— Пока общежитие не прикрыли, надо что‑то предпринять, — говорит Патнешвари. — Потом поздно будет.
— Что вы предлагаете, сестрица Патни? — тотчас откликается Рева. — Конечно, надо что‑то делать, но начинать, пожалуй, нужно с себя.
— С кого, с кого? — сердито оборачивается к ней Рама; она впервые заговаривает с Ревой за последние пять месяцев. — Каким же образом, объясните, пожалуйста.
— Для начала, скажем, употреблять поменьше косметики, — нарочито смиренным тоном отвечает Рева.
— И, конечно, нацеплять поменьше блестящих побрякушек, — парирует ученая дама.
— Прекратите! — вмешивается Бэла, видя, что перепалка того и гляди перейдет врукопашную. — Как вам не стыдно!
Но Рева уже закусила удила: это её‑то браслеты — блестящие побрякушки? Ну нет, такого оскорбления она не потерпит.
— Ношу я браслеты или обхожусь без них, это никого не касается! — переходит она в атаку. — Как бы я ни одевалась, моё имя значится в каждой радиопрограмме! А вот некоторые…
Бэла Гупта предупреждающе поднимает руку и, услыхав доносящийся со двора шум, быстро подходит к окну.
…Во дворе Муния с дочерью в два голоса отчитывают какую‑то практикантку.
— Это тебе Банкипур, а не деревня! Тут за каждым углом бандюги с ножами!.. Смотри, допрыгаешься!
Все с любопытством выстраиваются у окна. Заметив наконец Бэлу, старуха затягивает плаксиво:
— Ты взгляни только сюда, сестрица…
— Что тут происходит? Из‑за чего шум?
— Да как же не шуметь? — возмущённо объясняет Муния. — Тыщу раз в день уходят, тыщу раз в день приходят! Не могу ж я каждую минуту открывать им ворота! Как только это…
— Помолчи, Муния! — угрожающе возвышает голос Бэла.
Рамратия испуганно хлопает глазами: сестрица, кажется, всерьёз рассердилась.
— Так в чем же дело?
— Мне, сестрица, надо сходить в лавку за покупками, — глядя ей прямо в глаза, весело отвечает практикантка по имени Гаури Дэви.
— Если вам нужно за покупками, соблаговолите делать это засветло, а не на ночь глядя! Прошу запомнить это!
Г розный тон воспитательницы не производит на подопечную никакого впечатления. Эта смуглая девушка вечно улыбается. И сейчас улыбка не сходит с её губ. Словом, весёлая девушка, и на ногах у неё будто крылья: не ходит — летает. А когда убирается в комнате или занята стиркой, всегда напевает протяжные песни родного края.
— Послушайте, уважаемая, вы из хариджан[14]? — неожиданно обращается к ней ученая дама.
Гаури Дэви весело смеется, обнажая ровный ряд белых, точно жемчуг, зубов:
— Ну что вы, я совсем не из хариджан! Откуда вы взяли?
— А зачем тебе в лавку? — удивленно смотрит на неё Бэла.
— За горчичным маслом, сестрица. Комаров тут — тьма-тьмущая, ночью спать не дают. А горчичным маслом смажешься — и спи себе до утра.
— Рамратия! Сходи в лавку и принеси ей масла.
Делегация в торжественном молчании покидает кабинет Бэлы. Гаури в той же позе продолжает стоять перед окном. Рамратия берет у неё деньги, пустую бутылку из‑под масла и, прихрамывая, выходит за ворота.
Муния отправляется на веранду: пора зажигать лампу.
— А вы пока посидите, — говорит Бэла, обращаясь к девушке.
В ответ Гаури только весело улыбается.
— Послушайте, — продолжает Бэла, — кто же все‑таки перекликался с юнцами из переулка?
Гаури опускает глаза. Она по–прежнему не произносит ни слова. Улыбка словно застыла у неё на губах. Чистый лоб прорезает тонкая поперечная морщинка.
— Вы знаете, кто это сделал?
Гаури смущенно поднимает глаза.
— Виновата, сестрица, — лепечет девушка. — Извините меня, пожалуйста. В первый и последний раз…
— Значит, вы?
— Я, сестрица, я… Это все мой младший брат выдумал, Чунмун. Озорник, каких мало. Это он такое придумал: примется разыскивать меня — затягивает частушку… А я ему тоже частушкой… Виновата, не подумала…
«Нет, эта девушка не обманывает меня, — думает Бэла. — При одном лишь упоминании брата–озорника Чунмуна на глазах у неё блеснули слезы… Как же она плакала, расставаясь с братом! Бедняжка!»
В воротах появляется Рамратия. В руках у неё бутылка с маслом. Бэле неожиданно становится весело.
— Так что же, у себя в деревне ты и кукушке отвечала, когда та принималась куковать? — с улыбкой обращается она к девушке.
— Отвечала, сестрица, отвечала, да ещё как! — И Гаури звонко хохочет.
— Здесь ты уж, пожалуйста, этого не делай. У нас ведь не только по весне кокиль[15] кукует — круглый год заливается, только слушай… Никогда больше не откликайся, когда тебя будут вызывать.
— Не буду, не буду, сестрица, никогда!
Взяв из рук привратницы бутылку с маслом, Гаури удаляется. Степенно спускается с веранды, но, едва коснувшись ногой земли, летит во весь дух.
— Э–эй! Послушайте! — кричит ей вдогонку Бэла.
Гаури замирает будто вкопанная.
— Почему это вы не ходите, а словно носитесь на крыльях? — выходя на веранду, говорит Бэла, обращаясь к девушке. — Так ведь недолго и шишку набить.
Сияя улыбкой, Г аури лёгкой походкой удаляется в сторону пристройки, стоящей на задворках, и растворяется в темноте.
«Там, пожалуй, надо бы лампочку ввернуть», — мелькает мысль у Бэлы.
— Резвая эта Гаури, ох резвая, — шамкает за спиной старуха Муния. — Любому сорвиголове не уступит! Не успеешь моргнуть, она уже на дереве — сидит и рвет гуавы! Как есть ящерица!
«Не ящерица, а горная козочка!» — вертится на языке у Бэлы.
V
Практикантки размещаются во флигеле, который здесь называют не иначе как «дом на задворках». Кроме того, они занимают ещё четыре комнаты в пристройке, где живут повара и другая прислуга. У местных дам эта часть общежития именуется презрительно — дворницкая. За пристройкой возвышается мощная стена. За стеною располагаются сразу два учреждения — «Центр материнства» и «Центр рукоделия и ремесел». Для краткости оба эти места называют просто центры. Кухня и туалет располагаются отдельно от общежития. В крохотной каморке, прилепившейся к кухне, ютится женщина, которую ученая дама Рама Нигам прозвала Судомойкой, — в действительности же на ней держится вся столовая: она печет лепёшки, готовит пищу, моет посуду да вдобавок ко всему ходит на базар за покупками. Она же ведает и всеми расходами по столовой, потому что, кроме местных дам, в столовой постоянно питаются работницы обоих центров. Бэла Гупта готовит себе пищу сама: утром и вечером обходится лёгкой закуской, ест основательно только в обед… Та часть общежития, где живёт Бэла, в былые времена называлась «дамские апартаменты»; отстроив эту часть дворца, прежний правитель княжества Кхагра действительно очень скоро нашёл для них хозяйку — женился на чистокровной англичанке.
Ныне дамские апартаменты — в полном распоряжении Бэлы: она одна занимает две огромные комнаты, к её услугам два туалета и просторная кухня. В остальной части здания располагаются канцелярия и склад. Госпожа Ананд несколько раз уже, вроде бы в шутку, заявляла, что готова работать здесь в любой должности, только бы заполучить эти апартаменты: в городе за такую квартиру пришлось бы платить самое меньшее полтораста рупий в месяц…
Смех распирал Гаури, когда она добралась наконец до дворницкой. Её подружки давно уже поужинали и, собрав все, что валялось вокруг: сухие ветки, солому, обрывки бумаги, сухой коровий помет, — разожгли у входа костёр. Подойдя к костру, Гаури неожиданно для всех расхохоталась.
— Ты что это, Гаури?.. Смотрите, смотрите, как закатывается — не продохнет!.. Да скажи ты, наконец, в чем дело! Бири[16] принесла или, может, ещё что?..
Гаури резко обрывает смех: кхх–ок!
— Какие уж там бири! — беззаботно говорит она, вытирая слезы. — Даже масло и то через Рамратию достала; «сестрица» ваша мне не поверила — её послала!.. Теперь чуть стемнеет — ворота на запор!