Показывали похороны Зямы — еще будучи живым, покойник всегда косил под православного, поэтому и теперь его тело предавали земле по христианскому обычаю, с отпеванием и панихидой. «Сволочи». — Сразу же вспомнив мать, Савельев хватанул еще стакан огненной влаги, а на экране тем временем кто-то в генеральских погонах начал заверять общественность, что не сегодня завтра убийца будет пойман. Криво улыбнувшись, ликвидатор вдруг понял, что стремительно засыпает. Пустой стакан выскользнул из его пальцев на ковер, голова свесилась на грудь, и Юрий Павлович очутился в объятом скорбью тронном зале царского Дворца в Фивах.

Меж массивных, покрытых многоярусной росписью колонн густо струился благовонный дым. Траурные гимны жрецов плавно возносились сквозь полумрак к прямоугольному отверстию в потолке, а придворные женщины вопили так пронзительно, что их крики были слышны на другом, западном, берегу Нила. В центре зала на возвышении помещался массивный золотой гроб, сделанный точно по форме лежавшего в нем господина и повелителя Фиваиды, сына всесильного Амона-Ра, могучего Аписа, скрепляющего корону двух царств, фараона Тутанхамона — ушедшего далеко на запад Солнца Египта.

С полгода назад повелитель Черной земли внезапно потерял аппетит, на женщин начал смотреть с удивлением, будто спрашивая, для чего нужны они, и ночами его стали тревожить дурные сновидения. Пока жрецы с придворными астрологами пытались истолковать их, жестокая головная боль поразила Властелина двух царств, многократно за день терял он носом свою божественную кровь, и страшная слабость объяла все его члены.

Напрасно Верховный жрец храма богини Мут, пользовавшийся славой великого лекаря, поил царя микстурой из трав на меду, приговаривая:

— Войди, лекарство, войди, изгони боль из моего сердца, из моих членов, чудесное лекарство.

Не помогли приемному сыну Гора ни снадобье из оливкового масла, кожи змей и ящериц, ни кровь телят, потомков священного быка Аписа, ни пепел совы, смешанный с истолченными в порошок изумрудами, — все было напрасно, и лучезарное Солнце Египта закатилось.

Теперь же богоподобный Властелин двух царств, превращенный грудами парасхитов в мумию, возлежал в золотом гробу и был готов отправиться на западный берег Нила, к своему последнему пристанищу в Долине царей. Все части тела его были обернуты молитвенными лентами с начертанными на них заклинаниями, а на груди царя покоился полный манускрипт «Книги мертвых», ибо между могилой и небом умершего ожидают сорок два судьи, которые под предводительством Осириса рассматривают его земную жизнь. Лишь когда сердце покойного, взвешенное на весах правосудия, окажется равным богине истины и когда бог Тот, записывающий на табличках дела усопшего, признает их добрыми, лишь тогда Гор возьмет тень за руку и поведет ее к трону своего небесного отца.

А чтобы это случилось поскорее, властелин двух царств был украшен амулетами и священными эмблемами, имевшими в стране богов чудесную силу и помогавшими ему в загробной жизни также оставаться царем. Семь чудодейственных браслетов украшали от локтя до запястья правую руку владыки Египта, шесть — левую. Червонное золото отсвечивало красным, благородно блестело серебро, а самоцветные камни и эмалевые инкрустации поражали многоцветьем красок. На шее мумии покоилось изображение жука-скарабея, изготовленное из драгоценного камня, а в лентах, обвивавших грудь покойного, лежали две кучки колец, носящих сакральный смысл: рядом с правой рукой — пять, около левой — восемь. Анубис, верно, сам руководил работой хоахитов, и теперь усопшему царю двух миров было не стыдно предстать перед судом лучезарного Осириса. Между тем крики плакальщиц сделались невыносимы, а под сводами зала согласно траурному ритуалу разнеслось пение жрецов:

— С миром иди в Абидос! С миром иди в Абидос! Да дойдешь ты с миром до Запада!

Однако не все присутствующие истошно стенали, рвали на себе одежды или изливали свою скорбь в заунывном пении. В тени колонны, там, где царил напоенный густым благовонным дымом полумрак, Савельев разглядел двух спокойно беседовавших мужчин. Голова одного из них была наголо обрита, второй же имел густые волосы и бороду, а на груди его висел крест Великого Иерофанта. Оба они были посвящены в высший жреческий сан и прекрасно знали, что усопший царь уже пребывает вместе с Осирисом на родине блаженства, а поэтому разговор их касался реалий сугубо земных.

— Клянусь Нефтидой, — наголо обритый собеседник приложил руки к груди, — былого благочестия в людских сердцах не осталось и в помине. В Долине мертвых бродят грабители, стража вступает с ними в сговор, и не есть ли это знак того, что бедная Фиваида катится в бездну?

— Ты все привык усложнять, достопочтимый Имесет. — Бородач чуть склонил лохматую голову. — Испокон века были любители поживиться за счет умерших. Вспомни-ка, пирамида Джосера уже почти тысячу лет как ограблена, давно пусты могилы Семерхета и Беджау, в гигантской усыпальнице Хефрева сколько веков как нет ничего, а Египет пока стоит себе, ничего с ним не делается. Вопрос в другом, — Великий Иерофант вдруг дотронулся до подвеска на своей груди, — фараон слишком много сделал для меня, чтобы я позволил безнаказанно кому-то грабить его менялу. — Заметив немой вопрос в прищуренных глазах собеседника, он на секунду замолчал. — Доводилось ли тебе слышать, досточтимый Имесет, о перстне Гернухора? Так вот, в месяце вайопи, производя ремонт подземной галереи храма, мои жрецы наткнулись на тайник. В нем находился папирус столь древний, что его поверхность была исписана не нынешней скорописью, а как давным-давно — иероглифами. Мне открылась тайна тайн. И теперь, не будь я служителем грозного бога Сета, если не сумею направить его вилы смерти прямо в сердце того, кто позарится на сокровища фараона.

Внезапно волны благовонного дыма окутает Савельева так плотно, что голос бородача стал слабеть, к нему сразу же примешался какой-то металлический звук, и, проснувшись, Юрий Павлович понял, что внизу на помойке вывозят мусор.

Глава четырнадцатая

«Интересно все-таки, как сходят с ума». — Савельев одним движением поднялся с кровати и начал приводить себя в нормальное состояние. Первым делом он просто побродил босиком по прохладному скрипучему полу, затем, отработав пару раундов на «челноке», принялся прозванивать суставы, одновременно вызывая в них чувство легкости, удовольствия и теплоты. Когда по телу пошла горячая волна, Юрий Павлович перешел к наклонам, как следует размял позвоночник и, ощущая заметное улучшение самочувствия, бодро направился в ванную.

После трехкратного контрастного душа ликвидатор сделался красным, а настроение у него поправилось совершенно. Выпив стакан черешневого сока на завтрак, он принялся заниматься текущими делами. Хорошо помнил Савельев буржуазную мудрость о том, что деньги легче заработать, чем сохранить, а потому, разделив содержимое дипломата на три части, он упаковал одну из них в полиэтиленовый пакет и положил в сливной бачок унитаза, а две другие спрятал соответственно — под ванну и в телевизор, так, на первое время.

Теперь следовало подумать о своем внешнем виде — встречают-то все-таки по одежке. Надев вызывавшее при внимательном рассмотрении множество вопросов пальто, Савельев направился на ближайшую вещевую ярмарку. Там он приобрел средних размеров чемодан, не торопясь, вдумчиво набил его предметами мужского обихода и, купив свежий номер «Рекламы-шанс», под неяркими лучами осеннего солнышка вернулся к себе в гостиницу.

Пока закипала вода для сосисок, Савельев успел договориться по телефону о встрече с хозяином полугодовалой «восемьдесят третьей», находившейся, если судить по разговору, в состоянии прямо-таки девственном, затем сделал помидорный салат и включил телевизор. Увиденное ему очень не понравилось: по одному каналу громко пел, ритмично притоптывая ножкой, известный универсал-извращенец, по другому показали Зяму в гробу, а потом грозились Юрия Павловича изловить. Сморщившись, ликвидатор принялся намазывать икру на толстый слой сливочного масла.