Голос у Рамратии дрогнул, на глазах блеснули слезы.

— Хватит причитать да прикидываться обиженной, — обрывает её Бэла. — Пойди взгляни, где дядя Карим. Если его нет, спроси, когда будет!

Дядя Карим, к счастью, оказался дома.

Выслушав сбивчивый рассказ Бэлы, старик проводит рукой по седой бороде и, подумав, беспомощно разводит руками:

— Время такое, госпожа Бэла.

К её удивлению, все объяснил ей Рамгулам, что в угловой лавчонке торгует сладостями. Как всегда, лавочник был навеселе — хлебнул тари[54], даже пены с усов отереть не успел.

— О чем это вы толковали с дядей Каримом, мэм–сахиб? — остановив её, первым заговаривает он. — Залетели в ваш курятник такие голубки, что ой–ой–ой!.. Эти ваши… сестрички–близнята… ну, как их там… ах да, Анджу и Манджу. Ну и девки — оторви да брось!.. Смотришь, выпорхнули из автобуса — и пошло: ребятишек дразнят, рожи строят, знаки всякие непристойные делают. Срамота, да и только!.. А вечером возвращаются парочками, стоят жмутся у ворот. Вот так оно и получается: забрёл кобель с соседней улицы — местные в драку кидаются.

Пьяненький Рамгулам на многое открыл ей глаза.

К себе Бэла возвращается будто пришибленная.

XIII

Теперь с Братцем Л алом ученая дама Рама Нигам общается по телефону не менее пяти раз в день. И говорит в трубку так, чтобы слышали все, кто живёт или случайно оказался поблизости.

— О не–е-ет, Братец Лал! — соловьем разливается Рама. — Со мной такие штучки не пройдут. Сладости? Ну и что, если сладости?.. Сегодня? Нет, сегодня не смогу… Что вы сказали? Разговаривать больше не будете?.. Ну, так и быть, придется прийти. А кофе угостите?.. Отлично!

Своими делами она уже всем уши прожужжала:

— Нет, вы только послушайте. Вы, говорит он, великолепно поете народные песни. Я отказываюсь петь, а он и слушать ничего не хочет. Посоветуйте, как быть.

Теперь от неё только и слышишь: «Братец Лал», «Братец Лал», «Братец Лал»… «Братец Лал говорит, он мой голос записал на пластинку, а пластинку отправил в Дели»… «Братец Лал настаивает, чтобы я подписала пьесу на выход в эфир»… И так далее, в том же духе.

Ну, а что может посоветовать ей Рева Варма?

Раньше ученая дама предпочитала молчать, теперь пришло время другим её слушать. Никогда прежде не приводилось Реве видеть, чтобы пламя разгоралось так быстро.

Ну, а день первого выступления ученой дамы перед микрофоном стал подлинным событием в их жизни. Когда усталая, но сияющая Рама вошла в комнату, Рева рассыпалась в комплиментах и сразу обрушила на неё кучу вопросов.

— Какая ты молодчина, сестрица! Он сам репетировал с тобой или кто другой?

— Конечно, он. Сначала заставил меня трижды прочитать текст, а потом уж…

— Что потом? Вступительный взнос пришлось платить? Как‑никак регистратор…

— Какой ещё взнос?.. Наслушалась россказней, болтаешь всякую чепуху!.. Когда я читала, диктор был доволен, улыбался… А ты где была сегодня?

— В колледж заглянула.

— Отлично, Рева!.. А что, Братец Л ал к рюмочке любит приложиться?

— Может, сболтнул лишнего на репетиции?

Ученая дама вся заколыхалась от смеха.

Тем временем Рева подходит к ней сзади и, став за её креслом, простирает над нею руки:

— Поведай мне, сестрица Рама, что было, и поклянись говорить правду, только правду, ничего, кроме правды.

— А ты поклянись, что тоже будешь говорить только правду. — И Рама смотрит на Реву с понимающей улыбкой.

Она тоже что‑то знает. Неужели Моди проболтался?

— Ладно, спрашивай. Все, что хотела узнать, обо всем спрашивай. Впрочем, не надо — я сама тебе все расскажу… Так вот. Приглашение участвовать в детской программе «Бал–Гопал» я получила десять лет назад. Все эти годы я наблюдала за Моди и честно скажу, он примитивен и как обольститель, и как режиссер. Хорошо отработан у него только один прием обольщения, а завершается все в излюбленной его кабине номер шесть. Как он проводит репетиции?.. Показать? Вот, гляди… Скажем, ты начинаешь читать. — Рева замирает, будто перед микрофоном. — Жил-был раджа. И было у раджи пятеро сыновей… Моди тут же прерывает тебя… — Рева делает рукою томный жест. Подражая режиссеру, она произносит: — Нет–нет, уважаемая мисс Рама, читать надо по–иному… Он тянется за текстом, заглядывает тебе в глаза… — Рева делает умильно сладкую мину, — и как бы невзначай касается твоей руки… Вот это и есть его отработанный прием, так сказать «система Моди». Точь–в-точь как у героя какого‑нибудь боевика… Правда, иногда он использует ещё один прием — носком башмака наступает тебе на ногу…

Глядя, как Рева Варма изображает Моди, ученая дама хохочет до колик в животе.

…Ага, значит, так оно и было?

— Вот такой он, этот Моди, — вздыхая, говорит Рева в заключение. — Но это только начало, потом он потребует рандеву.

— Рандеву?! — возмущённо восклицает ученая дама. — За кого ты меня принимаешь, Рева? Неужели я, по–твоему, так низко пала?

Рева промолчала… За кого она её принимает? Но ведь не будет же Рама отрицать того, чем бахвалился её юный любовник из Канпура? Может, и этого не было? Или надеется, что у людей короткая память? Ну и притворщица! И после всего этого с видом оскорбленной невинности заявлять: «Неужели я, по–твоему, так низко пала?»

— Молю всевышнего, чтобы ты никогда не падала, — выдержав паузу, произносит наконец Рева. — А теперь давай спать. В Джамшедпуре, я чувствую, уже спят… Телепатия!

Наступает тишина. Только слышно, как они ворочаются и тяжело вздыхают.

XIV

За окном звучит резкий сигнал. Госпожа Ананд мельком взглядывает на часы, висящие на стене: Баге, как всегда, прибыл минута в минуту.

— Сегодня ты особенно пунктуален, — произносит она с улыбкой.

Не отвечая, Баге проходит в комнату. Он явно чем‑то встревожен. Но чем? И озирается по сторонам. Как это понять? А впрочем, стоит ли обращать внимание на такие пустяки? Санталы[55] — они всегда странные. Госпожа Ананд стыдливо — как девочка — поправляет сари. Баге подходит к ней вплотную.

— А это что у тебя? — спрашивает она.

— Да так… пустяки… Шашлык — в лавке у Махангу купил. Во всей Индии такого не сыщешь.

— А сюда его зачем принес? Это ещё что? Бутылка? Для кого, интересно? Тьфу–тьфу. Я не пью.

— Это ведь виски… «Ват сиксти–найн», шотландское!.. Ты только попробуй…

Удивительно, как все в жизни повторяется. Тогда в Непале — Моханти был в отлучке, — во время первого свидания, Ананд тоже откупорил «Ват сиксти–найн». И бутылка была такая же — пузатая!

Госпожа Ананд решительно встаёт и, подойдя к окну, резким движением задёргивает штору. Потом включает синюю лампу ночника… На стене большой портрет мистера Ананда. Портрет увит гирляндой из живых цветов. Рядом с портретом по стене бесшумно скользит ящерица.

Госпожа Ананд позволяет себе выпить только наедине со своим мужем, мистером Анандом. Она не прикасается к рюмке даже в присутствии близких друзей. А когда мистер Ананд, подвыпив, начинает приставать к ней, упрашивая хотя бы пригубить рюмку: «За их здоровье! Только один глоток!» — она вскакивает и убегает.

Однако, оставшись с мужем вдвоём, она пьет с ним на равных — мистер Ананд почему‑то предпочитает «Солан», дешёвое виски местного производства, — но пьяной никогда не бывает.

На этот раз госпожа Ананд ставит на стол фужер.

Баге удивленно поднимает брови:

— Не искушай судьбу, дорогая. Убери фужер, прошу тебя.

…Бутылка ещё не откупорена, а он уже пьян? Странно!

— Ты унесешь эту бутылку с собой. На память… Ты не знаешь Ананда.

Госпожа Ананд приносит ещё один фужер:

— Ты, Баге, ещё не знаешь Ананда. Стоит ему только повести носом — и он уже все знает. Никогда не забывай об этом… Ну что ж, действуй.

Пробормотав что‑то на своем языке, Баге откупоривает пузатую бутылку. Наклонившись к горлышку, госпожа Ананд с наслаждением вдыхает аромат.