— Обещаю — только эта площадь и ничего больше. Ни на один квадратный (хм!) метр твоей территории мы больше не покушаемся.

— Что стоит слово беспредельщика?

— У нас волыны не горохом заряжены. Не поверишь слову — поверишь волынам. Ты знаешь, что такой (!) крови эта площадь не выдержит. А мы готовы к любой крови. Либо мы останемся здесь хозяевами, либо нас унесут отсюда вперёд ногами. Ты веришь мне, Квадрат, по глазам вижу, что веришь.

— Не пойму я, Шерхан, что у тебя теперь за крыша?

— У меня теперь Небо вместо крыши.

— Не по-нашему говоришь. Чужой стал, — Квадрат опять печально вздохнул. — Ну, хорошо. Допустим, я понял тебя. А что я братве скажу? С чего это я стал такой добрый, что подарил Шерхану площадь?

— Скажи, что Шерхан обещал никогда не поддерживать ваших врагов. И никогда на вашу территорию не зариться. Им это понравится. Они знают, что Шерхана лучше врагом не иметь.

— А как на это сходняк посмотрит?

— А как сходняк посмотрит на то, что ты слил ментам правильного пацана? Доказательства я представлю. Тогда получится, что ты сам толкнул Шерхана на беспредел. И кто там будет сукой на этом сходняке?

— Лишнее говоришь, — Квадрат покосился на свою пристяжь. — Сходняк беру на себя. Типа твоим адвокатом поработаю. Но ты хоть для порядка отступное в общак заплати. Совсем-то не обижай старика.

— Заплатим, Квадрат. Деньги — навоз. Кровь дороже.

На первое время после судьбоносной стрелки с Квадратом всё оставили, как было — коммерсы по-прежнему платили 15 процентов с оборота чёрным налом, для них вообще ничего не изменилось — как держал Шерхан площадь, так и продолжал это делать, изменился только состав его бригады.

— Я теперь типа братан, да? — ехидно усмехнулся Серёга.

— Нет, ты типа фраер в натуре, — огрызнулся Шерхан. — Ты думай, как там и какое предприятие создать, хотя пока всё равно не до этого. Надо Квадрату хорошие отступные заплатить. Себе из крышевых будем брать только на хлеб, никакой доли прибыли, наши парни будут получать зарплату примерно такую же, как в частных охранных предприятиях. Парни будут довольны, а нам для жизни одной такой зарплаты на троих хватит.

— Погано начинаем, — поморщился Ставров, — для вора деньги копим, на криминальную кассу пашем.

— Ставров, ты реальный мужик, — так же поморщился Шерхан, — ты понимаешь, что мы и так уже совершили невозможное, когда выломились из системы, да ещё совершенно без крови. Мы не с Квадратом вопросы решаем, а с системой, которая рулит Квадратом. Если бы мы не дали ему возможности сохранить лицо, мы не оставили бы ему выбора, и тогда он вынужден был бы пойти на любую кровь, хотя ему и не хотелось. Этими деньгами мы выкупаем кровь наших парней — пойми это, и тебе сразу станет легче.

— Да понимаю я, — тяжело вздохнул Ставров.

— Не знаю, кто где живёт, — продолжил Шерхан. — У меня есть однокомнатная квартира, кто хочет, может ко мне перебраться.

— Предложение очень кстати, — улыбнулся Серёга. — Надоело с родителями жить. Сегодня же пакую вещи и к тебе.

— С вещами только сильно не увлекайся, у меня места не лишка. Книжные стеллажи во всю стену я тебе точно не дам поставить. А ты, Володя?

— Да я бы тоже к тебе. Влезем?

— Без базара.

Они продали большую, основательную кровать Шерхана и бросили на пол три тюфяка. Получилось импровизированное мужское общежитие. А на кухне — офис. В духе лучших традиций Советской России — судьбы страны решались на кухне.

Где-то через месяц Серёга собрал совещание на кухне.

— Я проработал все детали по созданию предприятия. Но для начала, братья, нам надо решить самый главный вопрос: мы встаём на путь монашества?

— Я, конечно, мало в этом понимаю, — развёл руками Шерхан. — В Бога верю, но по-простому, без тонкостей. Раньше думал, этого достаточно, но как Валидола послушал, так начал понимать, что православие — это целая наука или даже искусство, в котором я ничего не смыслю. Что значит стать монахом я, наверное, не очень понимаю, — всегда такой уверенный в себе Шерхан, сейчас напоминал большого ребёнка и не знал, куда деть руки, нервно поигрывая кухонным ножом.

— Настоящих монахов из нас не получится ни сейчас, ни потом, как мне кажется, — обстоятельно начал Серёга. — Речь идёт скорее о том, чтобы жить по-монашески, подражать монахам, впрочем, в самом главном, то есть соблюдать монашеские обеты — целомудрие, нестяжание, послушание.

— Расшифруй.

— По-простому говоря — не спать с женщинами, не иметь ничего в частной собственности, вообще ничего не считать своим, и беспрекословно выполнять все распоряжения командира и духовника. Монаху в этом мире ничто не принадлежит, а главное — он сам себе не принадлежит, отрекается от собственной воли.

— Ну тут в общем нет ничего нереального, — чуть более уверенно заговорил Шерхан. — Своего-то я никогда ничего не имел — сначала в детдоме на всём казённом, потом всё что зарабатывал — отдавал в общак, и всё, что необходимо для жизни, получал из общака. Эта квартира, если честно, тоже не моя. Ну то есть она на меня оформлена, но куплена на общаковые деньги, и я не считаю её своей. Жениться никогда не собирался, честному арестанту нельзя иметь семью. С девочками. это дело. ну в общем это не моя тема. Мальчиками тоже не интересуюсь, так что не вздрагивайте. Послушание. Я очень зауважал Валидола, он так много для меня значит, что я готов выполнять всё, что он скажет, если, конечно, будет по силам, но он мудрый, ничего непосильного и не прикажет. Если всё это вместе взятое — подражание монашеству, то я готов монашествовать и даже очень этого хочу. Хороший путь. А ты, Ставров?

— Очень хочу стать таким, как Эмери. Мне трудно объяснить, чем была для меня встреча с ним. Словно в тёмной комнате свет включили. Оказалось, что в жизни столько всего ценного, о чём раньше и не догадывался. Только ничего не понятно. Я чувствовал, что по-прежнему жить уже не могу, потому и из армии уволился, но как жить дальше представлял довольно смутно, на что-то такое нормальное интуитивно пытался выйти. Уверен, что вас мне Бог послал. Сначала послал Эмери, а потом — вас. И отца Иоанна. Своего мне ничего не надо, жена от меня ушла, а другую искать я и не собирался — всё перегорело. А тут такое братство. У меня и вариантов нет.

— За себя могу то же сказать, — резюмировал Серёга. — Я когда в армии служил, познакомился с монахами Киево-Печерской Лавры. Такие удивительные, солнечные люди. Тогда ещё в монашество влюбился и хотел бы встать на этот путь, но чувствовал, что монастырь — не для меня. Когда писал диссертацию по тамплиерам, забродили мысли о том, чтобы создать некий аналог Ордена. Я уже сам себя начал идиотом считать. Ведь нет же людей, которые могли бы составить Орден. А тут вы. Мне кажется, Бог благословляет создание православного военно-монашеского Ордена.

— Но нас, таких ненормальных, только трое, — усомнился Ставров. — Остальным нашим ребятам эти мысли покажутся, мягко говоря, странными.

— А тут не стоит гнать коней, — уверенно продолжил Серёга. — Для начала трёх человек достаточно, да если нас и всегда будет только трое — не беда, это уже братство, а мир переворачивать мы не собираемся. Остальные парни будут у нас работать по найму за зарплату. Лишь бы не были атеистами, иноверцами и никакого криминала. Если кто-нибудь из них захочет встать на наш путь — примем, как соучредителей нашего предприятия, а нет, так пусть и дальше за зарплату работают. Если же захотят войти в наш круг, в круг хозяев предприятия, тогда останутся и без зарплаты. «Орден обещает вам хлеб, воду, бедную одежду и множество страданий».

— Это ты сам такой садизм придумал? — весело улыбнулся Ставров.

— Нет, это из устава Ордена Христа и Храма. Братья, это надо чётко осознать — если мы создаём братство тамплиерского типа, значит, ни один из нас не будет иметь даже зарплаты, всё необходимое для жизни получая от предприятия, и это необходимое должно составлять аскетический минимум.