— Хорошо, доктор Бурхе.

Щелчок отключенного селектора. Скрип кресла, непонятный шорох., Шипение зажженной спички, шумная затяжка сигаретой.

22.05. Звук открываемой двери.

— Добрый вечер, святой отец. Проходите, располагайтесь.

Грузные медленные шаги. Снова скрип синтетической обивки кресла.

— Не иронизируйте, Иохим. — Голос глухой, рокочущий. — Добрых вечеров в Таунде нет.

— Будут, святой отец. Надеюсь, скоро будут. Вам, как всегда, мозельское?

Звук открываемого бара, перезвон стеклянной посуды, бульканье.

— Не рано ли в вас проснулся оптимизм, Иохим?

— Не верую, но надеюсь, святой отец. Вы не обратили внимания на туриста в “Звезде Соломона”? В темных очках, с фотоаппаратом через плечо? Он сидел в центре зала за одним столиком с…

— Nomina sunt odiosa15. Тем более, вечером…

— Боитесь накликать нечистую силу, святой отец? Солнце еще не село. Кроме того, магистр достаточно безобиден, а мы с вами сидим в пентаграмме.

— Береженого и бог бережет, Иохим. А пентаграмму рисуют вокруг себя, а не заранее.

— Это эклектика, святой отец. Когда бы ни была нарисована пентаграмма, она прекрасно справляется с темной силой. Лишь бы в линии не было разрывов. Сам проверил.

— Не буду спорить. Я не схоласт, Иохим, и верю вам на слово. Так вы наняли сыщика?

— Да. Частного детектива из Брюкленда.

— Жаль, что вы не показали мне его в “Звезде Соломона”. Зачем вы пришли на встречу со своей светской куклой?

— Чтобы показать ее детективу.

— Не понял?

— А вы полагаете, что я нанял детектива для поиска украденного у вас реализатора Серого? Не считайте меня глупцом!

— Тогда что же вы…

— Я поручил ему найти похищенных младенцев из госпиталя святого Доменика. Будто бы я отец незаконнорожденного сына и пекусь о судьбе своего чада. Вот поэтому я и показал ему в “Звезде Соломона” баронессу. Думаю, что до сплетни о нас детектив уже докопался.

— Но у баронессы дочь… Послушайте, Иохим, вы болван! Все три младенца были девочками!

Молчание. Скрип синтетической обивки.

— В полицейских протоколах не указан пол детей, — медленно проговорил бургомистр. — Думаю, это не существенно.

— Напрасно вы так думаете, Иохим. Ищейки, как правило, достаточно пройдошистые люди.

Снова молчание.

— Что ж, пусть раскапывает и это. Пусть копает как угодно глубоко. До сути он все равно не доберется. Лишь бы вывел на похитителя.

— Вы полагаете, Иохим, если он найдет похитителя, нам это что-нибудь даст? Вспомните, как вы пытались “вычислить” вора книг из библиотеки бургомистрата? Книги мы видели в руках у шести человек. Петер Гаузер в открытую читает их каждую ночь во время дежурства. Но что нам это дало? Петер — инкуб, он не может быть похитителем. А книги берет у кого-то — и это самый прямой след!

— Так что вы предлагаете, святой отец? Поручить детективу найти книжного вора? Не доходите до смешного. Вспомните судьбу Гонпалека, которого я попросил взять почитать у Петера конституцию папы Григория XV и по возможности узнать, у кого Петер достает книги.

— В городе никто не знает о вашей просьбе. Ходят слухи, что Гонпалека убрали за отказ носить одежды еретика…

— И слава богу, что так говорят! Но путь-то закрыт с той стороны. Если наш “пинкертон” выйдет на этот путь, я ему не завидую.

— А вы, Иохим, надеетесь, что путь через похищенных детей ближе?

— Да, святой отец. И гораздо ближе, чем вы думаете. Книги нужны только время от времени, поэтому они и находятся у разных лиц. А вот некрещеные младенцы… Неужели они пошли на изготовление порошков и снадобий? И следы их теряются не у рядовой суккубы и, тем более, не у инкуба.

(Гюнтер содрогнулся. Самые изуверские предположения о судьбе детей оказались наиболее близкими к истине. До какого же мракобесия здесь докатились!)

— Послушайте, Иохим, из ваших слов я понял, что вы предоставили сыщику полицейское досье? В том числе и дело Гонпалека?

— Да. Но не все. Только то, что посчитал нужным.

— Какого дьявола вы впутываете сюда еще и полицию? Если ваш сыщик вступит в контакт с полицией…

— Не упоминайте имя врага человеческого всуе! — с иронией перебил священника бургомистр. — Накличете еще… Не вступит. Условие я ему поставил такое. А потом, Губерт сам по уши в дерьме в деле с Серым. Так что не в его интересах болтать. Да и не знает он ничего.

Молчание. Тяжелый вздох, стук стакана о стол, скрип освобождающегося кресла.

— Хорошо, Иохим. Посмотрим, во что все это выльется.

— Посмотрим.

Тяжелые, удаляющиеся шаги священника.

— Вы забыли трость, святой отец. На улице вечереет.

— Спасибо.

Шаги возвратились.

— Спокойной ночи, Иохим. Да хранит вас святой дух!

— И вам того же, отче.

Звук удаляющихся шагов. Шорох зажигаемой спички. Шумная затяжка сигаретой. 22.48. Конец записи. Больше “клоп” из ручки портфеля не отзывался.

Гюнтер откинулся на спинку кресла. “Кот в мешке” потяжелел. В мешок добавились книги из библиотеки бургомистрата, некто Губерт из полиции и Серый. Очевидно, кличка, и, судя по упоминанию рядом с ней полиции, кличка уголовника.

Гюнтер вспомнил мнение бургомистра о судьбе детей и откинул с правой ноги полу халата. Несмотря на горячую ванну, нога по-прежнему была беломраморной, и ее кожу покалывали холодные льдистые иголки. Он тщательно, сантиметр за сантиметром ощупал ступню. Опухоль спала, и боли не чувствовалось. Нога как нога. Но при мысли, что в “чудодейственной” мази могут оказаться столь чудовищные ингредиенты, ему становилось не по себе.

Напоследок Гюнтер прокрутил запись своих вчерашних разговоров с пятого “клопа”, которого носил в лацкане пиджака. С записью беседы с магистром Бурсианом вышла небольшая странность — записался только голос Гюнтера, все его реплики, ответы на вопросы магистра, а вот голоса магистра слышно не было. Почему-то именно с магистром аппаратура забарахлила. Поневоле могло повериться, что магистр напрямую связан с нечистой силой, если бы Гюнтеру не приходилось встречаться с узкополосными глушителями избирательного действия. Судя по фокусу магистра с собственной тенью, он вполне мог иметь такой глушитель. Опустив в память компа некоторые из разговоров, Гюнтер рассоединил комп и приемник и спрятал их в сумку. Жаль, что в приемнике было только пять каналов. Не очень разумно он распорядился “клопами”. Гюнтер взглянул на часы. Без двух одиннадцать. Несмотря на обработку записей компом, прослушивание все равно отнимает большое количество времени. Он подошел к двери и повернул ключ. И как раз вовремя, потому что буквально минут через пять в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Гюнтер.

Вошла горничная, миловидная пожилая женщина.

— Доброе утро, господин Шлей. Ваш кофе и газеты.

— Спасибо.

— У вас прибрать?

Гюнтер бросил взгляд на передвижной столик с остатками ужина.

— Не сейчас. Через полчаса я уйду.

— Ваш счет за вчерашний ужин.

Гюнтер взял листок и с трудом удержал на месте брови, полезшие было вверх. Линда действительно любила повеселиться.

Горничная ушла. Гюнтер сел за журнальный столик, налил кофе и взялся за газеты. Ничего нового, тем более о Таунде, газеты не сообщали. Завал на автостраде все еще не растащили, даже точное число жертв не было установлено. В голове Гюнтера невольно возникла странная параллель между вчерашним сожжением уборочной машины и видением повредившегося рассудком водителя клина голых ведьм над автострадой. Он раздраженно отбросил газеты. Ведьме на помеле, несомненно, было бы легче “стартовать” с третьего этажа (будь он у госпиталя святого Доменика), чем со второго. Так же, как и забрасывать с высоты гостиницу “Старый Таунд” нечистотами.

Гюнтер допил кофе, встал с кресла и принялся одеваться. Карманы пиджака оттопыривались оружием, он хотел было переложить его в сумку, но задержал в руках. Кажется, он начинал понимать, на что намекал бургомистр в “Охотничьем застолье”, говоря, что своим личным оружием Гюнтер в Таунде может только пугать ворон.