Шаги затихают у двери.
— Вас просят к телефону, хузур[68]! — слышится голос коридорного.
— К телефону?
— Так точно, хузур! Из Банкипура звонят.
Шаги удаляются.
— Не волнуйтесь. Пейте кофе, — беззаботно улыбается Баге, — а я пока схожу узнаю, в чем там дело.
— Если это Гусь Лапчатый, скажи, пусть пошлет Ананду телеграмму.
Баге уходит.
И тут она вдруг с ужасом вспоминает: чиновник из ЮНИСЕФ!.. Наверно, сам директор звонит.
Возвращается Баге. Уже по шагам его она определяет: что‑то случилось!
— Звонит вице–директор.
Она торопливо вскакивает и устремляется в холл, где находится телефон.
— Хелло! Да, это я… Что вы сказали?.. А она что ответила? Да–а-а?.. Даже так?.. Нет, что вы!.. Приходная книга!… У неё, конечно… Что она сказала?.. Вот негодница! Все приходные книги у неё… Мне кажется, она намеренно ввела вас в заблуждение… Ах, это она так сказала?.. Ну ладно. Еду… Вы — свидетель.
Госпожа Ананд быстро кладёт трубку и смотрит на Баге.
— Что‑нибудь случилось? — добродушно спрашивает он.
— Пойдем. В номере расскажу.
Они проходят в номер.
— Ты знаешь, Баге, что сказала Бэла ооновскому чиновнику? — возмущённо говорит она. — Она сказала: «Госпожа Ананд знала о вашем приезде и, несмотря на это, уехала из города». Что будем делать?
— Не извольте беспокоиться, дорогая! Ей ли с вами тягаться? Пока живы Ди–сахиб и Пи–сахиб, ни один волос… — И, переведя разговор в другое русло, он учтиво — ну прямо метрдотель — склоняется перед нею: — Что прикажете на завтрак?
— Сомнение меня что‑то берет, сама не знаю почему, — не глядя на него, угрюмо говорит она. — Не натворила бы ещё чего эта Бэла!
— А что ещё она может натворить?
— Смотри, Баге! Все это я делала, целиком полагаясь на тебя. Ананд об этом ничего не знает.
Снова стук в дверь и голос коридорного:
— Опять вам звонят, мэм–сахиб!
— Хелло! Кто это? Гхош? В чем дело, Гхош?.. Что? Письмо от Ананда?.. Анджу и Манджу? Обе? Куда?.. А когда?.. Когда, я спрашиваю, пропали? Что говорит привратница?.. А в самом общежитии смотрел?.. Там тоже нет?.. В полицию сообщил?.. Ну смотри у меня! Сейчас же пойдешь на почту и за моей подписью отправишь Ананду телеграмму: «Завтра выезжаю Дели». Понял? Повтори… Конференцию отложили?.. Кто приказал?.. А когда пришло письмо?.. Хорошо! К вечеру буду.
Она поднимает на Баге испуганные глаза. Он взглядом старается утешить её.
— Куда ты поедешь? В Банкипуре сейчас не стоит показываться.
— Да, ты прав… Конференцию в Дели отложили.
— Ну и пусть… Денька два ты и здесь сможешь провести.
— Нет, Баге! Сегодня к вечеру я должна быть там. Боюсь, как бы и в общежитии чего не стряслось.
— А что там может стрястись? Зря беспокоишься.
— Нет, думаю, не зря. У меня такое предчувствие — там наверняка что‑то случилось… Правда, Кунти получила двести пятьдесят рупий. Остальных она приструнит.
Коридорный гостиницы не перестает удивляться, только положит трубку — опять звонок: вызывают мэм–сахиб.
— Мэм–сахиб, опять, — смущенно улыбаясь, говорит он, подходя к двери.
— Что? Опять?
— Так точно.
— Вы сидите, — останавливает её Баге. — Я схожу.
— Нет, я сама поговорю…
— Хелло! Кто?.. Ах, Бэла! Что ты там наплела про меня, дорогая мисс Бэла?.. Ты что о себе возомнила? Чего ты хочешь? Чего добиваешься?.. Что ты сказала?.. Кто?.. Каким образом? Что случилось, в конце концов?.. Скончалась или… В какой больнице?.. Что ты там ещё плетешь? Поостерегись!.. Но я‑то здесь… Неправда! Неправда, я говорю… Ты мне за все ответишь! Ты сама это и подстроила!.. Shut up![69] — Она швыряет трубку и бегом бросается в номер. От ярости лицо у неё становится совсем черным.
— Баге! Ты слышишь, Баге? Совершено преступление! И что же теперь будет? Скажи мне, Баге, ты ведь в курсе дела! У меня голова идёт кругом! Что будет, что будет?
— Что там все‑таки стряслось?
— Гаури… ну, та самая… облила себя керосином и подожгла. Прямо в больнице. А перед смертью, говорят, дала какие‑то показания…
Лицо у Баге испуганно вытягивается, в глазах застывает страх.
— Ума не приложу, куда могли исчезнуть Анджу и Манджу! — хватаясь за голову, стонет госпожа Ананд. — Бэла говорит, всех наших девушек поодиночке вызывали в полицию. Бог знает что ещё наплела про меня эта проклятая Бэла!
XXII
А у Бэлы со вчерашнего дня не было во рту и маковой росинки. Но есть совсем не хотелось. Даже чай вызывал отвращение. Она всю ночь провела у больничной койки, на которой лежала Г аури. А утром её вызвали в полицию и допрашивали в течение полутора часов. Устав общежития постоянно нарушала госпожа Ананд, а расхлебывать все приходится ей, Бэле, и другим ни в чем не повинным людям. Вот, скажем, арестовали Рамратию, хотя в полиции она рассказала всю правду, ответила даже на самые каверзные вопросы. Почему? Почему её арестовали? А Кунти той же ночью сбежала неизвестно куда. Вибхавти тоже, наверно, допрашивали? Интересно, какие показания дала она?
«Никакой госпожи Ананд мы не знаем, — четко заявил ей инспектор полиции. — За общежитие отвечаете вы. Вот с вас мы и спросим…» А Гхош, тот с самого начала всю вину взвалил на Бэлу. Он под присягой показал, что о состоянии дел в общежитии госпожа Ананд не имела ни малейшего представления. За все в ответе только Бэла Гупта…
— Кто там? Это ты, Рамрати? Отпустили?
В дверях стоит Рамратия с матерью. Обе плачут.
— Ну, слава всевышнему. А я совсем уж перепугалась. Обратилась в полицию с просьбой отпустить тебя под залог, а инспектор говорит, ни о каком залоге, мол, не может быть и речи.
— Сестрица! — рыдает Рамратия. — Эта старая ведьма нас во всем…
Голос у неё прерывается.
Значит, Гаури умерла?..
Отвернувшись к окну, Бэла горько плачет.
В комнату, сбившись в кучу, торопливо входят все «верхние» жилицы: Рева, Патнешвари, Рама Нигам.
— Мы ни минуты больше не останемся здесь, — в один голос заявляют они. — Кому хочется, чтобы из‑за чужих грехов его затаскали по допросам?
— Дорогая Бэла! — выступая вперёд, говорит ученая дама Рама Нигам. — Вы… здесь… очень… Вы допускали… большие отклонения… от духа и буквы устава.
У ворот общежития резко тормозит полицейский джип. Из машины не спеша выходит инспектор в сопровождении трех дюжих полицейских. Резким толчком распахнув ворота, они вступают на территорию общежития. И по соседним переулкам тотчас разносится слух, что Бэлу Гупту арестовали, а заодно с нею и старуху с дочерью.
Во время обыска полицейские перевернули все вверх дном.
Добыча их свелась к изъятым у Бэлы деловым бумагам и счетам да нескольким пачкам презервативов, обнаруженных под матрацем в одной из комнат. Все это полицейские забрали с собой и приобщили к делу.
Обитатели переулка молча наблюдали за происходящим, изредка перебрасываясь короткими репликами. А на следующий день утренние выпуски всех местных газет опубликовали подробный отчет о проведенной операции. И, просматривая за чаем утреннюю газету, добропорядочный обыватель удивленно цокал языком:
— Так вот, значит, какая она, эта Бэла Гупта!
Правда, досужая молва доносила, что на счету Бэлы в местном банке значилось всего лишь пятнадцать рупий и восемь ан. Но и это подогревало любопытство, вызывая недоуменные вопросы: «Неужели только пятнадцать рупий? При таком обороте!.. Где же она хранит остальное? Может, положила на какое‑нибудь подставное лицо? Интересно, кто б это мог быть?»
Газеты сообщали, что следствие по делу Бэлы Гупты продолжается.
XXIII
— Подсудимая Бэла Гупта, вы признаете себя виновной? — звучит голос судьи.
Бэла поспешно встаёт и утвердительно кивает головой.
— Да, я признаю себя виновной, — четко произнося каждое слово, говорит она. — Все обвинения соответствуют истине.