— Пойдем наверх, Маша, — взмолился Савелий. — Здесь дышать нечем.

— Погоди, Савушка, заглянем к одному человеку. Маша была на вокзале как дома, это ее воздух, ее простор. Закоулки, длинный проход на задах, железная дверь в стене — и вдруг очутились в чистой комнате, уставленной мягкой мебелью и освещенной голубыми светильниками. Тихая пристань посреди бедлама. Оказалось, у нее тут работал знакомый менеджер солидной торговой фирмы, преуспевающий козлик. Возник перед ними детина с ухмыляющимся лицом прожженного негодяя.

— Кланя — ты?

— Я, Гарик, конечно, я!

— Ну даешь, старуха! Каким ветром? Чего надо?

— Расслабься, Гарик. Угости чем-нибудь.

Гарик усадил гостей в голубые кресла, где Савелий промялся до пола, подал напитки — сок в бумажном пакетике и бутылку виски «Белая лошадь». Колотый лед в хрустальной вазочке, из которой торчала длинная серебряная ложка. Все как в Штатах. Держался Гарик уважительно, даром что менеджер. На Савелия поглядывал с опаской.

— Сто лет тебя не видел, Кланюшка. Слыхал, ты в гору пошла? На солнцевских пашешь?

— Это неважно. Вот познакомься, это Савелий Васильевич. Рассказать, кто такой?

— Да вроде мы не без понятия, — осторожно отозвался Гарик, при этом чуток побледнел.

— Ему надо помочь.

Гарик внезапно загрустил.

— Ты же знаешь, Кланя, у нас все бабки в обороте.

— Не о том речь, — Маша аккуратно пригубила виски. — Савелий Васильевич хочет в Зону смотаться.

Это известие произвело на Гарика впечатление грянувшего грома. Он поперхнулся соком, закашлялся, позеленел, из глаз посыпались искры. Пришлось Маше-Клане со всего размаху садануть его худеньким кулачком по затылку. От удара у Гарика изо рта выскочила золотая коронка, но он ловко поймал ее на лету и вставил на место.

— Так сделали сволочи, — извинился, — чуть понервничаю — вываливается… Я что-то слышал про Зону или мне показалось?

— Нет, не показалось, — ответила Маша. — Савелия надо доставить в Зону и обратно. Полный цикл.

Гарик уставился на Савелия, ожидая подтверждения, и тот приметил в его глазах сразу несколько взаимоисключающих выражений.

— Да, сынок. Она верно говорит. Надобно в Зону наведаться.

— Тариф известный, — Гарик опустил долу загадочные очи. — Пять тысяч в один конец. Не мной придумано. Левая ездка.

— Пять тысяч чего? — уточнил Савелий.

— Долларов, естественно.

— Видишь, Савушка, — прощебетала Маша-Кланя. — Стоит ли платить такие деньги неизвестно за что?

— Есть благотворительный курс, — сказал Гарик. — Три тысячи. Но без гарантии возвращения.

Савелий ничему больше не удивлялся: ни ночному вокзалу, где жизнь идет по дневному распорядку, ни богатой комнате, затерянной в недрах складов, ни заморскому питью со льдом, ни названной сумме. В общем-то для него было все едино: что один рубль, что тысяча долларов. Он настроился на другую волну и чувствовал, что путешествие подходит к концу.

— Дак, может, завтра и махнем? — спросил он. Гарик бросил на него сверкающий помехами взгляд, обернулся к Маше.

— Все бабки вперед, — объявил строго. — Такие правила. Не мной заведено.

— Не жирно будет? — тихо поинтересовалась девушка. Гарик вздрогнул, как от укуса, но совладал с собой.

— Кланечка, ты же знаешь, кто контролирует коридор. Мы же с тобой только пешки, верно?

— Ты — да, — подтвердила Маша-Кланя. Допила стакан и потянула Савелия. — Пойдем, Савушка. Все обсудим и вернемся.

Гарик проводил их до выхода из складских лабиринтов. Выскакивал то слева, то справа и безостановочно нес какую-то околесицу, но заметно было, что напуган. Из его слов Савелий лишь понял, что если бы все зависело от Гарика, он свои бы доплатил, но отправил Савелия дуриком в Зону; но будучи человеком подневольным, маленьким, ничем не может помочь, даже если разобьется в лепешку.

— Не думай, Кланечка, я не химичу. Ты же помнишь, как я для тебя старался, когда ты с психом сцепилась? Да я…

— Заткнись, окурок, — грубо оборвала Маша, и после этого Гарик отстал, затерялся среди пылающих витрин.

— Хороший паренек, — оценил Савелий. — Но немного дерганый.

— Сволочь он хорошая. Из проходняка половину под себя гребет, не меньше.

Через несколько минут одной ей ведомыми проулками она завела Савелия в узкий дворик, куда не проникало ни единого звука из смежного мира. Здесь стояла такая тишина, как на дне колодца. Меж двух пятиэтажных домов с потушенными окнами серым пятном мерцала круглая арка. Ощущение колодца усиливалось оттого, что над головами вдруг проступило небо с серебряными монетками звезд. На мгновение Савелию почудилось, что он в деревне.

Уселись на лавочке под уснувшей ветлой. Маша-Кланя достала прихваченную у Гарика недопитую бутылку виски и сигареты.

— Надо потолковать, Савушка.

— О чем?

— Я могу достать бабки.

— Не сомневаюсь.

— Но с одним условием. Нет, с двумя.

— Выпей, голубушка. Согрейся. Зябко тут.

— Я тоже иду с тобой в Зону.

— Это первое условие. А второе?

— Если останемся живые, возьмешь меня с собой.

— Согласен, — ответил Савелий, не дав себе и минутки подумать. С огромным облегчением Маша отпила из горла, потом закурила. Прижалась к нему.

— Ты правда меня не бросишь?

— Правда.

— Хочешь знать, почему удираю?

— Дело немудреное, чего тут знать. Из ада бежишь, чтобы родить на воле.

— Савушка, ты дурак! Неужто тебе со мной не противно?

Дальше между ними пошел разговор, интересный только для двоих.

Сергей Петрович все же выполнил долг чести и, с опозданием против обещанного на неделю, завернул на конспиративную квартиру, где пряталась от убийц преданная ему душой Тамара Юрьевна. Застал ее в таком виде, что лучше бы не заглядывал, Пережитое потрясение и вынужденное затворничество наложили на нее тяжелый отпечаток: она пила не просыхая. Сергей Петрович открыл дверь своим ключом и весело позвал: «Томочка, ау! Ты где, моя маленькая?!»

Томочка на любовный зов не отозвалась, он обнаружил ее в гостиной у телевизора. Телевизор работал, но Тамара Юрьевна на него не глядела. Блаженно развалилась на ковре и дремала, задрав нос к потолку. Личико красное, раздутое, как у моржа. Мелкой сеточкой по коже щек проступили все пятьдесят два годика. Рядом валялась опрокинутая литровая бутылка «Смирновской», с тоненькой струйкой, протекшей под пышное Тамарино бедро. Изо рта слюнка свесилась. И при этом блаженная, застывшая улыбка утопленницы. Одета неброско, но вызывающе — распахнутый нейлоновый халатик и больше ничего. Трудно поверить, но Сергей Петрович при взгляде на бедную алкоголичку ощутил не жалость, не отвращение, а толчок желания, спертого и душного, как у подростка, подглядывающего за дамами в щель сортира. Это можно было объяснить только тем, что дьявольские чары, которыми роковая женщина свела с ума сотни мужиков, никуда не делись, и, вероятно, она унесет их с собой в могилу.

Сергей Петрович пошел в ванную, принял душ, попил чайку на кухне, немного прибрался, давая подруге спокойно отдохнуть, и лишь затем выключил телевизор и склонился над Тамарой Юрьевной в намерении перетащить на диван и устроить там поудобнее. Но она проснулась, и сразу доказала, что и в запое осталась тверда духом.

— Не прикасайся ко мне, негодяй! — пробурчала свирепо, будто увидела корейца Кима.

— Что ты, Томочка, разве я прикасаюсь?! Тебе же здесь неудобно. Давай переляжем на диван.

Тамара Юрьевна повела мутным, черным оком и заметила опрокинутую бутылку.

— Ах, вот как! Решил покуражиться? Ничего не выйдет, голубок. У меня целый ящик на кухне.

— Тебе выпить хочется? Сейчас принесу. Давай сперва на диван переберемся.

Кое-как удалось уговорить, но от его помощи она отказалась. Сама, хотя и с кряхтением, переместилась наверх и по пути попыталась отвесить ему леща. Сергей Петрович еле уклонился. На диване запахнулась в халат, привалилась к спинке, грозно сверкала черными плошками.