Уилл то и дело выступает на передний план, как будто вершина всего того множества беспокойных человеческих воплощений, которые погребли под своим беспамятством мудрое равновесие додона. Авелий не видел в Уилле себя, а только внешнее, призрачное мерцание сгустка человеческих фобий, эмоциональных всплесков, застарелой (?!) и нерациональной неприязни по причине каких-то межличностных разногласий, восторженных иллюзий относительно скороспелых ценностей этого нестойкого, скоротечно-стремительно разлагающегося мира Земли и упрямого, самцового желания непременно выйти победителем - любой ценой! Да, Авелий и Уилл не были едины, о чем последний не подозревал. Ему гораздо ближе по-человечески понятный, симпатичный, разговорчивый, подвижный Альваар.
Додоны не проводят время в долгих разговорах, они общаются незаметно для окружающих при помощи сверхскоростных и сверхпроводящих информационных полей высоких уровней и множеством подуровней - это такой объёмный поток обмена, с такой степенью выразительности, глубины и открытости, что все додоны, где бы они ни находились, становятся как бы узлами единой, сложно структурированной сети разумов. В этом объёме тонут индивидуальности - то, что различает землян друг от друга, и Авелий в такой же мере чувствовал себя Пространственником, Лгуннат и Варсуйя, в какой действительно ими являлся - жалкий, ничтожно жалкий остаток некогда бесконечно-обширной сети разума додонов. Вот чего ему не хватает, а не хитроумных приемов использования Силы, которые изобретает Валентай, чтобы обыграть врага. Так что Рушер врал, когда привязывал поступки додонов к конкретному воплощению. Это даже врал не Рушер, а Кийан. Рушер - вот слабое место Кийана.
Точно так же, как Авелий, Кийан привязан к череде своих беспамятств - воплощений в неполноценное земное существо, к его слепым амбициям, порождённым осквернённой химической природой - гормональным фоном, существенно влияющим на мышление и мотивацию поступков землян. Это всё та же самцовость говорила в Рушере, руководила его действиями и ставила перед ним цели. Быть лучше всех, сильнее всех, могущественнее, смеяться над врагами, повергать их ниц и наслаждаться их унижением, позором. Вот это главное в Рушере, вот оно всегда на виду. Он весь в этом. Но Кийан - он другой. И если Рушер был понятен Авелию, то Кийан для него полная тайна.
Этот вечный выродок племени додонов, существующий вне поля информационного обмена, тайно, хищнически подключающийся к нему и ничего не вкладывающий в это общее сознание - он всегда был страхом додонов, его тёмным, непредсказуемым элементом, опасностью болезни, которую звёздное племя тщательно выпалывало среди себя, а он всякий раз пробивался из пространства Душ и находил себе новое воплощение.
Всегда он был с ними, этот Кийан - от самого начала времени. Но вот теперь, когда он тоже существует в связке со своим последним воплощением, когда опутан этой личностью, постоянно возникающей среди земной истории - из века в век! тысячелетия и миллионы лет! - это есть его слабое место. Надо только понять его, потому что обычным сканированием этого беспокойного, разрушительно-эмоционального существа его глубоких, жизненно важных мотивов не понять. Что есть слабость Рушера, его уязвимое место, если именно эта обезьяна держит в руках самое страшное оружие Вселенной?
Валентай не заметил и наступил на хвост урзою. Пронзительный визг огласил тихие покои волшебного дворца. Дриады, лани, сатиры, змейки, урзои, мартышки, птицы с роскошным оперением мгновенно брызнули по стенам и испарились, а следом свернулись и лианы.
- Ллариаллас, ле мверра! - укоряюще сказал Авелий.
- Дворец, прекрати! - рассердился Уилл.
Да, во многом их реакции похожи. И, может, Авелий чего-то не понимает, и в этом мелком цветке, что вырос на последней ветви той бесконечной лианы, растущей из основания Вечности, в этой экзотической личности, плесневой плёнке на монолите незыблемой души додона есть что-то важное. Может, эта шишка на лбу спящего великана есть уже отдельная жизнь, начало нового будущего, самостоятельная величина?
Двери, к которым подошёл Уилл, только что сами собой возникли прямо в глухой стене коридора. Там, за этой стеной, скрывалось помещение, в котором некогда была кухня Гесера - часть покоев дворца была вполне стабильной, а часть - переменной.
В то время, когда дворец был привязан к вершине Рорсеваана, он имел только постоянную конфигурацию - в отличие от того воздушного жилища, которым владел Пространственник. Здесь был вход в убежище мнемоника, о котором упомянул Джед. Да, последний мнемоник Вселенной, создать которого заново невозможно - на это не хватит даже Живых Сил. Живая энергия ваяет физическую конфигурацию, лепит болванку, а вот тонкие материи разумов формирует долгая эволюция медленных преобразований, накопление свойств.
Мнемоник виртуозно читает самые глубокие слои души и создает модель подходящего физического антуража. Рыцарственным друзьям Уиллу и Фальконе он создал когда-то приключение в дикой сельве. А что хочет, о чем мечтает в глубине души уязвимое место Кийана, ахиллесова пята в его непробиваемой броне, его ментальная плесень - Рушер?
Тихо открылись двери, которые только что как будто были нарисованы на гладкой стене полупрозрачного материала - как будто ждали: решишься ли, хозяин? Он решился и потревожил долгий сон давнего знакомца, друга. Оставшись один во всей Вселенной, мнемоник не может тратить последние силы на представления и потому застыл, как окоченел в капсуле нулевого времени, где можно сохраняться вечно.
Прозрачное световое образование в центре пустого помещения чуть замерцало, очертания его поплыли и растворились. На полу оказалось круглое перламутровое яйцо размером с голову. Через секунду и оно распалось, как расплылось в воздухе, образовало сферическую форму, наполненную хаотично плавающими прозрачными пылинками.
"Приветствую тебя, Авелий", - прозвучало в мозгу белого додона.
"Здравствуй, мой друг мнемоник", - ласково ответил тот.
Ему было приятно общаться с мнемоником, единственным представителем всех настоящих и бывших рас Вселенной, который владел наиполнейшим образом ментальным общением племени звёздных путешественников.
"У тебя печаль и заботы".
"Ты читаешь в моей душе".
"Ты хочешь открыть тайну своего врага".
Да, он хочет знать тайну Рушера и уязвимое место Кийана.
"Я окажу тебе эту последнюю услугу, но мы попрощаемся навсегда, потому что на это уйдут все мои силы".
Печаль в душе Авелия и ощущение конечной станции на бесконечно-долгом пути додонов.
"Тогда зачем оно тебе?"
"О, если бы я знал! Игрушкой каких сил я являюсь".
Додонов больше нет, так за какие ценности сражается Авелий? Его враг Кийан? Нет, это Уиллу враг Рушер. Так получилось, что они с Кийаном остались последними цветами на длинной лиане времени звёздного народа. Может, впереди ещё половина вечности, но некому населять её жизнью, и галактические расы будут медленно вырождаться, потому что нет ничего вечного, кроме додонов и Времени. Так разве не конец?
Этого мнемоник не знал - на этот вопрос не было ответа в душе Авелия. Он мог лишь создать для своего друга великолепную картину ложного будущего, в которой совершенно неведомым путём восстанут из пепла небытия все души додонов, вернётся слава Искателей-первопроходцев, и Предтечи будут снова продолжать свою работу расширения Вселенной, образования из холодной, тёмной, неживой материи, рассеянной во мраке, новых скоплений светил - галактик и заселять их планеты жизнью. Так они будут крутить колесо воплощений, работая с Живыми Душами и создавая капли новых, которым зреть и зреть, переходя от рождения к рождению. И так навеки. Но Авелию это не нужно - он не хочет жить иллюзией. Он хочет поймать в эту сеть маленькую жестокую душу Калвина, тонкого прокола в чёрной броне Кийана.