Наперекор предупреждению бургомистра Гюнтер достал свой “магнум”. Класть его просто в карман было бы по меньшей мере неумно — слишком он оттягивал карман и кособочил пиджак. Поэтому Гюнтер сделал петлю из запасного соединительного шнура и подвесил пистолет под мышку.

И тут он вспомнил о соседе. Неизвестно, с какой целью в Таунде оказался Моримерди, но оставлять сумку с аппаратурой в номере, как вчера, не стоило. Гюнтер отпустил ремень подлиннее и перебросил сумку через плечо. Затем зашел в ванную комнату, взял веточку из пучка, принесенного вчера ночью с места сожжения уборочной машины, а сам пучок бросил в мусорную корзину.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Спустившись на первый этаж, Гюнтер не вышел в фойе, а свернул в левое крыло гостиницы и прошел до конца коридора. Он не ошибся. Служебные помещения находились здесь и занимали четыре последние комнаты. На трех дверях висели таблички, а на крайней, меньшей по размеру, обшарпанной и грязной, не было ничего. Гюнтер толкнул дверь без таблички, и она, как он и предполагал, распахнулась. В каждой гостинице есть каморка, куда складывают ненужный хлам и редко требуемый инвентарь, и эта каморка никогда не запирается.

Прямо у входа громоздились друг на друге три сломанных полотера и два пылесоса с побитыми кожухами и разорванными шлангами. По внешнему виду полотеров и пылесосов трудно было предположить, что они вышли из строя вследствие эксплуатации — искореженные корпуса наводили на мысль о стихийном бедствии, как будто бытовые машины извлекли из-под обвала при землетрясении или извержении вулкана. Далее, выставленные в ряд вдоль стены, стояли новенькие, блестящие лаком на ручках половые щетки и швабры, посередине комнаты высились две пирамиды еще ни разу не использованных оцинкованных ведер, и здесь же на полу лежала стопка чистых джутовых мешков. А в самом дальнем углу у небольшого окна с запыленными стеклами в кучу были свалены метлы. Судя по контрасту между состоянием бытовых машин и их исторических предшественниц, в гостинице зрел контрреволюционный заговор в области сферы уборки помещений.

Переступая через тряпки и ведра, Гюнтер подошел к окну, поставил на подоконник сумку и поднял одну метлу. В отличие от половых щеток и швабр метлой часто и добросовестно пользовались — прутья основательно измочалены, ручка отполирована руками. И еще метла была необычайно легкой. Казалось, подбрось ее, и она зависнет в воздухе.

Гюнтер легонько подбросил метлу на руке, и она действительно медленно, как пушинка, спланировала. Непроизвольный озноб пробежал по спине. Если верить в мистику, такая метла ночью, притягиваясь лучами луны, или по какому-то там другому механизму черной магии, могла не только воспарить над землей, но и нести на себе седока. Гюнтер достал из кармана вчерашнюю веточку и сравнил ее с прутьями метлы. Ветки были одного растения.

— Омела, — услышал он за спиной и резко повернулся.

В дверях, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, стоял ночной портье. В своем неизменно черном, с иголочки, костюме, белоснежной рубашке и галстуке. И Гюнтер мог бы поклясться, что, несмотря на отсутствие пятен и пыли на костюме, одежды после подметания улицы Петер не менял.

— Это омела, — подтвердил Петер. Он улыбался снисходительной улыбкой, глаза сквозь просветленную оптику очков смотрели с ехидцей. — Паразит такой. На деревьях растет. Лучшего для метлы не сыщешь.

Гюнтер отвел глаза в сторону. До сих пор он считал, что омелу называют ведьминой метлой только из-за внешнего сходства, и ее ветви для подметания не годятся. Но вот поди ж ты… Он аккуратно положил метлу на место и почувствовал, что руки у него дрожат. Разрозненные факты, наконец, выстроились в четкую логическую цепочку. Омерзительнейшую до неправдоподобия. Только не показать этому самодовольному юнцу всей своей ненависти. Не расплескать ее раньше времени…

С трудом сдерживая себя, Гюнтер повернулся и со сконфуженной улыбкой человека, застигнутого за неприглядным занятием, подошел к Петеру.

— Омела, говоришь? — переспросил он треснутым голосом.

Петер еще больше оскалился.

— Тогда извини, — проговорил Гюнтер, схватил Петера за лацканы пиджака и, подсев под портье, бросил его через себя на пол каморки.

Со страшным грохотом и звоном ведра разлетелись в стороны, с сухим треском посыпались швабры и щетки. Гюнтер прикрыл дверь, вставил в дверную ручку половую щетку и повернулся. Петер неуверенно ползал по полу на четвереньках, на ощупь разыскивая очки. Гюнтер шагнул к нему и, когда Петер накрыл очки ладонью, с силой наступил на руку каблуком. Стекла очков хрустнули.

Петер заскулил, Гюнтер убрал ногу, но тут же нанес снизу страшный удар кулаком. Казалось, в этот удар он вложил всю ненависть и отвращение к ублюдкам, готовящим из младенцев бесовские снадобья.

Удар отбросил Петера спиной на метлы, и он так и остался на них лежать, судорожно втягивая ртом воздух и очумело щурясь на Гюнтера близорукими глазами.

— Так, значит, омела, — повторил Гюнтер, наклоняясь над портье. Его трясло от бешенства. Он взял Петера за галстук и подтянул его лицо к своему. — Чьи это метлы? Чьи метлы, я спрашиваю?!

Петер невразумительно промычал и опять закашлялся.

— Чьи?! Суккубы у тебя их тут на день оставляют?! А где твоя метла, суккуб Петер?

По лицу Петера промелькнуло недоумение.

— Ах, прости! Инкуб Петер! Тебе метлы иметь не положено! На метлах летают ведьмы, а не ведьмаки…

Лицо Петера посерело, он стал приходить в себя после удара. Сквозь пленку бессмысленности в глазах проявился страх.

— Кто делает эти метлы? У кого ты берешь книги?!

— Ше… Шешу… — прошипел Петер и замотал головой.

— Что?!

— Шне мшушу! — с надрывом провыл одними легкими Петер.

Гюнтер понял, что перестарался.

— Ах, ты не можешь! Не можешь сказать! За это тебя козел подмажет! А серебряную пулю в живот не хочешь? Или осиновый кол в зад?

Лицо Петера словно покрылось изморозью. Гюнтер неторопливо извлек из-под мышки “магнум” и подбросил его на руке. Глаза Петера не отрываясь следили за пистолетом.

— Ну?

— Слинтша Майштшо!!! — невразумительно выкрикнул Петер и потерял сознание.

Гюнтер поднял голову портье за волосы. Глаза Петера закатились, он был в глубоком обмороке.

“Шплинт Мастер, — подумал Гюнтер. — Или Шплинт Маэстро. Похоже на кличку, если правильно понял шипение портье. Хотя — очень странная кличка. Впрочем, книжная цепочка, скорее всего, никуда не ведет. Напрасно бургомистр и священник возлагают на нее такие большие надежды. Как выдал бы комп — девяностопроцентная вероятность того, что этот самый Шплинт Маэстро (или как его там?) — такая же “шестерка”, как и инкуб Петер. Один — хранитель книг, другой — хранитель метел”.

Положив голову портье на метлы, Гюнтер взял сумку, вынул из ручки двери щетку и вышел из каморки.

На улице Гюнтер остановился в нерешительности Идти в “Звезду Соломона” завтракать после стихийно происшедшего допроса Петера не хотелось. Никогда раньше при допросах Гюнтер не давал воли рукам. По роду профессии ему не раз приходилось драться. Но драка — не избиение. И сейчас он чувствовал себя гадко.

Чтобы снять возбуждение и привести мысли в порядок, Гюнтер пошел по улице спокойным прогулочным шагом. Сам того не замечая, он свернул на знакомую Стритштрассе и неожиданно для себя вышел к сожженной уборочной машине. От машины остался покореженный жаром металлический остов, стены ниши закоптились сажей до самой крыши, на пол-улицы разлилась лужа засохшей грязно-бурой пены, неприятно скрипящей под ногами. К удивлению Гюнтера, зевак на месте происшествия не было, лишь у стены одиноким охранником стоял полицейский.

Гюнтер подошел поближе, полицейский повернулся к нему, и они встретились взглядами.

— Добрый день, — поздоровался он. — Не подскажете, как пройти в библиотеку бургомистрата?

Полицейский молчал. Он не слышал и не видел Гюнтера. Было видно, как его мысли пытаются тяжело провернуться.