Под низким серым небом.

Здесь оно ближе всего!

Вне его "стен" я бездомная дворняга!

Вот так и получается, что кручусь,

как белка в колесе.

Меняются только декорации,

а спектакль - прежний, классический:

"Мама, я идиот, это неизлечимо!"

Когда не хватает воздуха,

Новое - хорошо забытое старое!

На те же грабли наступаю и топчусь!

* * *

Ко мне на работу приехал мой приятель.

В школе его прозвали Ерш,

за то что глаза у него были большие,

навыкате, с мутно-лиловой радужкой,

как у одноименной рыбы.

- Бабка померла третьего дня,

а могилку скопать некому!

Бабы, старики да дети малые!

- Друган-братан, выручи! -

упрашивал он меня.98 99

Я неохотно, но согласился,

так как был лично знаком

с покойницей.

Был февраль,

с неба крошил белый песок,

земля была промерзшая и неподатливая.

Нам предстояло основательно покорячиться,

чтобы подготовить для усопшей

последнее пристанище.

Когда часов через шесть мы закончили,

руки мои были стерты в мозоли,

хотя мы работали

в строительных перчатках,

спина безжалостно ныла.

Товарищ предложил

подкинуть меня до дома

и заодно, как водится,

помянуть бабку.

Ерш достал из багажника

старенького "москвича"

бутыль белого стекла с жидкостью:

- Вот, баба Люба

припасла розового муската!

Пусть земля ей будет пухом!

- Царства ей небесного! -

поддержал я товарища.

- Мда, старуха была

Божий одуванчик!

Ни о ком

плохого слова не скажет!

Ела незаметно, как птичка,

зовешь к столу -

"Я потом, опосля всех",

все дни проводила в работе -

не дай Бог занемочь и слечь!

Всё жила -

боялась, померев,

причинить другим неудобство,

все опасалась распухнуть и посинеть!

Как истинная дама,

боялась плохо выглядеть!

Тревожилась лежать

и распостранять трупную вонь!

И ты знаешь, все сбылось,

как она хотела:

умерла "на ногах",

так тихо ойкнула

и отдала Богу душу!

Смотришь на нее,

румянец разлился по щекам,

даже морщины разгладились,

лежит, будто спит крепко...

Я стоял,

силился взять ее руку в свою,

но страшно как-то стало,

побоялся не ощутить тепла ее рук.

А на руке, представляешь,

следы синей краски -

это батя скамейку

перед домом красил.

А ты представляешь

она в церковь ходила,

священика Михаила все хвалила,

как он службу ведет!

А этот Михаил

приехал ее отпевать уже "под мухой"!

Боже, да гореть ему в аду,

пьяной скотине! -

не унимался приятель,

пуская дым от папиросы

в чуть приподнятую пыльную "завесу"

стекла автомобиля.

Я молчал,

только перекатывал во рту

виноградное вино

аромата яблок белого налива,

который в Ленинграде величают

"винным",

а в Поволжье

и вовсе кличут "пудовщиной".

- Вот и не осталось ничего.

Вот и не осталось ничего -

а лето пахнет солнцем. -

подпевал приятель звучавшему по радио

искристо-багряному голосу*.

Боюсь, что кое-что осталось.

Оно даёт о себе знать

покалыванием слева!

А ещё шелковая нитка

от твоих бисерных бус,

лежащая на подоконнике...

Кто-то уже успел отдать дань некрологу.

* * *

Вдруг я увидел

очертание знакомого силуэта,

который мелькнул

около моего обшарпанного подъезда -

это была она, Ленка!

Она искала меня везде и всюду!

А я и не прятался вовсе,

просто превратился

в некоего хамелеона,

который сливается

с окружающим миром

и живет по принципу:

если он не захочет,

то его и не увидят вовсе!

* Из песни Д. Арбениной "Солнце".

Ведь за эти несколько месяцев

я совершенно выбился из сил!

Я устал от всех,

от нее, от себя,

от этих вечных телефонных звонков!

Мне постоянно снилось море,

то спокойное аквамариново-голубое,

то мрачное обсидианово-черное.

Мерещился запах морской соли

обжигающий мои ноздри

хуже любого уксуса.

Я даже перестал употреблять

эту специю в пищу,

потому что она вызывала

лишь тошноту и горечь во рту.

Теперь все моря представляются

мне кладбищами.

Ленка, посмаковав мятную сигарку,

постояла немного у подъезда

и удалилась.

Уходила она, оглядываясь,

боялась, что я неожиданно появлюсь

на горизонте,

а она упустит этот момент.

Как будто от этого момента

что-то зависело,

казалось, что зависело!

Я уже не мог ничего изменить,

потому что дальнейшее

наше нахождение рядом

грозило

общей глобальной катастрофой!

* * *

Почему нельзя

стереть память?

Сшил губы суровым нитками,

чтобы не закричать!

Боль краповая, как береты,

уходящая в серый.

Я не помню, какими -

нежными или грубыми - были твои руки?

Твоя весна принесла мне

лишь опавшие лепестки,

белые, как снег на полях.

Твоя любовь -

тлеющую головешку

вместо сердца!

* * *

Ты окликнула меня по имени -

я обернулся.

Ты стояла

закутанная в черный

кашемировый шарф,

на изъеденных губах

лоскутками висела

нежно-розовая помада твоей сестры.

С одной стороны,

тебе это жутко не шло,

с другой -

было настолько родным

и казалось таким умильным,

что рвало мое сердце в клочья.

Весенний,

но все еще морозный воздух

расщеплял твой запах на молекулы.

До меня долетали

только отголоски свежего,

кристально-чистого,

насыщенно-цветочного,

влажного аромата "лилейной воды".

От этого воздух становился

еще более весенним!

Мне так хотелось обнять тебя

и ощутить эти нежные губы

на своих губах.

Но я, напротив,

отступил от тебя на шаг,

делая вид,

что хочу просто

отойти в сторону от дороги,

чтобы не мешать прохожим.

- Лен, мне нужно срочно уехать!

Я не знаю, на сколько,

возможно, навсегда! -

сказал я уверенно и твердо.

- С другой девушкой? -

печально спросила она.

В голосе пропели

слабые нотки отчаяния.

- Нет! - обрываю я поток

предательских мыслей.

Факт моей измены

как-то отлег от ее сердца.

Изумрудный лед в глазах

расстаял.

И Ленка, хитро улыбнувшись,

сказала:

- Отхлестать бы тебя

можжевеловым веником по заднице

за твои выходки!

Я посмеялся про себя, но промолчал.

- Ты знаешь мой номер телефона? -

спохватилась Ленка.

- Погоди-ка, сейчас запишу, -

выводил я несуществующие цифры

в маленьком блокноте.

с далеких тридцатых,

задолго до моего рождения.

Почерк был свободный, размашистый,

но довольно красивый,

твердый, с сильным нажимом,

с минимумом острых углов

и практически без наклона,

явно мужской.

Я почувствовал за спиной

легкое дыхание

теплого пряного тимьяна,

нежные руки,

как крылья, окутали меня.

- Он не вернулся! Уехал! Уехал!

Мой любимейший человек.

Он ушел в понедельник, -

горячо шепчет мне на ухо Рита.

- Прости! - произношу я

и понимаю,

что прочитал все письма вслух.

Об авторучке в тот день

мне пришлось забыть.

* * *

Одновременно сладко и больно

меня кольнула мысль:

"Надо возвращаться домой!"

Знать бы, где этот дом!

Вдруг я принимаю для себя

очень твердое решение -