Вся река начинала кипеть и пениться от усиленного потока воды. Мгновенно заполняются низины, разбухают протоки и озера на острове. Заливные луга покрываются более, чем метровым слоем воды и уже станичники с низовьев Дона требуют закрытия паводковых затворов. Два-три дня гуляет большая вода, затем начинает входить в свое обычное русло, оставляя к радости рыбаков множество зарыбленных озер и проток.
Поэтому, не дожидаясь установки парома, мы нередко командой из нескольких резиновых лодок, переплывали еще быстрый Дон и устремлялись на ближайшие протоки и озера острова. На нем нередко попадались большие лужи, в которых, если внимательно приглядеться, кишмя кишела рыба. Это, прежде всего, сазанчики и серебристые караси-гибриды. Вот тут и начиналась ловля. Кто сачком, кто болотными сапогами и ветками, во множестве выбрасывали рыбу на берег. Крупную забирали себе, мелочь отправляли расти обратно в воду. Летом эти лужи обычно пересыхают и тогда начинают пировать птицы и звери, которые во множестве обитали на этом громадном острове. Такие лужи встречались десятками, у некоторых из них мы надолго задерживались, поэтому, придя на место ловли, уставшие и грязные, обычно обедали, отдыхали и часок другой поблеснив, отправлялись в обратный путь. Жаль, что такие большие разливы бывали не каждый год. Зато зашедшая и перезимовавшая мелочь, на обильном корме, через год-другой вырастала в килограммовых щук, больших карасей и сазанов. Да и плотва нередко вырастала до полукилограмма.
Обычно на остров мы отправлялись в мае, когда щука в реке Солянке и примыкающих к ней водоемах уже была нами основательно выбита. Проток и озер на острове было множество, но хорошо ловилась рыба лишь в некоторых из них, причем в каждый сезон в разных местах. Поэтому все разбредались в разведку в разные стороны, потом кричали друг другу и собирались там, где был лучший клев. Один раз напали на икряного гибрида (карася), грамм по триста и таскали его, пока не устали руки.
Удилища то за пять метров, попробуй, взмахни тысячу раз. Как всегда потом шел костер с ухой и водочкой, отдых часок-другой и начиналась охота на щук. Ловля щук на спиннинг была нашим коронным развлечением, при любой ловле, при любой погоде и сезоне.
Усталые, пропахшие костром и рыбой, измазанные икрой и молокой, нередко приходили домой, когда уже начинало смеркаться. Но это, наверное, было самое радостное время в моей жизни. Было много друзей, мы были еще молоды, энергичны и здоровы. Хватало сил и на далекие рыбалки и на работу, а иногда и на две-три работы и на все остальное...
К июню протоки на острове зарастали травой, рыба становилась ленивой и только на самых глубоких местах оставались окна с чистой прозрачной водой. Но и до этих окон не всегда было можно добраться - разросшиеся кусты и тростник мешали забросу поплавковой удочки, не говоря уж про спиннинг. Было у меня излюбленное место - большой наклонившийся к воде тополь на одной из заросших проток. Я залезал на него и с двухметровой высоты смотрел в чистую открытую воду, наблюдая за рыбой. Совсем, как когда-то в далеком детстве.
Вот лениво копошится стайка карасей у дна, а сверху нежатся в теплой воде плотвички и красноперки. Едва покачивая перьями хвоста, пересекает чистое место пара, отливающих желтым серебром, килограммовых сазанов. Медленно, едва шевеля грудными плавниками, проплывает наискосок, головой вниз, зубастое полено-щука. Увидела меня, застыла в удивлении, что за чудо с дерева сует ей под нос «блескучую» железяку на толстой леске. Нет, такой номер не пройдет, я сыта и довольна, наверное подумала щука, когда я совсем по наглому хотел ее забагрить за брюхо. Изгиб хвоста и она проворно скрылась в траве, оставив меня с носом.
Клева нет, зато кругом такая красотища - кричат многочисленные птицы, носятся белые чайки, а выше всех парит, как планер, могучий орел, высматривая зазевавшуюся живность. Хрустнув веткой, прошло несколько лосей, в дальнем тростнике тонко взвизгнул кабаненок. На миг все стихло, только теплый ветерок едва шелестит листвой дерева, да кровопивцы-комары, жалят мою, уже почерневшую от загара шею. Догадались, что руки заняты, вот и обнаглели.
Охота на острове запрещена, заповедник однако, но рыбу ловить можно. Только попасть на остров тяжело. С одной стороны широкий Дон, с другой река Сухая, шириной под сотню метров. Это только она называется Сухой, на самом деле это стремительное и глубокое ответвление Дона, которое вновь соединяется с ним ниже, километров за пятнадцать. Эти две реки и образуют вытянутый остров с максимальной шириной около пяти километров. Народу на острове мало, особенно в глубине его. Редко встретишь рыбака летом, а осенью тем более. Все пасутся обычно по берегам.
В середине лета, когда выдавались не очень жаркие дни, мы предпринимали вылазки на реку Сухую. На автобусе доезжали до станицы Красноярской, а там пешком через степь еще с час топать. Вообще расстояния в донских степных низовьях очень обманчивы. С возвышенности, с кургана вот там за теми деревьями видится недалекая река, а идешь и идешь к ней больше получаса хорошим шагом. Места равнинные, плоские, однообразный ландшафт не кончается, глазу зацепиться не за что. Один раз, под осень буквально в километре от реки, я как-то попал в густой туман. Иду, а берега речки все нет и нет. В двадцати метрах буквально ничего не видно. А шел, как всегда напрямую, без дороги. Почти час я шел этот километр, пока вдруг не увидел береговые кусты. Оказалось, что шел почти параллельно берегу. Хорошо хоть, что не ушел обратно от реки. Не зря говорят - черт водит в тумане.
Но, достаточно высоко поднявшееся солнце и легкий ветерок, быстро разогнали прибрежный туман и вдруг открылась вся красота неширокой, но глубокой реки с мощным течением. По весне, ближе к лету, да и под осень, в этих местах вырастают целые стойбища из разноцветных палаток. Приезжие рыбаки ловят леща, вялят его и хранят в глубоких, вырытых в земле, подвалах. Некоторые приезжают даже семьями и живут здесь по несколько недель.
Когда появился мопед, я пристрастился ездить на Сухую на нем. Там в конце лета и в начале осени, хорошо шел голавль, судак и щука. Но езда по трассе, где много автомобилей, очень рискованна. Даже "Запорожец" и тот так и старается тебя прижать к кювету и завалить. А уж КАМАЗы тем более. Каждый норовил отравить гарью «маленького кузнечика». Поэтому чуть дождь или грязь, приходилось добираться на автобусах и топать по степи пешком.
Нередко приезжал ловить голавля и на левую сторону Сухой. Обычно на пароме переправлялся через Дон на остров, а затем пешком пересекал его. Левый крутой берег реки был безлюдным, покрытым во влажных местах высокой сильной травой, кустами непроходимого терновника, раскидистыми ветлами и черемухой. В одном месте даже росла на приволье огромная шелковица, ягоды с которой я нередко даже привозил домой на варенье. Ловля голавля на Сухой ничем не отличалась от его ловли в юности на Белой. Только голавли здесь были крупнее и вкуснее.
Бывало, тихо подкрадешься к уступу берега среди высокой травы или кустов, выследишь греющихся на отмели красавцев-голавлей и лежа или стоя на коленях, далеко забрасываешь, как нахлыстом, приманку. Крупные голавли, нередко хватали мелких лягушат, громадных кузнечиков и большие корки хлеба. Обычно насадка, дав полукруг, подплывала к стоящим у отмели рыбам. Конечно, они глазастые, все твои ухищрения видели и не всегда тебе сопутствовала удача, но и их сбивал с толку азарт, безумие. Едва потягивая и шевеля насадку, вызываешь клев, особенно, если сверху подбросил кусочки хлеба. У рыб разыгрывается аппетит, заглушающий страх и вот уже одна из рыбин, торпедой идет на твою наживку и хватает ее. Хорошая подсечка и на виду у всех сородичей, отчаянно сопротивляющийся экземпляр уже бьется в воздухе, поднимаемый вдоль обрывистого берега. После такой картины обычно все голавли уходят, да и тебе надо менять место лова. Раньше чем через полчаса ловить здесь бесполезно. Вот так и кочуешь вслед за голавлями, ища укромные уголки, чтобы повторить все с начала.