— Этот маг, который прибыл позже других, — продолжал Паф, — этот Диш Венсенна…

Ожидая услышать про Вольта Громура — это ведь он запоздал! — Лён очень удивился. Диш Венсенна, тот весёлый волшебник, который сболтнул больше, чем следовало, и которого Лён не знал совсем — он-то чем заинтересовал Пафа?

— Я ведь его знаю, — продолжал меж тем товарищ, — я его помню.

— Откуда? — удивился Лён.

— А помнишь: тот человек в Ворнсейноре, где мы были с Пантегри… Ну, когда мы видели королевский выезд. К нам тогда подъехал один человек из свиты короля и спросил, когда к ним прибудет в назначение новый дивоярец.

Да, было что-то такое, вспомнилось Лёну. Стояли они на обочине дороги всей своей крылатой стаей, а мимо проезжал к городу охотничий кортеж. Тогда от него отделился один человек и подъехал к молодым дивоярцам с вопросом: не присланы ли они на новое назначение. В тот день они не поняли, о чём вообще идёт речь. Что-то ещё говорил этот чернобородый — Лён того уже не помнит.

— Он назвал одно имя — Дишоан, — продолжал Паф.

Вот этого Лён не помнил — ни имени, ни самого факта. Почему же Паф запомнил это?

— Я знаю мага Дишоана, — ответил на его безмолвный вопрос друг, — Только помню его совсем другим — более старым. Именно таким, как выглядел он в тот день, когда мы проходили возрастные превращения. Вот почему я никак не узнавал его, когда встречался с ним в коридорах университета.

— Откуда ты можешь его знать? — удивился Лён, понимая, что открывается какая-то удивительная тайна из прошлого его друга.

— Он был именно тот, кто удалил меня из королевства Сильвандир, — поднял на него глаза Паф, — Из-за внезапно открывшихся во мне магических данных. Мне было лет семь, когда я первый раз случайно превратился в волчонка. Так что, это мой врождённый дар, а лембисторово зелье его только усилило.

Не зная, что сказать, Лён безмолвствовал.

— И помню я ещё одного человека — того, что назвал мне имя Дишоана. Это Грай Лейхолавен, премьер-министр королевства Сильвандир. Это он настоял на моей высылке за пределы королевства. Да это и само было очевидно: обладателей хоть малой магии люди отделяют от себя. Меня отдали одному колдуну, а потом переправили к Фифендре — вот почему моя память так долго не открывалась: я дважды прошёл через забвение!

Лицо Пафа раскраснелось, глаза сверкали — что-то сильно доставало его в этой обычной, в общем-то истории. Вот прочему он помнил улицы и узнал королевский дворец. Теперь Лён понял, почему в момент высвобождения из Красного Кристалла Паф сказал, что он вовсе не Паф — в тот момент он вспомнил себя прежнего. Свое настоящее имя.

— Кто же ты, Паф? — с невольной дрожью в голосе спросил он.

— Я Алай Сильванджи, младший сын покойного короля Сильвандира! — резко ответил тот, словно наносил кому-то невидимому резкий удар шпагой.

— Они отказались от меня! — не в силах более сдержать ярости, говорил он. — Выгнали меня! Избавились! Сейчас на троне мой старший брат — Дарейн, это его тогда мы видели во главе процессии. Ему досталось королевство, а я лишний! Ну, пусть! Мне досталось гораздо больше — я дивоярец! Может, не самый одарённый, но представитель высшей власти на Селембрис! И плевать я хотел на это маленькое королевство! Мне дела нет до них!

Глава 10

Рождественские каникулы обещали быть грандиозным удовольствием. С удивлением Лён понял, что за все годы пребывания в волшебной стране, он ни разу толком не видел рождества. То ли сказывалась привычка своего родного мира, где этот христианский праздник скорее был наносной модой, нежели народным обычаем. Мама никогда не справляла Рождество, и он думал, что это то же самое, что Новый Год. И потом, время от времени являясь в Селембрис, он всякий раз миновал декабрьскую пору, поскольку более всего любил весну и лето. Но теперь иное дело, теперь он приобщится ко всем обычаям Селембрис.

Надо сказать, что Рождество праздновали отнюдь не везде в волшебном краю, а только часть северных районов, в местах обитания которых прижился похожий на европейский стиль быта. Во многих местах процветало язычество, и дивоярцы никогда не вмешивались в верования народов и не диктовали свой образ миропонимания. Но Рождество любили все, впрочем, так же, как праздник Симхайн — для молодых дивоярцев это было то, что называют словом шоу. На то они и каникулы, чтобы веселиться!

Когда по случаю отмены занятий старая группа собралась в прежнем составе, было решено снова лететь в город Ворнсейнор, поскольку там у некоторых были свои дела. Старшекурсники решили начать новый год с новых знакомств, вознаградить своих веселых подруг сполна и распрощаться. Ничего особенного с их точки зрения в этом не было, и, видимо, делали они это уже не в первый раз. Потому и Лёну советовали не заморачиваться этическими соображениями и решать свои дела просто и предельно чётко.

Дело в том, что у Лёна дела на личном фронте были весьма плачевны. Едва он покидал по выходным дням небесный город и отправлялся с товарищами вниз, то терял всякую уверенность в себе. Молодое тело требовало своего, и аппетиты его находились в расхождении с требованиями рассудка. Он пытался освоить ту завидную непринуждённость, которая так легко удавалась Пантегри — тот всегда был душой компании. Девицы так и липли на него, атмосфера вокруг него искрила весельем. Он умел, что называется, отрываться. Крестьянский сын, проведший первые семнадцать лет в сельской общине, он был весьма прост в вопросах пола и всегда имел успех у женской половины. И остальные жаворонарцы тоже очень легко вписывались в любую обстановку веселья. Даже Паф имел успех у девушек — несмотря на свой довольно замкнутый характер. А вот у Лёна ничего не клеилось.

Как-то не так его воспринимали — то ли слишком интеллигентен, то ли просто не понятен. Девушки рядом с ним скучали. Сколько раз он видел, как Пантегри буквально завораживал их свои простым обаянием деревенского парня. Они вились вокруг него и прямо в рот ему заглядывали. Сидит очередная барышня рядом с Лёном и прямо млеет — в компании так весело! Но стоило отделиться и направиться в оплаченный номер, как девица тут же становилась скучна, капризна, придирчива. Они все не скрывали того, что делают своё дело за деньги, и желали получить как можно больше. Но у Лёна оставалось постоянно неприятное чувство, что он покупает услуги. Ему было противно, он нисколько не привязывался к своим избранницам. Но не жить же из-за этого скопцом! Так что эти субботние и воскресные прогулки для него были мучением.

У Пафа всё было не так — он был величественно небрежен в отношении своих дам, но они его слушались и никогда ни в чем не перечили — чувствовали власть. Лёнова же Грета едва оставалась с ним наедине, тут же начинала кукситься и капризничать. Он понимал, что девица разводит его на деньги, алчно стремясь вытрясти из него как можно больше.

Дело в том, что она вовсе не была проституткой, а до встречи с ним вообще была невинна. Бедная девушка, рано отданная в услужение. Ничего ей в жизни не светило, и встреча с дивоярцем должна бы являться для Греты настоящей удачей — он оставлял у неё раза в три больше, чем было принято среди молодых людей. Он платил ей по-княжески, а в ответ одни слёзы и надутые губы. Иногда ему казалось, что она издевается над ним, или просто мстит за своё униженное положение. Он даже жалел её, но уходя, всегда вздыхал с облегчением. И вот теперь по примеру своих друзей он решил с ней расстаться.

Можно было просто ничего не говорить, а более не посещать её. Но при прощании было принято оповещать об этом и дарить хорошие подарки — того требовал обычай. Пусть девушка более не ждёт своего ветреного дружка, а займется, наконец, чем-то солидным. Дело в том, что за время полугодовой встречи каждая из них накапливала солидный капиталец, на который можно было уйти из услужения по найму, открыть свою лавочку или пошивочную мастерскую. В конце концов, на избранниц дивоярцев всегда неплохо смотрели местные женихи — особенно без гроша за душой. Так что, Грета собрала вполне солидную кубышку от встреч с Лёном — давно пора уже дать ей отставку. Бедная швея и оделась за его счет, и давно уже не работала у своих прежних хозяев.