Пока новоиспеченный убийца пытался понять, на каком он свете, отряд, уже не впервые сталкивавшийся с подобной толпой, сам приступил к наведению порядка. Визги, вопли, конское ржание, свист сабель… Очередной булыжник ударил в плечо чуть ниже края кирасы, и на этот раз опрометчиво выпустивший поводья юноша едва не вывалился из седла. Он повис, уцепившись за гриву Крокуса. Кто-то, едва различимый в сумерках, схватил его за шиворот и сунул в руки флягу.
Там оказалось не вино, а пойло, больше похожее на жидкий огонь, но Саннио было все равно. Он кашлял и пил, пока флягу у него не отобрали, сказав:
— Вы ж обратно не доедете…
Он доехал, чувствуя, что из-под каски льется соленый пот вперемешку со слезами: нестерпимо болела голова. Каждый шаг Крокуса отдавался в голове ударом молота. Юноша стащил вконец надоевшую ему каску и едва не швырнул ее в сторону, потом протянул руку: спутник подхватил ее и прицепил к седлу. Саннио было мучительно стыдно: его отправили командовать, а он зарубил одного и растерялся. Солдаты все сделали сами, да еще и позаботились о командире. Алларэ был прав: он — бестолочь, не вовремя решившая поиграть в солдатики…
Спиртное не помогло, голова разболелась еще сильнее. Он давно знал, что во время приступов пить нельзя, будет только хуже — но ему сунули флягу, и он пил, а теперь жалел и об этом. Стыдно. Репей на хвосте, беспомощный дурак, не способный даже отказаться от крепленого вина, или что там он выхлебал…
— Все в порядке? — спросил Реми, подъезжая вплотную и заглядывая "репью" в лицо. — Вы что, ранены?!
— Нет… — выдавил Саннио. — Там все сделано.
— Спать, — приказал Алларэ. — Немедленно.
— Ну, как я вас оставлю?
Ох, что б ему не прикусить язык… Теперь зеленоглазый изверг всю жизнь будет припоминать дурацкую реплику! Шуточки про цветы и букеты покажутся отдохновением души по сравнению с тем, что герцог Алларэ начнет говорить о нем после этой чудовищной глупости… Да еще и при всех ведь ляпнул — вокруг десятка два человек…
— Недоразумение вы ходячее… — Реми не засмеялся: он протянул руку, потрепал Саннио по щеке и улыбнулся. — Сейчас с вами мне будет тяжелее, чем без вас. Придете в себя — возвращайтесь, я к вам уже привык. А сейчас — спать!
Темно-синее Анне Агайрон не шло категорически, мигом превращая ее из молодой девушки в прежде времени подурневшую вдову. Она давно знала об этом и даже порой шутила насчет ошибок прошлого, так удачно обогативших гардеробы ее компаньонок. Анна теперь носила белое и голубое, перламутрово-серое и золотистое…
Но сегодня она приехала в дом герцогини Алларэ в темно-синем траурном платье с высоким воротом и даже без серебристой отделки. Волосы были туго заплетены и убраны в пучок с простыми мельхиоровыми шпильками. Ни цветов, ни драгоценностей. В этом были все те же тихий вызов, и молчаливое достоинство, обычно присущие Анне, но сейчас проявившиеся совсем по-новому. В полный рост, смело, едва ли не трагично.
Король не объявил траур после мрачных событий, закончившихся лишь позавчера. Невеста короля, девица Агайрон, сама решила надеть траур.
Высокая стройная девушка с как-то неестественно выпрямленной спиной вошла в будуар Мио и остановилась у занавеси, отделявшей его от кабинета. Следом за ней прикатилась Мари; должно быть, Анна не стала ждать провожатую и обогнала ее на лестнице или в коридоре. В этой манере было что-то смутно и удивительно знакомое, но герцогиня Алларэ не смогла вспомнить, чье.
Реми, по своему обыкновению валявшийся на диване в будуаре сестры, при виде вошедшей девицы Агайрон поспешно отставил бокал и подскочил. Мио удивилась такой суете. Обычно герцог Алларэ даже не удосуживался подняться при виде Анны. К тому же только вчера окончательно покончивший с пресечением беспорядков Реми был до невозможности усталым. Сутки он отказывался есть, жаловался на бессонницу и уныло шатался по дому с очередной бутылкой в руках, потягивая вино прямо из горла. Сестра уже безо всякой иронии предлагала ему навестить какое-нибудь заведение, хоть городские бани, хоть свои любимые веселые дома, но бледно-зеленоватый, под цвет любимых рубах, герцог только вздыхал и говорил, что без слухов о своей полной немощи как-нибудь перебьется.
За прошлую седмицу все устали, вымотались и напугались до полусмерти. Лишь вторые сутки в городе было тихо, еще не всех погибших похоронили, не всех пропавших отыскали — и вот, извольте, королевское приглашение для девицы Агайрон и герцогини Алларэ. С утра на блюдечке, то есть, в футляре, который привез посыльный из дворца.
Наряд девицы Агайрон не предвещал приятного вечера для короля…
— Анна, — сказал Реми, с поклоном целуя руку гостье. — Мое почтение. Позвольте просить у вас прощения.
— За что, герцог? — голос Анны звенел перетянутой струной, но удивления поступку Реми там не было. В ее мыслях сейчас вообще не находилось места герцогу Алларэ, и это было заметно очень хорошо. — Разве вы в чем-то виноваты передо мной?
— Да, госпожа моя. — Мио вздрогнула: Реми не шутил и не дразнил агайрскую девицу — он был удивительно сдержан и искренен. — Я слишком долго не воспринимал вас всерьез и недооценивал.
— Что же изменилось? — спросила Анна, не отнимая руки, которую Реми удерживал на уровне своей груди. Узкая ладошка целиком спряталась под пальцами брата.
— Ваш наряд, — тихо ответил герцог Алларэ.
— Многие погибли… — грустно произнесла Анна, потом осторожно отобрала руку, протянула ее к лицу Реми и поправила выбившуюся из-за уха прядь. — Вы должны отдохнуть, герцог. Вы спасли столицу, не губите себя.
Мари, стоявшая за плечом Анны, вылупила глаза и приоткрыла рот в кромешном изумлении. Реми вновь поймал маленькую ручку, развернул и поцеловал в ладонь, потом отпустил. Анна, кажется, не удивилась.
— Благодарю, — сказал Реми, на глазах оживая, и при этом заразительно зевая во весь рот. — Дамы, вынужден вас покинуть. Иду выполнять желание прекрасной Анны! Вам же — приятно повеселиться. Не забудьте отвезти королю мой скромный презент к ужину. Постарайтесь, чтобы его величеству досталось поменьше.
— Реми, там шесть бутылок, — улыбнулась Мио.
— Так напейтесь и начните буянить, — посоветовал брат, выходя.
Мио посмотрела на себя в зеркало, показала язык тщательно накрашенному лицу, взяла хлопковый тампон, обмакнула в розовую воду и принялась стирать со щек румяна.
— Траурное платье, Мари, — приказала она. — Немедленно!
Будет его величеству ужин с музыкантами. Мало не покажется!
Помимо герцогини Алларэ и девицы Агайрон на "скромный ужин в домашней обстановке" были позваны еще две дамы из бывших фрейлин королевы Астрид, в чьи обязанности входило прислуживать гостьям его величества, а попросту говоря — занимать места и служить гарантом приличий на то время, пока король решит покинуть общество в компании герцогини Алларэ. Анна звала этих сменявших друг друга теток "караулом в юбках". За зиму Мио перезнакомилась со всеми сменами караула. Молоденькую милую толстушку из Агайрэ, судя по возрасту — дочь кого-то из фрейлин покойной королевы, и худющую жердь ростом с короля, на редкость непривлекательную для керторки, гостьи видели уже не в первый раз.
Разумеется, обе были наряжены, накрашены и надушены, как на бал. При виде вошедших дам в темно-синих траурных платьях обе "караульные" слегка изменились в лице.
— Вы потеряли кого-то из близких? Я вам соболезную, — неуверенно проговорила жердь.
— Должно быть, до дворца не дошли известия о событиях прошлой седмицы? — Герцогиня Алларэ не видела повода смягчать тон.
— О, разумеется, дошли! Мы так скорбим… — всплеснула руками толстушка.
— Незаметно, — процедила Мио, выразительным взглядом окидывая ее наряд.
Только после этого обе гостьи уселись в кресла и принялись ожидать короля. Корзину с винными бутылками паж Мио передал пажу, дежурившему перед кабинетом. Герцогиня мимоходом сравнила мальчишек и пришла к выводу, что ее двенадцатилетний бездельник из троюродных племянников куда симпатичнее, да и одет лучше. У королевского пажа вид был покорно-глуповатый, а маленький демоненок, служивший Мио, напоминал хорошее игристое вино.