Сравнительно спокойной до сих пор оставалась лишь самая задняя лошадь, теперь же и она все напряженнее следит за топтанием белого жеребца в снегу и, слыша брань арендатора, прижимает уши к голове. И вдруг, прежде чем ее хозяин успевает принять меры, это последнее сохранявшее спокойствие животное поднимается на дыбы, фыркает и уже готово рвануться по проселку в сторону хутора Юлесоо.

Сообразив, что лепикуские детишки в опасности, хозяин лошади натягивает одну вожжу и сознательно направляет животное в сторону от дороги. По случайности, это происходит так неудачно, что «последняя спокойная» сталкивается грудью с белым жеребцом. В санях взвизгивает какая-то молодая женщина.

– Вот так-то! – кричит при виде этого нового злоключения арендатор, весь вываленный в снегу, с обвисшими усами. – Так! Так! Ну и свадьба! Спешите, спешите на свадьбу – колбасы уже дымятся на столе!

И, словно бы всей этой неразберихи еще недостаточно, со стороны хутора Лойгу приближаются новые сани с людьми. Ржание лошадей, брань мужчин, щелканье кнутов, звяканье колокольчиков и рев детей разносятся над обычно такой тихой проселочной дорогой.

Глядя на эту свалку, Кийр злорадно хихикает. Вот вам свадьба Тоотса! Спешите же, спешите к Тоотсу на свадьбу!

XIV

В это самое время жених сидит с гостями за столом, пьет кофе и ни о чем дурном ведать не ведает. Наконец Пеэтер Леста встает из-за стола и собирается уходить. Молодой писатель хочет наведаться к своим старикам, чтобы прямо из родительского дома пойти в церковь.

Но едва он доходит до ворот хутора и бросает взгляд на проселок, как тут же поворачивается на каблуках и спешит назад, в дом.

– Выйди на улицу, Йоозеп! – кричит Леста уже с порога. – На хуторском проселке творится что-то странное.

– Что такое?

– Не знаю. Может быть, там устроили ярмарку. Иди, взгляни сам.

– Что за чертовщина! – восклицает жених и выскакивает из дому в одном пиджаке и без шапки.

Через две-три минуты оба молодых человека уже находятся на месте происшествия. Тоотс видит, что дело нешуточное, и без лишних слов кидается помогать прежде всего обитателям хутора Лепику. Лишь после того как «узлы» соседей – и те, что побольше, и те, что поменьше – уже на дровнях, Йоозеп Тоотс показывает рукой в сторону хутора Юлесоо и говорит лепикускому хозяину:

– Поезжай вперед, мне тут еще хватит работы.

Ближайший юлесооский сосед пожимает плечами, бормочет что-то себе в бороду, но все же не находит ничего лучшего, как потихоньку двинуться вперед.

Тем временем Яан Тыниссон успевает укротить своего мерина, и как только лепикуские дровни немного отъезжают, выдергивает его из канавы.

– Что это ты, Яан, в канаве искал? – спрашивает Тоотс.

– Видишь ли… – толстый школьный друг Тоотса сплевывает, – ну да чего зря говорить, теперь ты и сам здесь, старый мудрец.

– Ну и ладно, – машет жених рукой, – поезжай вперед! Мне тут еще хватит работы. Смотри, как белый и каурая запутались. Поезжай вперед!

– Куда это вперед? – спрашивает Тыниссон серьезно. – Арендатор и батрак с мельницы сказали, что…

– Поезжай, поезжай вперед! Не болтай!

Хуторянин из деревни Канткюла хочет еще не то спросить что-то, не то сказать, но хозяин Юлесоо его больше не слушает; Йоозеп Тоотс уже спешит к белому и каурой. Прежде всего, жених помогает вылезти из саней и выбраться на дорогу молодой женщине, вся она дрожит от страха и холода. И Тыниссон все же оказывается нужным: пусть-ка старый толстяк возьмет госпожу Имелик к себе в сани, поскорее доставит в Юлесоо и распорядится, чтобы ей дали побольше горячего кофе. Что за нужда женщине смотреть, как мужики воюют с лошадьми. Пусть едет вперед! То же самое говорится соседям из Лойгу, которые тем временем уже подъехали к месту происшествия.

Руки и уши энергично действующего жениха покраснели, словно вареные раки, но он и внимания на это не обращает.

– А ты, Сверчок, держись в сторонке, – говорит он спутнику Имелика, худенькому, бледному Юри Куслапу, – ты в своей длинной хламиде нам не помощник. Шагай к хутору, мы скоро тебя догоним.

Через две-три минуты каурая и впрямь без осложнений оказывается на дороге. Несколько хуже обстоит дело с белым жеребцом. Животное, как видно, устало месить ногами снег и уже без особого сопротивления позволило бы вывести себя на твердую дорогу, но тут вспыхнула перебранка между мужчинами.

– Куда ж вы жеребца тянете? – восклицает Тоотс. – Вы же не в Паунвере собираетесь ехать. Тащите вправо, Юлесоо в той стороне! Дайте мне вожжи!

– Так-то оно так, – ворчит арендатор, – да непонятно, на кой ляд нам туда, в Юлесоо, ехать.

– Вот это номер! Интересно, вы что, только затем и выехали из Паунвере, чтобы отсюда повернуть назад?! Поезжайте вперед, не тяните время, видите, у меня уши вот-вот напрочь отмерзнут!

– Ладно уж, – решает спор батрак с мельницы, – так и быть, заедем ненадолочко на хутор – ради рождества. Посидим немного, да и двинем восвояси.

Только теперь, когда на дороге все более или менее в порядке, Леста быстро направляется дальше, в сторону Паунвере. Шагах в двухстах впереди идет его школьный приятель Кийр, то и дело поглядывая через плечо назад и сердито бормоча себе что-то под нос.

– Будь оно как есть, – говорит арендатор жениху в тот момент, когда они въезжают во двор хутора Юлесоо, – но мне все же интересно узнать, почему и эта свадьба не состоится?

– Как это – не состоится? – переспрашивает жених с удивлением. – Отчего это она не состоится?!

– Силы небесные! – арендатор вопросительно смотрит в лицо мельничному батраку, – ведь сказал же этот…

– Кто сказал, что свадьбы не будет? – Тоотс встает в санях на ноги.

– Кийр, Кийр.

– Как? Кийр сказал, что не будет свадьбы? Кийр? Кийр? Аг-га, хорошо же! Будьте добры, сойдите быстренько с саней, а я на вашем жеребце еще прокачусь немного во славу рождества, у вас животина резвая. Так, так. Идите в дом, я через несколько минут вернусь.

И прежде чем паунвереские мужики успевают сообразить, в чем дело, жених чуть ли не выталкивает их из саней, хватает вожжи, быстро разворачивает сани и стремительно выезжает на проселок.

– Идите, идите в дом! – еще успевает крикнуть он изумленным гостям, стоящим посреди двора.

При всем этом Тоотс все еще в прежнем облачении, то есть без шапки, без рукавиц и без пальто. Его длинные, цвета спелой пшеницы волосы развеваются при быстрой езде, как лошадиная грива. Увидев бешено мчащегося жеребца, какой-то встречный ездок сворачивает свои сани на обочину дороги, испуганными глазами смотрит вслед Тоотсу и благодарит судьбу, что «оно хотя бы так вышло». Тоотс догоняет Лесту и, поравнявшись с ним, придерживает жеребца, но лишь настолько, чтобы молодой писатель успел кинуться вниз животом на торбу с сеном, что лежит в санях. Свистит кнут. Жеребец арендатора чувствует, что теперь он должен выложиться до конца, – мощные ноги великолепного животного напрягаются, и оно словно взмывает в воздух. Тяжелые комья снега летят в лица ездоков, так что робкий Леста и глаз раскрыть не смеет. Вдруг жених наклоняется к школьному другу и кричит ему в ухо:

– Теперь гляди, Пеэтер!

Кнут снова свистит, раздается глухой щелчок, и на обочине дороги кто-то вскрикивает «Ай! Ай!». Йоозеп Тоотс тут же сбавляет скорость и толкает своего друга в бок.

– Гляди же, гляди, Леста, – произносит жених с усмешкой, – погляди назад и скажи мне, что ты там видишь.

Позади, в нескольких десятках шагов от них, на обочине дороги, в снегу сидит Аадниель Кийр и трет свою правую руку, на лице его гримаса боли.

– Этот удар, по правде говоря, намечался по другому месту – произносит Тоотс как бы в объяснение, – но довольно и этого. Пусть не врет на каждом шагу!

Сани вновь набирают скорость и мчатся до самого большака. На стыке дорог хозяин Юлесоо разворачивает жеребца и говорит школьному другу:

– Так. Теперь скажи спасибо за славную езду и передай от меня привет своим родителям. Да смотри, не опоздай в церковь! Мне будет не так страшно, ежели рядом свои парни.