Армия Говорова держала оборону на Бородинском поле, и фашисты не могли сломить её. Тогда они обошли этот участок фронта и ворвались в Можайск. Ещё двое суток продержалась армия на своём рубеже, контратакуя противника, истребляя его войско с помощью мин и танковых засад.

Но пришлось отойти на новые позиции, к деревням Кубинка и Дорохово, на левом берегу Москвы-реки.

Решительное сражение с фашистами началось первого декабря. Немцы бросились в отчаянную атаку. Мотопехота и сотня танков упорно расширяли прорыв и двигались на Москву. Если бы они сумели выйти в тыл Пятой армии, прорыв на Москву было бы сделать гораздо легче. Возникло тяжёлое положение. Фашистские танки стеной шли на Кубинку.

Говоров приказал перебросить к месту прорыва весь артиллерийский резерв. Снова, как и на Бородинском поле, были созданы подвижные группы сапёров. Вместе со своим штабом Леонид Александрович перешёл к месту прорыва. Там, в деревне Акуловка, расположил он командный пункт.

Сапёры срочно минировали подходы к деревне. Противотанковая артиллерия заняла позицию прямо на шоссе. Едва показались немецкие танки, артиллеристы открыли по ним стрельбу прямой наводкой. Танки продвигались вперёд, сминая передовые позиции наших противотанковых орудий. Из-за укрытий выкатывались пушки следующего эшелона и открывали стрельбу. Гибли вражеские танки, но гибли и наши орудия, гибли солдаты и командиры. Огонь пушек слабел и захлёбывался.

Леонид Александрович видел всё это, ему точно докладывали о всех потерях, никакого резерва у армии не оставалось, и помочь было нечем. Но недаром Говоров учил стрелять из пушек всех своих офицеров, даже штабных и интендантов. Отступать было некуда, Москва стояла позади, в трёх десятках километров.

Говоров подозвал к себе начальника штаба армии:

— Всех работников штаба направить к орудиям! Со мной на командном пункте останетесь вы, член военного совета и телефонист. Остальные будут стрелять!

Штабные офицеры побежали к орудиям заменить погибших товарищей. Снова оживилась стрельба. Заметались, стали съезжать с дороги на минные поля фашистские танки.

Только четвёртого декабря закончилось сражение.

Оставив на поле боя больше половины своей техники, фашисты откатились назад. Дальше Акуловки враг не прошёл. Пятого декабря началось контрнаступление наших войск, и на следующий день фронт врага был прорван.

Леониду Александровичу Говорову присвоили звание генерал-лейтенанта. Он был награждён орденом Ленина.

Пятая армия с боями пошла вперёд.

За успешное ведение наступательных операций по разгрому можайско-гжатской группировки противника Говоров был награждён вторым орденом Ленина.

В апреле 1942 года генерал-лейтенанта Говорова направили в осаждённый фашистами Ленинград.

2. РАССКАЗ О ТОМ, КАК ТАНКИ ПОШЛИ ПО РЕЛЬСАМ

Проходя по коридору штаба фронта, Говоров заметил пожилого человека в форме полкового комиссара. Лицо показалось знакомым, но сразу не вспомнить было, где он видел его. Зайдя в кабинет, Говоров сказал адъютанту капитану Романову:

— Александр Васильевич, пригласите ко мне полкового комиссара с рыжими усами, который стоит в коридоре.

Усатый комиссар зашёл в кабинет, представился:

— Полковой комиссар Никаноров по вашему приказанию прибыл!

— Здравствуйте, — сказал Говоров. — Где-то мы встречались. Я не ошибаюсь?

— Встречались, товарищ командующий фронтом, — ответил Никаноров. — Правда, давненько это было.

— Садитесь, — указал Говоров на кресло. — И напомните мне, где и когда. Смерть как не люблю такие неясности.

Полковой комиссар сел в кресло, взял деревянную лошадку со стола командующего, погладил её и поставил на место.

В ответ на вопросительный взгляд Говорова сказал:

— Хранишь подарок, подпоручик?

И Говоров сразу вспомнил того солдата, который искусно вырезал лошадку из берёзового наплыва.

— Егор Ильич?! Вот это встреча… Что же вы, живой, здоровый и двадцать три года о себе знать не давали?!

— Жизнь трудноватая была, Леонид Александрович, — сказал Никаноров. — Розысками не занимался, а в газетах про вашу деятельность только в тридцать девятом году прочитал. Вы генерал, а я слесарем тогда работал. Какие мы приятели?

— Мы больше, чем приятели, — сурово сказал Говоров и положил руку на лошадку. — И чтобы я этих разговоров никогда не слышал: «генерал, слесарь»! В какой должности служите сейчас?

— Комиссаром в отряде Народного ополчения от Балтийского судостроительного завода, — сказал Никаноров.

— Будете теперь представителем Народного ополчения при штабе фронта, — сказал Говоров. — Ваша задача: осуществление непосредственной связи и полная информация штаба об отрядах Народного ополчения. В каких чинах гражданскую войну закончили, Егор Ильич?

— В таких, в каких вы начинали: взводным командиром.

— А потом?

— Поехал в Ленинград, поступил на Балтийский завод слесарем, стал строить корабли. Думал, с вами встречусь. Вы ведь на кораблестроителя хотели учиться?

— Хотел… Да жизнь приказала иначе. Женат, Егор Ильич?

— Да, семейный, — кивнул Никаноров. — Жена по административной части работает. Сын Костя — командир во флоте. До заместителя начальника цеха дорос, — улыбнулся Никаноров, — институт заочно окончил, совпартшколу. Как война началась, пошёл в ополчение. В армию по ранениям не взяли. А вы, Леонид Александрович, Москву отстаивали?

— Отстояли Москву. Тяжело было… Но у вас тут было ещё труднее.

— Да, блокада… — проговорил Никаноров. — С восьмого сентября сорок первого года в кольце. Совсем отрезаны от страны. Сколько на город брошено бомб и снарядов, это же подсчитать немыслимо! С южной стороны давят немцы, с севера финны. Между нами только кусок Ладожского озера в тридцать пять километров шириной.

— Единственная дорога, по которой город снабжается питанием для людей, оружием и боеприпасами, — отозвался Говоров.

— Если бы не она, все два с половиной миллиона ленинградцев уже умерли бы от голода… «Дорога жизни», как сказала наша поэтесса Ольга Берггольц. Она же и «дорога смерти». Враг постоянно её обстреливает, потому что знает: если прервать эту ниточку, город задохнётся. Там всё время свистят снаряды, ежедневно налетают бомбардировщики.

— Скоро будет у нас дорога пошире, — сказал Говоров.

— Готовите прорыв блокады, товарищ командующий? — встрепенулся комиссар Никаноров.

— Об этом постоянно и думаю, — сказал Говоров.

— Понятно! Очень обрадовали, Леонид Александрович. А когда? То есть простите, товарищ командующий фронтом, — смутился от своего невольного вопроса Никаноров. — Знаю, что это строжайшая тайна.

— Могу ответить, — улыбнулся Говоров. — Тогда, когда фронт будет готов.

— Значит, скоро, — улыбнулся в ответ Никаноров. — Что скрывать, здорово вы нас подтянули за восемь месяцев своего командования. Людей не узнать, насколько глубже стали понимать войну.

— А как же иначе?

— Сперва было иначе: шапками закидаем! Народом навалимся, никакие танки не устоят…

— Сейчас не гражданская война, Егор Ильич, — сказал Говоров. — Народ, конечно, главная сила, но без техники много его поляжет на полях сражений. А без строгой дисциплины ещё и того больше…

— Сперва не все это понимали, — отозвался Егор Ильич. — Считали вас слишком требовательным, придирой, скупым на доброе слово и щедрым на выговоры. Боялись, что скрывать.

— Разве я груб с подчинёнными? — спросил Говоров.

— Ну, как можно. Я ещё по гражданской помню, что самое страшное ваше ругательство: бездельник. Но вы это слово так произносите, что человек мигом все свои ошибки и проступки вспоминает. Услышать его от вас тяжелее, чем от другого командира шестнадцать этажей виртуозной брани.

— Немножко побаиваться командующего, конечно, не вредно для военного человека, — усмехнулся Говоров. — Но надеюсь, что теперь меня поняли.

— Теперь понимают, — согласился Никаноров. — Поняли, что на войне нет не важных дел, нет мелочей. Из малых величин складывается крупная сила. Каждую минуту и каждую пулю надо использовать для дела победы. Знаете, Леонид Александрович, сейчас командиры считают неряшливую работу таким же персональным неприличием, как небритость или грязь на мундире.