Ваня возненавидел пулемёт и решил, что любой ценой заставит его замолчать и нет у него, солдата Куликова, другой задачи в жизни. Ваня поднялся во весь рост, набежал на дзот и упал телом на отвратительную, ненавистную амбразуру.

Конец убийце, радостно подумал он, не ощущая никакой боли, а только толчки от пронзивших его пуль. Гнев его утих, когда умолк пулемёт. «Мне, наверное, конец, — подумал он, — а ребята живыми останутся…»

Подумал о маме и умер.

Александра Яковлевна получила то треугольное письмо на день позже. Обрадовалась, что сын вспомнил о ней, что у него всё благополучно.

Для мамы Ваня долго ещё оставался живым.

В полдень 19 января Шестьдесят третья дивизия под командованием тридцатилетнего полковника Афанасия Щеглова штурмом захватила Красное Село. В тот же день вечером около Ропши встретились части Второй ударной армии с наступающей из-под Пулкова Сорок второй армией. Завершилась первая часть плана генерала Говорова: Петергофско-Стрельнинская группировка фашистов попала в окружение. Фашисты сдались на милость победителя, и наша победа была полной.

26 января наши войска в ожесточённом бою взяли Гатчину.

Узнав об освобождении Гатчины, Говоров сказал:

— Кончилась блокада Ленинграда. Фашистская армия разгромлена, у неё не осталось никаких шансов на спасение, а осталось одно…

— Сломя голову уносить ноги на дальние тыловые рубежи, — подсказал формулировку начальник артиллерии фронта Одинцов.

— Совершенно так, Георгий Федотович, — согласился Говоров. — Назначаю на завтра заседание Военного совета по итогам полного снятия блокады Ленинграда.

Андрей Александрович Жданов предложил на заседании Военного совета:

— Надо отдать специальный приказ, обращённый не только к войскам фронта и флоту, но также к трудящимся города. Наш город сам был фронтом. Воевали и погибали все: дружинники противовоздушной обороны, рабочие и учёные, врачи и артисты. Воевали композиторы, писатели и художники. Подвиг солдата в окопе и подвиг рабочего у станка были равноценны, и страна награждает их одной медалью «За оборону Ленинграда»…

Вскоре заработали все громкоговорители на улицах.

Люди вышли из домов своих, слушали долгожданные слова:

— …Освобождено более семисот населённых пунктов, враг разгромлен и отброшен от Ленинграда по всему фронту на сто километров. Город полностью освобождён от вражеской блокады и варварских артиллерийских обстрелов. Наступление продолжается!..

Но генералы не забывают о своих делах и в праздники. Начальник артиллерии фронта Георгий Федотович Одинцов спросил:

— Из скольких орудий будем давать салют?

Жданов весело ответил ему:

— Сколько сможете собрать в городе!

— Однако существуют уставные положения для каждого случая, — сказал Георгий Федотович.

— Для данного случая, — резко подчеркнул Говоров, — уставный статут разрешаю нарушить. Собирайте побольше и стреляйте от души!

Одинцов собрал для салюта триста двадцать четыре орудия и дал из них двадцать четыре залпа…

Двадцать четыре залпа победы.

Леонид Александрович Говоров стоял у окна в своём кабинете, глядя на взлетающие снопами разноцветные ракеты. В небе как бы расцветали кусты с красными, зелёными и белыми цветами.

Капитан Романов говорил в приёмной всем, желающим поздравить победителя (таких всегда набирается много), что командующий фронтом занят.

Мысль Говорова продолжала развивать наступление.

По ночам из Ораниенбаума на военных кораблях перебрасывались в Лисий Нос крупные соединения и скрывались в карельских лесах. Переброски стрелковых дивизий и артиллерии производились так скрытно, что финская разведка ничего не почуяла, и Маннергейм отпустил десять процентов солдат домой в отпуск на период весенних полевых работ, полагая, что нашей армии хватит забот по борьбе с немцами.

В Ленинград приехал представитель Ставки Верховного Главнокомандующего маршал Ворошилов. Обсудили вопросы наступательной стратегии. Поговорили о прошлых недочётах и оплошностях. Уточнили планы на будущее. А потом, поговорив о прекрасном будущем, какое наступит во всём мире после войны и уничтожения фашизма, Климент Ефремович Ворошилов коснулся в разговоре личных качеств командующего фронтом:

— До Ставки дошли слухи, что очень уж ты свиреп с подчинёнными, Леонид Александрович. Вспылить тебе недолго, побранить заслуженного генерала в так называемой резкой форме. Признаюсь, я специально проглядел списки войсковых начальников — много ли народу ты отстранил от командования..

— Вроде бы немного, — сказал Говоров.

— Да никого! — воскликнул Ворошилов. — Все кадры прежние, я этих людей по сорок первому году помню. В дивизиях, в армии — везде знакомые лица. Откуда же молва о свирепости?

— Видите ли, Климент Ефремович, — сказал Говоров, — с теми, кто не заботится о солдатах, напрасно ставит под удар их жизни, я не церемонюсь. Самого заслуженного генерала, которого я за боевую деятельность глубоко уважаю, могу разбранить в «резкой форме». К примеру, был случай. Приезжаю в дивизию, захотел пройти по передовой линии траншей. И что бы вы думали? Идёшь по этим траншеям и сгибаешься в поясном поклоне, как старушка в церкви перед иконой божьей матери. А для нашего бойца противник — не икона. Боец перед ним должен в полный рост стоять. И проходить по своим траншеям он должен в полный рост при любом обстреле. Естественно, генерал, командующий этой дивизией, получил от меня… надолго запоминающееся замечание. Зато траншеи там сразу стали как и следует быть. Никакой безответственности я не пропускаю без внимания.

— Постарайся всё же щадить самолюбие, — попросил Ворошилов. — А то жалуются на тебя. Помни, один бог не ошибается.

— Бог бездельник, поэтому и не ошибается, — сказал Говоров. — Да я и не наказываю за ошибки. Наказываю тех, кто не исправляет свои ошибки немедленно, как их осознаёт.

— Говорят, ты приказал удержать с одного генерала стоимость вылета авиационного полка, когда он не использовал результатов бомбового удара. Было такое? Что-то я не нашёл копии приказа.

— Уговорили не подписывать, — усмехнулся Леонид Александрович. — Подсчитали, что не только ему, но и детям его не расплатиться за такой расход горючего и боеприпасов. Сколько народных денег зря угробил, бездельник…

— Нравишься ты мне, генерал армии Говоров. — Ворошилов положил свою ладонь на руку Леонида Александровича. — Посмотрел твою службу отечеству и буду докладывать Ставке, что хороший ты полководец. Более того: выдающийся. И если твоей головы хватает, чтобы разгромить крепчайший фронт врага, да в то же время думать об экономии народных денег, и ещё на то, чтобы следить за глубиной траншей на передовой линии, и ещё на многие хорошие дела, — значит, недолго тебе оставаться простым генералом армии. — Ворошилов улыбнулся.

18 июня, в разгар наступления на Выборг, президиум Верховного Совета СССР присвоил Леониду Александровичу Говорову звание Маршала Советского Союза.

Назавтра последняя линия обороны маннергеймовских войск была прорвана, и двадцатого июня Выборг был взят. Финляндия, целое государство, практически было выведено из войны войсками маршала Говорова. Осталось передать дело дипломатам, чтобы уладить формальности.

В сентябре Ленинградский фронт разгромил фашистские войска в Эстонии. 22 сентября был очищен от фашистов Таллин.

Продолжалось наступление — и близилась развязка.

Последний командный пункт Ленинградского фронта разместился далеко от нашего города. Он занимал небольшой деревянный домик в литовском городке Мажейкяй.

7 мая 1945 года маршал Говоров подписал в этом домике ультиматум последней группе фашистских войск на территории нашей страны.

Вот его полный текст: