— Не огорчайся! Погоди! У вас еще будут дети, — принялась утешать ее Росаура. — А пока у тебя нет своих ребятишек, знаешь, что я посоветую? Устрой-ка ты школу для тех, что живут вокруг. И тебе будет польза, и им.

— Что за счастливая мысль! — обрадовалась Камила. — Да! Я все обдумаю! Что за чудесная мысль!

С доброй и мудрой улыбкой смотрела Росаура на пылкую юность, которая так отчаянно горюет, а потом так мгновенно воспламеняется совсем иным чувством.:.

После смерти Виктории Камила оказалась единственной наследницей дома Оласаблей в Санта-Марии, но переезжать в него не захотела. Дом был чужим ей, У них с Мариано была другая, своя дорога. Камила хотела передать его Марии, но та с ужасом отказалась вернуться в свое тягостное прошлое. Если этот дом и был для кого-то родным, то только для Лусии, сказала Мария.

Лусия же в тот период стояла перед выбором. Пабло написал ей, что стал главным редактором новой газеты в Санта-Марии. Одна его мечта исполнилась, и теперь он надеялся на исполнение другой мечты — самой заветной. Словом, он в который уже раз предложил Лусии выйти за него замуж.

Нельзя сказать, что верная любовь Пабло была безразлична Лусии, но не обманет ли она его, если вместо ответной любви предложит всего лишь благодарность? — вот что беспокоило девушку. Он ведь так красив, так талантлив, он заслуживает настоящего счастья!

И вот своевольная, непокорная Лусия пришла за советом к старшим: Марии, Маргарите и Энрике.

— Главное, быть честной перед самой собой, — сказал Лусии Энрике. — Если твое чувство к Августо выболело до конца и ты готова с радостью начать новую счастливую жизнь, то не цепляйся за прошлое, не заслоняй им будущее. Спроси себя откровенно, а затем доверься ответу, который даст твое сердце.

И Лусия, проведя не одну бессонную ночь, приняла решение — она ответила Пабло согласием. Теперь вся семья радостно поздравляла ее; Мария и Маргарита давно привязались к Пабло как к родному, а Энрике высоко ценил доброту и благородство давнего соратника.

— У нас у всех есть для тебя подарок, сестричка, — торжественно объявила Лусии Камила. — Вы с Пабло будете жить в Санта-Марии в своем собственном доме. Будь в нем, пожалуйста, счастлива за всю семью Оласабль!

Все целовали Лусию, поздравляли ее, потом целовали Камилу, и вдруг в гостиную вбежала встревоженная служанка. Она пошепталась о чем-то с Росаурой, а та — с Марией, и обе вышли из гостиной.

Наконец-то нашелся исчезнувший еще с утра Хуансито. Милагрос об этом до сих пор ничего не говорили, боясь, как бы у нее не пропало молоко. Но Августо услышал жалобные детские крики, позвал слуг и вместе с ними вынес из оврага бедняжку, который упал туда и, очевидно, сломал себе ногу. Теперь весь дом суетился вокруг мальчугана.

Мария осторожно сообщила Милагрос о несчастном случае.

— За доктором уже послали. Не тревожься, старшие дети часто ревнуют матерей к новорожденным. Будь с ним сейчас особенно ласкова, и он успокоится.

Когда Милагрос, выйдя из спальни, прижала к груди Хуансито, он почувствовал, что вознагражден за свои страдания. Мужественно терпел боль, пока доктор вправлял ему кость и накладывал на ногу лубок.

— Вот увидишь, я буду хорошим дядюшкой нашей малышке, — торжественно пообещал он Милагрос, и она, растрогавшись, улыбнулась.

Туча, которая чуть было не омрачила этот счастливый для всех день, рассеялась. А следующий снова звал к делам, заботам и хлопотам.

Все разъехались, и Милагрос, вновь оставшись наедине со своими думами, стала чувствовать вину за то, что окрестила малышку. Одобрил бы крещение Катриэль, который так дорожил своей связью с соплеменниками? И чем больше она думала, тем яснее понимала, что непременно должна отправиться в индейский поселок: во-первых, для того, чтобы друзья Катриэля знали, что его жизнь продолжилась в дочери, а во-вторых, чтобы девочку приняли в племя, исполнив над ней все необходимые в таких случаях индейские обряды.

Своими мыслями Милагрос поделилась с Росаурой, и та одобрила ее. Ранним утром обе женщины сели в небольшую коляску и отправились по направлению к стойбищу. На всякий случай они взяли с собой нескольких слуг, которые ехали по обе стороны экипажа, а к коляске Росаура прикрепила белый кусок полотна.

— Пусть все знают, что мы едем с миром, — объяснила она.

Мирным было утро и обещало такой же спокойный, мирный день. В небольшом домике, что стоял как раз на границе индейских земель, женщины немного передохнули и тронулись дальше. Вдруг лошади остановились как вкопанные. Поперек дороги неподвижно лежал индеец. Один из слуг спешился, вышла из коляски и Милагрос. Что же случилось с несчастным? — волновало всех. Индеец был мертв, лицо искажено болью, но крови не было.

Все встревожились. В индейском поселке что-то случилось. Стоит ли продолжать путь? Однако женщины мужественно преодолели свою тревогу и решили двинуться дальше. Но вскоре их догнал доктор, который вчера приезжал в «Эсперансу» лечить Хуансито.

— Немедленно поворачивайте обратно! — прокричал он, с изумлением узнав юную хозяйку «Эсперансы», — в стойбище страшная эпидемия. Мы делаем все, чтобы она не вышла за пределы индейских земель.

Росаура с Милагрос в ужасе повернули обратно. Они изо всех сил погоняли лошадей, торопясь выбраться из зараженной зоны. И вдруг Милагрос почувствовала головокружение, тошноту. С каждой минутой ей становилось все хуже и хуже. Сомнений не было — она заразилась от мертвого индейца.

Едва они добрались до имения, Милагрос стала умолять Росауру унести Асунсьон.

— Главное, спасти девочку, — твердила она как в лихорадке.

Росаура разделяла ее тревогу. Поручив Милагрос заботам Браулио и Хуансито, она взяла малышку на руки и сказала:

— Мы с маленькой поедем за врачом для Милагрос

Глава 23

В селение индейцев пришла беда: неведомая болезнь косила людей, смерть что ни день собирала обильную жатву. И, как всегда в час испытаний, люди роптали. В беде индейцы обвиняли Катриэля — чужак разгневал богов и навлек на племя несчастье. Если принести чужака в жертву богам, они умилостивятся. Так считало в племени большинство.

С грустью смотрел Катриэль на своих испуганных и разгневанных соплеменников. Он съездил в город, привез лекарства, хотел помочь им, но они увидели в его помощи посягательство на волю богов и жаждали не избавления от болезни, а его смерти.

Лилен вот-вот должна была родить и, ожидая крошечное существо, которое окончательно породнит его с племенем, Катриэль чувствовал себя почти счастливым. Но вот новый взрыв ненависти! Новый, потому что точно так же ненавидел его Райми. Чтобы отомстить Катриэлю, он даже попытался убить беременную Лилен. И тогда Катриэлю пришлось совершить правосудие — он убил Райми, как взбесившуюся от ненависти собаку. И племя оправдало его. Но теперь оно жаждало смерти Катриэля.

Лилен, которая тоже занемогла и металась в жару у них в вигваме, он успел дать лекарство, несмотря на то, что ее братья запрещали ему это.

— Я не хочу умирать, спаси меня, Катриэль, — шептала Лилен.

После лекарства ей стало легче, и она заснула. Но никто не хотел верить в целительную силу лекарства, все верили в целительную силу кровавой жертвы…

Старейшина позвал Катриэля к себе в вигвам.

— На этот раз я не согласен с решением моего племени и ни в чем тебя не виню, потому что помню, как в давние времена белая женщина по имени Асунсьон принесла нам лекарство и спасла от гибели наших детей. Племя готово было растерзать ее, но дети выздоровели, и все образумилось. Я не виню тебя, но судьбу твою будут решать старейшины. И если боги потребуют твоей жизни, тебе придется умереть. Я всего лишь человек, и не мне нарушать волю богов.

Катриэль кивнул, он тоже полагался на волю богов. Раз он принял закон индейцев, то должен чтить и волю богов. Боги же должны знать, что он не хотел их прогневать.