Бабка жила не так далеко, но то ли дело в серых тучах, или в чем-то другом, а ночь наступила раньше, чем они дошли до конца деревни.

Хорошо, что Маланья ждала и вышла навстречу с горящей березовой корой в качестве факела. Никита, сдав юношу бабке, растворился в темноте, а Костю старуха отвела в жарко натопленную баню, заставив раздеться и вымыться.

Никакой стеснительности он не испытывал, сидел на лавке голый, поливая себя горячей водой. Впрочем, у него так болело тело, что он не очень-то понимал, где находится и что его заставляют делать. Только после того как он смыл всю грязь, Маланья разрешила ему войти в дом, там положила на деревянную лавку в доме, а сама стала разглядывать избитое расцарапанное тело, с огромными кровоподтеками и синяками.

— Есть два метода лечения, — задумчиво произнесла Маланья, разжигая от топившейся печки два небольших березовых чадящих факела. При их свете Костик лучше сумел рассмотреть главную целительницу деревни. — Спорый и быстрый.

Перед ним суетилась сухонькая, небольшая старушка, позвоночник которой уже начал необратимо сгибаться, как происходит у всех старых людей всю жизнь занимающихся физическим трудом.

Ярко-голубые умные, казалось, насквозь пронизывающие глаза выделялись на темно-коричневом от постоянного загара морщинистом лице. Губы казались тонкими, властными, волосы редкими, седыми, а лоб был высоким и морщинистым.

— Один почти незаметный — мазями и приговорами, безболезненный, всем нравится, но у него есть большой недостаток, долгий очень, хоть и спорый, — бабка недовольно покачала головой, осторожно потрогав ребра. — Недели за три ребра твои срастутся, кожа очистится и сможешь ходить. Хороший способ, да только он тебе не подходит.

— Почему не подходит? — Костя морщился от боли и прикосновения холодных рук, ощущение у него было как у ужа на сковородке, вертелся как мог, а вырваться не мог. — Я вроде никуда не тороплюсь.

— Люди успокоятся, потом решат, что им обязательно нужно на ярмарку. Дня через два и отправятся, заодно, чтобы прошение городу подать, чтобы они сюда стражей направили вместе с городским магом. Но зерно и хлеб просто так не повезут, им охрана нужна, да и ты вроде в город рвался. Если в этот раз не поедешь, следующий не скоро наступит…

— Понятно, — пробормотал Костик. — В город мне нужно, там телефон, аптека, может быть врачи…

— Слова произносишь какие-то глупые, несуществующие, — бабка провела сухой теплой рукой по его телу и вслед на ней по нему пронеслась волна болезненных мурашек. — Что ж, раз торопишься излечиться, то придется использовать второй метод, его никто не любит…

— А почему?

— Тебе лучше не знать, — Маланья неожиданно озорно хихикнула. — Я им редко пользуюсь, все его боятся, потому что он колдовской, страшный. Но ты-то у нас герой, парень смелый, ничего не боишься…

— Почему это не боюсь? — даже обиделся Костя. — Это я раньше смелый был, пока не знал, что у вас тут за твари водятся, а теперь как раз всего боюсь. И колдовства тоже…

— Лечение боятся не за колдовство, а за то что больно очень, — Бабка начала что-то вытаскивать из печи. — Зато завтра будешь совсем здоров. Так как согласен?

— Я не спешу, могу и подождать, но в город надо, так что жалко мне себя.

— Вот и славно, — снова хихикнула бабка. — Я так и думала, что ты выберешь именно этот способ.

И прежде чем Костя успел возразить, она придавила его голову к лавке твердой рукой и что-то зашептала. Он никогда бы не поверил, что слова могут так воздействовать. Или это были не слова?

Его словно подбросило к потолку, в голове все закружилось, тело выгнулось дугой так, что сломанные ребра затрещали, а дальше все поплыло перед глазами. Он слышал жаркий шепот прямо в ухе, и от него в теле разливалась жгучая боль.

Это была не просто боль, а волна невероятных по силе ощущений, словно его тело поливали раскаленным металлом, который прожигал до костей.

Горело все — кожа, волосы, мышцы, подкожный жир, кости…

Что это была за боль! Невероятная, ужасная, бесчеловечная, выдержать которую никому невозможно.

А он даже кричать не мог, под рукой Маланьи его голосовые связки слиплись, словно исчезли, из горла вырывался только жуткий предсмертный хрип, который его самого пугал больше, чем боль. Тело тряслось мелкой дрожью, не прекращая даже тогда, когда бабка наваливалась на него всем своим телом, впиваясь в мышцы и кости своими костлявыми руками.

И он не мог потерять сознание, как ни пытался, а боль приходилось переживать снова и снова. Время остановилось для того, чтоб продлить его мучения.

Когда все закончилось, Костя не знал — может, прошла тысяча лет, а может и больше.

Очень странными оказались ощущение измученного тела, которое теперь было не словно и не его, и жило своей жизнью.

Кожа была мокрой, словно он только что вышел из воды, с него на пол натекли целые лужи.

Раньше он даже не подозревал, как много влаги в его теле, даже лавка, на которой он лежал, мокрой стала и, и пол вокруг, насколько он мог видеть, скосив глаза.

В животе творилось что-то непонятное, внутренние органы искали себе место, с которого их так безжалостно сбросили, причем желудок гневно урчал, требуя пищи.

В голове кружилось, но Костя, сделав над собой усилие, приподнялся и сел, недоуменно глядя вокруг.

Бабка сидела за столом, пила какой-то темный настой из глиняной кружки, с хмурой усмешкой разглядывая его:

— Понравилось?

— Ужас какой-то, — Костик выдохнул застоявшийся воздух из легких, похоже, он какое-то время не дышал, закашлялся, потом прохрипел. — Я думал, что умер. Зачем вы со мной так? Я же ничего плохого вам не сделал, никого не обидел, слова плохого не сказал. Так я живой?

— Есть хочешь?

— Еще как, — юноша словно собирал себя по частям, каждое простое движение требовало нового осмысления, его тело разучилось что-то делать самостоятельно.

— Тогда живой, мертвым еда ни к чему. Вставай, только осторожнее, упасть можешь, я тебе помогать не буду, сама устала. Еды у меня немного, но тебе хватит.

Костик добрел до стола, поход оказался долгим и тяжелым, ноги никак не хотели идти и волочились за ним, вся тяжесть движения приходилась на руки, которыми он хватался за все, до чего мог дотянуться.

Лавка у стола оказалась настолько желанной и почти недостижимой целью, что он едва не расплакался от счастья, когда до нее добрался.

— Эк, тебя разморило-то, — улыбнулась Маланья. — Такого я еще никогда не видела, чтобы кто-то ползал и плакал. Эх ты, а еще герой…

— Какой из меня герой? — юноша вздохнул и приподнялся, хватаясь на шершавые доски стола. — Мне просто повезло, что нечисть сама на мое копье напоролось. Я всего один удар пропустил от этой твари, и тот меня едва на тот свет не отправил.

— А ты сейчас на каком? — деловито осведомилась бабка. — Может, скажешь?

Костя хотел что-то съехидничать в ответ, но вдруг подумал: — «А ведь действительно, сейчас он находится совсем на другом свете, чем тот, в котором родился…»

Что ответить юноша не нашелся, а только тяжело вздохнул. Бабка покивала головой и поставила перед ним глиняный горшок с чем-то приятно пахнущим.

— Специально для тебя с утра птицу зарезала, знала, что после моего лечения проголодаешься. Ну что полегчало?

Костик ощупал свои ребра, потом руки и ноги, где так нестерпимо все болело, вместо ответа махнул рукой и полез деревянной ложкой в горшок.

Супчик был с нежным тонким вкусом целебных травок, диетического куриного мяса и еще каких-то неизвестных пряностей, которые совсем не портили эту божественную пищу. Тело приняло еду восторженно, если бы у него был хвост, как у собаки, то сейчас он бы завилял им радостно и восторженно.

Рот наполнился слюной, а желудок подгонял медлительные руки, требуя, чтобы все содержимое горшка немедленно оказалось внутри, считая жевание пищи глупым и главное — бессмысленным занятием.

Костя и понять еще ничего не успел, как перед ним оказался пустой горшок, по дну которого он недоуменно водил ложкой, пытаясь в нем еще что-то найти.