Так что же давало братство «Пересвет»? Возможность сочетать духовные идеалы христианства с чисто мужским образом жизни, монашеский аскетизм с аскетизмом военным. Братство давало возможность стать настоящим христианином, не теряя мужского лица, сложить воедино чисто христианскую жертвенность и право на оружие. Этот идеал, воплощённый в своё время тамплиерами, заставляет трепетать от восторга душу мужчины, если он идеалист.
Но не многим, особенно в наше развращённое комфортом время, по силам воплотить в своей судьбе тамплиерский идеал. Хозяева «Пересвета» это прекрасно понимали, проявляя естественное недоверие к возвышенным порывам тех, кто заявил о своём желании вступить в братство русских тамплиеров. Первая их четвёрка сложилась естественно и органично, а вот следующих принимали уже с годичным испытательным сроком. Кандидаты были в братстве чем-то вроде послушников, вели тот же образ жизни, что и братья, но не обладали правом голоса и по отношению к предприятию оставались вольнонаёмной рабочей силой.
Постепенно число братьев вместе с послушниками дошло до девяти и на этой цифре странным образом зафиксировалось. Они совершенно не пытались подогнать свою численность под первую тамплиерскую девятку, но так уж вышло. Так Бог благословил. Жить продолжали по двое в комнате, по-тамплиерски, прикупив ещё одну квартиру, двухкомнатную, на той же лестничной площадке.
Теперь вся девятка, едва ли не строем, ходила по воскресениям в храм. Выбрали маленькую церквушку в тихом московском переулке. Регулярно исповедовались и причащались, но вне исповеди к батюшке не подходили и о своём братстве ничего ему не рассказывали. Не потому что не доверяли священнику или что-то скрывали от него, а просто не видели необходимости грузить батюшку лишней информацией. Исповедь — дело индивидуальное, там каждый говорит о своих грехах, а не о том, где и на каких условиях работает. А если мужчина живёт целомудренно и нестяжательно, это, вроде, не повод для покаяния.
Духовником братства считали отца Иоанна, которого за глаза по-прежнему с лёгкой руки Шерхана именовали Валидолом. (Самого Шерхана тоже редко называли по имени). К Валидолу ездили иногда по одному, иногда по двое-трое, но каждый говорил с ним наедине, потому что говорил о личном. Вопросы, связанные с братством, батюшка обсуждал только с лидером — Ставровым, причём, тоже только наедине. Отец Иоанн по-прежнему избегал считать и называть себя духовником братства, и на предложение затвердить его в этой роли отвечал уклончиво: «Что вы хотите, ребята? Я всегда готов побеседовать с любым из вас, может, что и дельное посоветую. Если кто-то видит во мне духовника, так ведь я же не запрещаю. Да и не могу я кому-то запретить видеть во мне кого-то, а вы прямо готовы назначить меня на должность. И должность такую важную предлагаете — духовник целого братства. Не по чину это убогому иерею».
Ставрову сначала очень не нравилась эта позиция батюшки, ему казалось, что Валидол виляет и выкручивается, как политик перед избирателем, но потом командир начал что-то понимать. Отец Иоанн ещё не считает их родившимися, не знает по какому пути пойдёт эта группа вооружённых мужиков, и не хочет связывать ни их, ни себя какими-либо взаимными обещаниями, не хочет до времени даже намёка на превращение их братства в структуру церковную, и не потому что не верит в них, а потому что не хочет создавать им лишних проблем. Пока их братство есть охранное предприятие «Пересвет» — ни у кого нет вопросов. Но если это военно-монашеский Орден, духовное руководство которым осуществляет священник — раздавят сразу же и не задумываясь. Пусть уж лучше пока всё идёт, как идёт.
А дела «Пересвета», во всяком случае — финансовые, шли очень даже не плохо. Им не надо было искать заказы, их нельзя было кинуть и не заплатить, они не распределяли прибыль меж собой, а на личное потребление тратили столько, что даже нищие пенсионеры не позавидовали бы — деньги полностью оставались на счету предприятия, и предприятие теперь могло позволить себе очень многое. Купив две квартиры, они вскоре приобрели офис и пару крепких джипов. Спортзал для тренировок сначала арендовали, а потом выкупили в собственность предприятия. Пошили добротную полувоенную форму, закупили небольшую партию прекрасного стрелкового оружия. По настоянию Серёги, начали формировать библиотеку, где преобладали книги православные и исторические. Библиотеку они сделали доступной всем работникам предприятия. Нельзя сказать, что за книгами тут же выстроилась очередь, но наведывались сюда постоянно, то один, то другой охранник, а для членов братства Серёга даже составил списки литературы, обязательной для прочтения, да потом ещё и покрикивал, если видел, что кто-то из братьев подолгу не берёт книги в руки: «Я из вас библиофилов делать не собираюсь, диссертацию тут никому защищать не придётся, но элементарными сведениями из всемирной и русской истории каждый из вас обязан владеть, потому что иначе мы — не братство, а сброд. Мы не можем позволить себе быть тупыми и ограниченными солдафонами». Серёгино право делать такие внушения никто сомнению не подвергал.
Потом Серёга решил прочитать цикл лекций по истории Ордена Христа и Храма. Собравшиеся в спортзале охранники слушали его на удивление внимательно. Потом засыпали вопросами. В тамплиеров влюбились все. Были, конечно, среди охранников такие, которые не могли влюбиться в тамплиеров, но они поувольнялись ещё задолго до лекций — им в «Пересвете» атмосфера не понравилась. Остались только ребята хотя бы в некоторой степени религиозные и способные радоваться не только повышению зарплаты. После лекций на серёгино место обычно выходил Ставров и говорил: «А сейчас будем закреплять полученную информацию. Занятие по рукопашному бою». Из зала убирали стулья, расстилали маты и колотили друг друга до полного изнеможения.
Ставров не пытался научить ребят какой-то правильной борьбе, он показывал приёмы, рождённые жизнью в реальных рукопашных схватках. Вскоре выяснилось, что ножом Шерхан владеет лучше, чем Ставров, офицер больше привык орудовать автоматом с примкнутым штык-ножом. Ставров и Шерхан, носители очень разных боевых традиций, учились друг у друга, а все остальные учились у них обоих, постепенно становясь носителями уникального стиля армейско-бандитского рукопашного боя.
Тир по-прежнему арендовали, свой покупать не видели смысла, занятия по стрельбе проводили регулярно, патронов не жалели.
Серёга понимал, что надо бы ребят понатаскать в основах православия, но сам, хоть и обладал уже достаточными знаниями, не решался за это взяться, полагая, что тут нужен священник. Решил пригласить своего старого знакомого, отца Владимира, который охотно согласился провести ряд бесед.
Отец Владимир всех очаровал. Вполне современный человек, обращавшийся к аудитории на её языке, утончённый интеллектуал, блестящий оратор, умеющий и рассмешить и озадачить, отец Владимир для целей катехизации слаборазвитой мужской массы был то, что надо.
У Серёги от этого, как ни странно, защемило сердце: «До чего же отец Владимир не похож на отца Иоанна. Батюшку Иоанна здесь, наверное, не оценили бы. Он неброский немногословный и, на первый взгляд, невыразительный, как русская природа. Поразить воображение не пытается, рецептов не даёт, на вопросы отвечает уклончиво, всем своим видом давая понять, что сам ничего не понимает. А потом вспоминаешь его слова, и постепенно доходит, что он на все вопросы на самом деле ответил, только гораздо тоньше и глубже, чем можно было ожидать, а потому его ответы не сразу понятны. А у отца Владимира всё просто, ярко и впечатляюще. Быстро и выразительно, смелыми и элегантными мазками, словно модный художник, он создаёт картину православия. И картина получается вполне правдивой. Так плохо ли это? Конечно, хорошо. Глубины маловато, но если наших слепых щенков да сразу на глубину — потонут. Отец Владимир — умница, и не надо забывать, что именно он сосватал его с отцом Иоанном. Вот так бриллиант православия играет разными гранями. Отец Иоанн не хочет своего признания в качестве духовника братства. Он не принимает поспешность нашего выбора и не хочет, чтобы мы сразу же жёстко замкнулись на одну из граней, так же как отец Владимир не захотел тогда, чтобы я принял его личные выводы и оценки, как окончательные. Они оба очень мудры, и нашему братству чрезвычайно повезло, что они оба у нас есть».