Том первый

Поднимается ветер…

Пролог:

две мечты Рудо Шроста

Третью ночь Рудо шел на юг один, третий день отсыпался, как змеи и ящерицы, под жидкой тенью камней и кустарника. Низкое, раскаленное добела небо светило все злее и злее. В предночный час горячий воздух поднимался вверх, и кромка остывающего небесного свода казалась громадным костром. Плясали языки пламенного зарева, выжигая и без того душный раскаленный воздух.

На четвертую ночь сухая степь обернулась пустыней.

Спускаясь с бархана, Рудо причуялся. До сих пор ему удавалось находить источники воды. Зов инстинкта безошибочно вел его от одного жалкого ручейка до другого, пусть и приходилось идти не строго на юг, а то и дело меняя направление. Возле каждого оазиса он благодарил святых Окберта и Теодора, силой молитвы которых людям было даровано знание путей и источников. Без этих чудес Рудо не выжил бы в пустыне.

Рудо манила Предельная пустыня — даже не сама она, а тот мифический предел, за которым якобы ничего нет. Говорили, что там — стена тумана, говорили, что стена огня, говорили, что бездонная пропасть, что горы высотой до неба. Говорили, говорили, говорили… а Рудо хотел — увидеть.

Еще в детстве они с братом свернули карту обитаемых земель в трубочку, так, чтобы Пределы юга и севера — песчаная и снежная пустыни, — сошлись край к краю. Те края, на которых были Предельные океаны, нелепо торчали, и тогда Рудо взял нож и нарезал твердую упрямую бумагу так, чтобы ее можно было скрепить. За испорченную карту — дорогую, бумажную — отец приказал их выпороть. Следующую карту они сделали из тыквы, выцарапав на ней контуры материка и островов.

Картой из тыквы, над которой братья-погодки мудрили не один день, заинтересовался священник. Объяснениям Рудо он покивал, потом улыбнулся и сказал, что мир устроен вовсе не так, а придумка их годится разве что для забавы. Мальчишкам мир-тыква скоро наскучил, тыква сморщилась и загнила, ее выбросили слуги.

Вспомнилась давняя забава спустя десяток лет.

Сколько еще идти по пустыне, и что там за ней, Рудо не знал. Может быть, вечно накаленные светом небесным каменные поля, может быть, спекшийся до стекла песок. Пока что пустыня, казавшаяся мертвой и бесплодной, кормила и поила его. Надолго ли это — Рудо не знал тоже. Ничего он не знал, кроме того, что будет идти, пока чутье не подскажет, что воды впереди больше нет, и потом еще столько, чтобы опустошить два бурдюка из трех. Тогда придется повернуть назад.

При взгляде на иссиня-белое злое небо перед глазами начинали плясать цветные пятна. Рудо прикрывал лицо краем плаща и заставлял себя спать до вечерних сумерек, потом поднимался, растирая затекшие руки и ноги. Вылезал на край спальной ямы — песок осыпался под каблуками сапог — и вновь шел, шел, шел…

Спутники отказались идти дальше на исходе второй седмицы. "Мертвецам золото не нужно", — ответил старший из проводников. Спорить с ними Рудо не стал: они были правы во всем. Жадное упрямство, гнавшее господина на юг, они разделить не могли. Оруженосца Рудо отослал с ними: не хотел для мальчишки испытаний, которые выбрал для себя.

На исходе шестой ночи Рудо понял, что воды больше не найдет.

Он вырыл очередную неглубокую, по колено, яму, улегся в нее, накрылся плащом и попытался заснуть. Сегодня у него впервые не болели ноги после ходьбы по песку. Привык. Но теперь это никому не было нужно. Воды осталось еще на один переход, набранных накануне жестких бурых кореньев — на столько же. Впереди был все тот же песок, до самого горизонта. Если и существовал Предел юга, то Рудо до него не добрался. Точно так, как ему и говорили — отец, брат, проводники…

Наступало утро, сверху уже веяло жарой. Пустыня замолкала, затаивалась в ожидании ночи. После шести дней пути в абсолютной тишине Рудо научился различать шелестливое скольжение змеи, испуганный писк крохотной песчанки, сердитый стрекот потревоженных насекомых. Свист крыльев — незнакомая ему желто-бурая хищная птица пикирует вниз, поднимается, унося в когтях змею, так и не успевшую закусить.

Жизнь здесь была, а вот вода кончилась. Весь запас влаги был сосредоточен в бурдюке под головой Рудо.

Снов он не видел с того самого дня, как остался один. Просто погружался в темное, свежее, влажное забытье. Сон словно переносил его далеко на север, туда, где от лесного ручья до озера — не больше тысячи шагов, где сочные травы к началу осени поднимаются в рост человека, где идут затяжные дожди, а о ценности прозрачных капель не думает даже последний нищий.

Должно быть, он все же ухитрился задремать, потому что услышал голос. Открыл глаза, откинул полу плаща и ахнул, понимая — сон, сон, ничем, кроме сна, это быть не может…

В паре шагов от него, скрестив ноги, сидел мужчина в побуревшей от времени одежде, такой же, как у Рудо — мешковатые штаны из плотной холстины, эскофль с длинными широкими рукавами и шаперон с обтрепанным хвостом. Рядом лежал аккуратно сложенный плащ, буро-коричневый, тоже не новый.

— Экий ты упрямец, Рудо, — сказал человек, заметив изумленный взгляд путника. — Ну вот дошел бы ты — и что?

— Уйди, Противостоящий! — Рудо приложил ладонь к сердцу, как учил священник, и неожиданно для себя прибавил: — Без тебя тошно.

Видение не исчезло и даже не вздрогнуло, только улыбнулось нахально, показав белые на смуглом лице зубы. Должно быть, в этих необитаемых чужих землях мало было одного слова и ритуального жеста. "Теперь не отвяжется… — тоскливо подумал Рудо. — Ну что б ему не пристать к монахам, я-то ему зачем сдался?".

— Я не тот, за кого ты меня принимаешь.

— Ну да, разумеется. Ты просто мимо шел.

— И еще раз тебе говорю: ты ошибаешься, Рудо, — колючкой в мягко-насмешливом голосе — властная надменность.

Сотворивших всегда изображали иначе. Супруг и спутник Матери всего сущего, Воин — грозный рыцарь в ослепительно-белом доспехе, статный и величественный. Таким он являлся святым и многим другим, обращавшим молитвы к Сотворившим. Смуглолицый насмешник в выжженном жарой плаще — неужели это может быть он? И чем Рудо заслужил такую честь?..

Карие глаза с золотистыми прожилками ехидно сверкнули задумавшемуся Рудо, гость едва заметно кивнул, и юноша вновь усомнился. Не может такого быть, просто не может. Воину не место в этой забытой всеми окраинной земле, а младший сын владетеля Шроста — не святой, не великий герой, чтобы удостоиться такой чести. Гость склонил набок голову, прищурил левый глаз, разглядывая парня, как котенка, играющего с мотком ниток, потом вновь заговорил:

— Так зачем тебе нужно дойти до конца мира? Разве мало обитаемых земель? Ты все уже успел повидать? Был и на крайнем севере, и на дальнем западе?

— Нет, — пожал затекшими плечами Рудо. — Не успел. Мир велик…

— Именно что, — кивнул смуглый. — Мир велик, и в нем хватает более уютных уголков, так что ж ты делаешь в этих забытых всеми землях? Ищешь край света, я знаю. А зачем?

Рудо уставился на край ямы, в которой так и сидел, прикрыв колени плащом. Этот вопрос ему уже задавали сотню раз, и путник накрепко выучил нехитрую истину: бессмысленно объяснять кому-то свои чувства, желания, мысли. Не поймут, и хорошо, если не поймут молча, не высмеивая.

— Не твое дело, — буркнул он наконец. — Хочу и иду.

— А как же твой долг, Рудо? Перед отцом, перед братом? Перед невестой?

— Мой долг — мое дело, а не твое.

Упоминание о невесте все же досадило. Долг преданного сына — жениться по выбору отца. Все так поступают, и Рудо — не исключение, но упрямство отца, который хотел непременно устроить жизнь и для младшего, казалось непонятным. Зачем младшему жениться, если владение Шрост перейдет к брату? Но Рудо с отцом не спорил. Он был согласен жениться. Потом. Когда вернется из путешествия на юг. Невеста подождет.