– Я не при чем. Попыток побега не предпринимал, клянусь. Ты ведь об этом?

– Что мне делать, как думаешь?

– Пусти все на самотек, Николя. Позволь куратору разобраться самому. Иначе получится, что я зря здесь сижу.

– И что будет, Крис?

– Результат. Я не думал, что кто-то повторит мое сумасбродство… Поверь, оно того стоит. Позволь куратору самому разобраться. Я сказал то, что тебе требовалось?

– Да, рассказал. А о твоих мотивах я догадываюсь.

– Только догадываешься.

Кристофер еще немного подумал, потом прошептал:

– А теперь и ты мне одну вещь скажи. Самосожжение Космо – этот сбой ведь не случаен, не бывает таких совпадений. Это ваша работа? Ну, скажи. Я года четыре уже гадаю.

Сеньор Ваваропи задумался.

– Крис, ты действительно хочешь это знать? Ты же наверняка все понял.

– Это вы подшаманили. Я так и знал. Я так и знал. Ладно, говорить не о чем, а время посещений закончилось. Так что до свиданья. Заходи еще.

Начался ввод в кому. Отчетливо зазвучала клубная музыка – тупой, долбящий ритм. Взгляд Торндайка опять стал остекленевшим. А Астром, постоянно молчавший, подумал, что стоит рассказать об Эми. Он ведь видел ее.

– Сеньор Ваваропи, вы его послушаетесь?

– Джон, этот человек ошибся всего один раз в жизни.

– Судя по всему, его ошибки – это нечто страшное.

– Ты не видел, что бывает, когда он не ошибается. А так было всегда.

– И когда он ошибся?

– Он ошибся, когда дал мне тот же совет. Но теперь, похоже, он угадает.

Астром решил все-таки не говорить Сеньору Ваваропи, что он видел Эми Роуз.

Глава 72 – «Память»

Память… Где же ты? Все, что он знал, это то, что он начал жить не вчера утром. Тем не менее… Это существо начало жить вчера утром, если верить его памяти. Нет, он помнил, конечно, как двигать руками-ногами, глотать, помнил свой родной язык… Так что можно считать, что память сохранилась. За исключением одной мелочи: всей жизни. Все, что дало утро, это какую-то странную, как будто чужую, но приятную мысль.

«Память вернется»

Почему? Откуда? Может, он и ничего не забывал? Что, если он сам окружил себя ложными запретами? Бесполезно. Озарения нет. Память… Придется заполнять по новой. Хотя бы видом этой комнаты. Приятные, теплые цвета, довольно мягкая кровать. Солнце, светящее в комнату, дает ощущение уюта и как бы стирает детали. Внезапно пришло в голову, что надо бы сделать зарядку. Почему? Он же с утра ее делал. Он привык ее делать? Наверное, да. Значит, делаем. Пятьдесят отжиманий для начала? Что ж, вперед. Как ни странно, этого оказывается мало. Семьдесят пять? Хорошо, можно и семьдесят пять. Запросто. Почему? Наверное, тренировки. Или жизнь, что зачастую эффективнее.

А вот и зеркало. Отражение кажется родным. Это хорошо, когда отражение в зеркале кажется родным. Это очень хорошо. Значит, не все так безнадежно. Уже столько времени прошло. Четыре часа, как этот незнакомый даже с собою проснулся и терзает свою память. «Кто я?» Метр с чем-то росту, но сам себе кажется высоким. Наверное, он и есть высокий. Кожа красная. Очень нравится прическа, смахивает на дреды. И самое интересное – костяшки пальцев торчат несколькими шипами. Это так и должно быть? А ему нравится. Наверное, это нормально, когда сам себе нравишься. Именно нравишься, не переходя черту самолюбия.

Еще он находит в своей голове целый архив музыки. Архив был и вчера, но он точно знает, что это не из его памяти. Откуда? Этого не узнать. Незнакомец включает музыку «под настроение» (есть в этом странном архиве такая опция). По идее, это должно интриговать. Какая музыка на этот раз выпадет? Но интриги нет. Эта песня выпадает уже в десятый раз. И он в десятый раз ее прослушает. Потому что там теперь есть частица его. Он впервые задал себе вопрос: была ли раньше частица меня в этой песне? Мягко, приятно, но не по-домашнему, а слегка отстраненно, звучит гитара, и чей-то голос начинает тихо напевать:

Погреться у нарисованной печки,

Послушать несуществующий голос,

Он тихо споет тебе о хорошем,

Красивом, которым полон твой дом.

А где он? Ты это силишься вспомнить.

Ночью, рождаю странные мысли,

Приходишь к уже потрепанной фразе,

Что лучше оставить все на потом.

Песня была грустная, но красивая и светлая. И эти слова… Этот бедолага подумал о том, что он уже что-то искал в этой жизни. Или, может быть, он что-то нашел?

И встретив свое имя на одной из могил,

Ты с ужасом почувствуешь, что ты уже был.

И что тебе останется вместо мечты?

Ухаживать за ней, поливая цветы.

С этого места мелодия становится громче и напористей, как будто автор песни тоже хочет найти свое «я». Нет, они будут искать его вместе, вдвоем.

Тот праздник, что не доставил мне радость,

Тот вечер, который всех нас поставил на место,

Избавил нас от веселья

Которым, мы обладали с утра.

Бездомный, в боях потерянный кем-то рассудок,

Напоминает мне город сожженный,

Где вместо снега шел пепел,

Откуда, я убежал лишь вчера.

Почему именно на словах о городе и пепле щемит сердце? Он еще вчера начал догадываться, что город и пепел – действительно метафора, это действительно у него в голове. Что же с ним случилось? Это же было что-то ужасное. Оно накрыло резко, или давило день за днем?

И вспомнив свое имя за одним из столов,

Ты с ужасом почувствуешь,

Что ты не готов,

Исправить те ошибки,

Что наделал в пути,

Что наделал в пути…

Забились в головушке слушателя мысли: «Где ошибся я? Или ошибся кто-то другой… Даже мысль такая противна. Перекладывать на кого-то свои ошибки… Омерзительно».

«Ты не пугайся, сейчас придут посетители»

Опять мысль извне. Уж, не в психбольнице ли он? Так вот почему из комнаты нет выхода. Только не открывающееся окно, дверь ведет в душ и туалет. Пациент заперт и замурован. Но посетители… Они его знают! Несчастный волнуется, но старается держать себя в руках. Не получается. Черт с ним. Хотя бы имя они ему скажут. Он на это, по крайней мере, надеется.

Глава 73 – «Посетители»

– Ну, Валвес. Давай веди нас. К нашему пациенту.

– Ладно, Дима, как скажешь.

Валвес ухмыльнулся и открыл ту дверь, из которой мы пришли, и указал его рукой. Я его только хотел его обматерить, как у меня отвисла челюсть. Дверь уже не была выходом. Там был больничный коридор.

– Ну, ни, кхм-кхм…

– Да не бойся, сеть причин ты не повредишь. Можешь спокойно выразить свое восхищение без цензуры. Ты же в ее вселенной орудовал? – Валвес ткнул пальцем в Эми.

– Да. Разок даже не сдержался.

– И как оно, локальный микросбой?

«Без деталей, пожалуйста. Не дай бог сообразит, что у нас что-то серьезное»

– Плохо.

– Ладно. Пошли. Наведаемся к врачу.

После коридора, еще один, потом какой-то зал, а после и кабинет. Я уже запутался. Врач оказался небритым мужиком лет двадцати пяти с длинными, волнистыми волосами. Они все какую-то омолаживающую комбинацию используют? Никого из сотрудников СК старше тридцати я не видел. Ой-ей-ей, этот тип похож на врача еще меньше, чем Хаус. Если первой ассоциацией с Валвесом было слово «раздолбай», то здесь на ум приходило «металлюга». Майка – «Children of bodom», драные джинсы и сланцы. Так, а в чем я сам? Все тот же красный костюм, который мне дал Роботник. Надо бы во вселенной Хауса навестить ближайший бутик, или секонд-хэнд. Тут главное не деньги, а близость. Логичней было бы вообще не переодеваться, но я не очень люблю ярко-красный.

– Ну, с чем пожаловали. Меня звать Антонио Рубенс. А вы?

– Дмитрий Горяченков.

– Эми Роуз.

– А меня ты ж, надеюсь, не забыл.

– Да тебя, Валвес, вообще хрен забудешь. Может, расскажешь, зачем ты их сюда приволок?

– Нам нужно навестить пациента. Ты вчера с утра оперировал кого-то.

– Краснокожий человекоподобный зверь? О-о, это была мегажесть! – С такими лицами программисты хвастаются сложными программами, заработавшими после беспрерывной трехдневной отладки, или металлисты рассказывают о наикрутейшем слэме, добавляя что-нибудь вроде «а еще мне чуть глаз не выбили, крута-а-а».