то скисли, стремительно сорвались к дверям и на ближайшей остановке из вагона испарились, а Савельев вернулся на свое место, от злости осунувшись даже, — крепкого разговора по душам наладить не удалось.

Вот уже с неделю что-то толкало его на всякие подвиги. Печально, но факт: при успешном их воплощении в жизнь настроение у Юрия Павловича поправлялось совершенно, а на сердце становилось легко и покойно.

Особенно удачным оказался день позавчерашний, когда в общественном бесплатном — просто чудо какое-то! — туалете, что со времен застоя исправно функционировал недалеко от Гавани, справлявшего нужду Савельева спросили:

— Деньжат не отмусолишь, корешок?

Интерес проявила группа товарищей, причем у одного из них глаза были остекленевшие, как это часто случается с людьми, пережившими травму носа, в ощеренной пасти другого тускло блестели фиксы, а третий небрежно играл здоровенным ножом-свиноколом. Юрий Павлович от радости широко заулыбался.

— Мать честная, Кардан! — Энергично застегнув штаны, он придвинулся к обладателю тесака и от удовольствия громко заржал. — А помнишь, кент, как мы в кошаре тем козлам рога обломали?