до слез обжигая горло.

- О! Ты здесь? Какие люди!

Ты чего приперся-то?

Чего вам всем нужно от меня?

Поезжай в Поднебесную к своей крале! -

злобно скалясь,

поприветствовала меня Ленка.

- Под небом голубым

есть город золотой... -

затянула невпопад

срывающимся голосом

твоя подруга.

Потом, словно опомнившись,

она встает и говорит:

- Разбирайтесь сами, молодые люди!

Я пас! Я не участвую в войне -

она участвует во мне!

Уходит, слегка пошатываясь.

Напоследок томно обдает меня

пьяным маслянистым взглядом

черных, как греческие маслины, глаз.

Я объясняю Ленке,

что приехал за ней по просьбе отца.

- Но раз ты не едешь со мной,

то я, пожалуй, пойду -

спокойно говорю я

и выхожу в прихожую.

Мне ничего не остается,

как шнуровать свои ботинки.

Вдруг я слышу

толи приказ, толи просьбу:

"Иди ко мне!",

жалобно прибавляя

"Ну пожалуйста"!

- Я, я, я - заикается Ленка,

далее она выводит в воздухе

знак сердца.

Я не понимаю,

что она хочет мне сказать,

но догадываюсь,

и прошу повторить.

Потом притягиваю ее к себе

для поцелуя.

Наши губы выполняют

этот тайный,

но такой знакомый обряд!

В дверях возникает твоя подруга,

и ты кричишь ей,

чтобы она не смотрела на нас!

Потом ты просишь

отвезти тебя в церковь.

- О, Господи,

только не пьяной! - протестую я.

- Иисус не батюшка священник.

Он все поймет! - говоришь мне ты.

* * *

Мы выходим с Ленкой

из темного подъезда.

Яркое зимнее солнце

ослепляет нам глаза,

мы смеемся и жмуримся.

Я выуживаю из кармана очки

в роговой оправе

с зелеными стеклами.

- Какие у тебя очки чудные,

как у черепахи Тортиллы! -

говоришь мне, улыбаясь, ты.

- Зато я не жмурюсь, как ты! -

отвечаю я,

как бы передразнивая.

- А ну дай мне посмотреть! -

раззадорилась ты.

Снимаешь с меня очки

и примеряешь на себя.

- Ух ты, зеленый снег,

изумрудное небо,

я не знала, это так здорово! -

удивляешься ты.

- А знаешь, чего я хочу?

Калейдоскоп! - говоришь ты

мечтательно,

запрокидывая голову назад.

- Калейдоскоп?! - переспрашиваю я.

- Я думаю и у тебя был такой!

Оп - картинка! Оп - другая!

И никогда не повторяется!

Калейдоскоп любви

тоже меняет лица! Оп!

* * *

Все люди мечтают о любви!

А когда приходит

это заветное чувство,

они пугаются

и прячутся в свой панцирь,

подобно улиткам.

Они боятся ощутить

волшебные крылья

за своей спиной.

У них возникает

панический страх,

что их драгоценное сердце

будет принадлежать

еще кому-то кроме них самих!

* * *

Я ехал домой с легким сердцем,

потому что доставил тебя отцу

в целости и сохранности.

Как мне казалось,

я лишь на мгновение закрыл

свои воспаленные

от недосыпа глаза.

Осознание происходящего

уходило от меня,

и я чуть было не прозевал

свою остановку!

На воздухе мороз

обжег меня ментолом,

и я окончательно проснулся.

Дома было шаром покати,

но в холодильнике

все же обнаружился пакет молока.

Меня трясло от холода,

но я жадно глотал

холодную синевато-белую жидкость.

Я понимал,

что необходимо как-то подпитать

свой "утомленный солнцем и нарзаном"

организм.

К тому же я знал,

что без хорошей дозы снотворного

мне глаз не сомкнуть,

а на голодный желудок

любое лекарство - чистый яд.

Собрав все теплые одеяла и пледы,

я нырнул в их плюшевое нутро,

но сон как-то не шел.

Мой "близорукий" мозг

отчетливо видел,

как в глазах у борзых

мельтешат фонари - по цветочку!*

И этой собакой борзой был я!

У меня щемило сердце

от предчувствия чувства.

Я вспоминал

недавно произошедшие,

немного спонтанные события:

Ленка машет руками в воздухе,

выводя слова на рыбьем языке.

* Из стихотворения

И. А. Бродского "Неужели не я"

и блёстки с паркета асфальта.

Вчера лежал на пряной осенней листве,

у подножия таврических тополей.

О чем я думал?

Да ни о чем!

В моей голове пустота.

Молчание мысли.

Когда стоишь на рубеже,

когда уже невозможно

ничего вернуть,

хочется довольно странных вещей:

клюкву в сахаре,

бугульминского бальзама

с ананасовым соком,

квашеную капусту с апельсинами,

йогурт,

промороженный до состояния снежинки,

фиолетового пломбира из Карелии,

поэтичного сока botaniq.

...а как-нибудь в марте,

может быть, в понедельник

нагрянет весна.

Что-то неуловимо

изменится в воздухе,

и тот перестанет быть зимним.

А солнце придвинется ближе

и озябшие ветви,

потянувшись к нему,

окутаются нежной дымкой.

И жизнь проснется

в уютной темноте земли

и выглянет наружу

любопытным зелёным ростком...

И разбуженная Природа

примется за дело,

затеяв своё древнее волшебство.

И бурлящие потоки жизни

ворвутся в мир,

вернув ему прежние краски

и позабытые давно ароматы.

И неожиданно для самих себя

мы вдруг почувствуем,

как что-то начнёт меняться в нас.

И улыбнёмся этой новизне..."*

* * *

Вчера мне позвонил Ленкин отец.

Он сказал, что болен,

ему предстояла серьезная

полостная операция.

А главное

он рассказал о необыкновенной истории

произошедшей с ним в больнице.

- Меня будет оперировать Сам,

представляешь?

Он заведующий отделением

в Покровской больнице,

говорят, к нему очередь по записи

на полгода вперед!

Он подходит ко мне намедни, значит,

и говорит:

"Я вас буду оперировать, батенька,

мол, дочка ваша слезно меня просила!"

Какая дочка? - удивляюсь я, Ленка, что ли?

Думаю, ну точно не она.

Эта непутевая

неделями дома не появляется.

И, кроме себя, в упор никого не видит,

эгоистка чертова.

Говорит, что Ирука приходила...

- Ирука... гм-хм, -

* Неизвестный автор. Оriginal botaniq.

спохватываюсь я, умолкая.

В моей голове мелькают сомнения

в его душевном здоровье.

Пропахший бензином "уазик" душит,

рвотная тошнота подкатывает к горлу.

Водитель, видя мои судороги,

протягивает мне квадратик

мятной жевательной резинки.

Я роняю его под ноги

на грязный, мокрый,

такой же резиновый,

как и сама жвачка, коврик.

Контраст белого на черном,

"Черный квадрат" Казимира Малевича

навыворот, наизнанку.

- Мда, ну и дела!

Значит, она ангел теперь! -

восклицаю я,

давясь удушливым "горючим".

- Будет кому заступиться за нас

перед Богом! -

радуется Ленкин отец.

Я распрощался с ним,

пожелав скорейшего выздоровления.

Да какое там здоровье может быть?

Он потерял дочь,

вторая катится, как по ступенькам, вниз.

* * *

Махнуться, что ли

иголками с ежом?

Я рад, что в твоих объятиях

хоть кто-то оттаял.

В бесконечности льдов

(читай - водки "Ледов")

не достать до дна.

Я, наверное, ослеп.

Я не попал в мишень ни разу!

Слезы градом,

но мне ничуть не больно!

В тебе сегодня

умерла Фукусима,

а я не могу помочь,

ничем не могу помочь!

* * *

Питер - мой дом.

Пусть даже без крыши над головой!