Пашку ещё немного знобило, в голове шумело, хотя предательская слабость в ногах уже прошла.

С такой прогрессией через сутки о болезни можно было бы совсем забыть, но американцы обстреляли госпитальное судно на Ист-Ривер, возникла угроза затопления, и раненых пришлось срочно эвакуировать.

Ему дали какие-то стимуляторы и, оценив как «ходячего», без церемоний припахали помогать персоналу и морякам.

Носилки с тяжелоранеными он, конечно, не таскал, посильно впрягаясь в коробки с лекарствами и нетяжёлое медицинское оборудование.

«Шустро они меня на ноги поставили, — топая по трапам корабля, вяло подметил Пашка, — хотя, если учесть что японские эскулапы активно используют современные трофейные медицинские препараты (и неплохо в них разбираются) это не удивительно. А много ли надо молодому телу Мацуды неиспорченному антибиотиками, чтобы остановить воспалительные процессы? Это я помню в свою бытность после очередного посещения какой-нибудь женской студенческой общаги, бегал по знакомым медсёстрам с ампулами бициллина-3, потом бициллина-5».

Персонал и пациенты с «Хикава Мару» спускались под землю на одной из станций метрополитена. Далее их, разместив по вагонам метрополитена, перевозили в развёрнутый под землёй госпиталь.

Дважды на секунды вырубалось электричество, но состав продолжал упрямо двигаться, пока на полчаса не застрял на какой-то промежуточной станции. Некоторое время горел аварийный свет, но потом и его выключили. Тут же замерцали карманные фонарики, офицер руководивший переброской задёргался, попытался связаться с батальонным начальством. Раненые и персонал госпиталя не роптали, но становилось душно, вентиляция не работала, а некоторые солдаты, несмотря на запрет тихо покуривали. Наконец освещение моргнув, резануло по глазам. По вагонам прошёл вздох облегчения.

Пашка увидел в зале станции группу солдат и офицеров, на носилках тащили новых раненых, в стороне сидели на полу связанные пленные американские пехотинцы. Вниз спустились ещё японские солдаты, волокли какие-то ящики, заметно суетился командовавший ими офицер. Вдруг его окликнули (уже научился, как собака дёргаться на запомнившиеся согласные).

— Мацуда?

На него смотрел боец с сержантскими нашивками, лицо было совершенно неузнаваемое — лишь горели глаза, да белым сверкали зубы.

Пашка нехотя спрыгнул на перрон, подошёл ближе, ну точно — Савомото! Два чёрных глаза не мигая смотрят с худого грязного запылённого лица.

— Савомото-сан ты?

Чёрные глаза становятся вдруг меньше, превратившись в едва заметные смеющиеся щелочки, бескровные, в ниточку, губы растягиваются в улыбке. Сержант молча кивает.

— Ты что? Наверху всю грязь собрал? — Пашка, покопавшись в амуниции, достал осколок зеркала, протянул товарищу, — полюбуйся на свою физиономию.

Но долго пялиться на себя сержанту не дали — подскочил лейтенант. Глаза злые, колючие, лицо круглое, припорошенное белой пылью, смотрится как театральная маска. Савомото, спрятал зеркало в карман, вытянулся.

— Сержант! Бери своих людей, грузите взрывчатку!

Скользнув взглядом по расхлябанной фигуре матроса, офицер махнул рукой, увлекая за собой сержанта, указывая на другой путь — там стояло что-то вроде ремонтного открытого вагона. Вокруг уже бегали солдаты, затаскивали ящики и мешки, сваливали их внутри у торчащего крана-блока.

Сержант, не успев толком ничего сказать, припустил в указанном направлении. Лейтенант продолжал отдавать распоряжения, коротко перебрасываясь фразами с Савомото, косился в сторону Пашки. Потом быстро вернулся назад.

— Матрос! Ты с госпитального поезда?

Пашка утвердительно кивнул.

— Я смотрю, ты вполне боеспособен, а у меня людей не хватает, — офицер прервался, развернувшись в пол оборота и заорал в сторону своих подчинённых, подгоняя, отдавая ещё какие-то распоряжения.

Пашка, хоть и стоял расхистаный, кстати до сих пор в кроссовках, сподобился изобразить подобие стойки смирно. Офицер был явно слишком строг, и не очень ему понравился, но и ехать с ранеными ему порядком осточертело, тем более что он уже себя вполне сносно чувствовал.

— Так что, матрос? Сержант хорошо о тебе отзывается, поступишь в его распоряжение.

— Разрешите я заберу свои вещи, — быстро принял решение Пашка.

Техничка, двигалась не на электродвигателе, а тихо урчала дизелем, поэтому участившееся обесточивание ей не угрожало. Путь показывал американец из работников метрополитена. Ехали они не скоро, зачастую едва ползя, казалось время остановилось в тёмных кишках тоннелей, и попадающиеся освещённые или погружённые в таинственный мрак тёмные станции всеми воспринимались с некоторым облегчением. На одной станции Пашка удивлённо наблюдал стоящие аккуратно в ряд японские танки.

Как ему кратко объяснил сержант, по основным направлениям американцев остановили и заставили отступить, но пехотинцы морского десанта зацепились в некоторых кварталах и оказывают ожесточённое сопротивление. Какие-то спецгруппы по подземным коммуникациям прорываются в тыл японским войскам, наводят шороху и снова исчезают в туннелях. Теперь командование перекрывает все линии метро, взрывает или устраивает засады.

— Проклятые морпехи, — Савомото наконец умылся и разглаживая всклоченные волосы, рассказывал, — как жахнули небоскрёбы, рейнджеры улепётывали, а где и пачками сдавались в плен. А эти засели в туннелях, ведут бешенный огонь, и от куда у них столько боеприпасов? Наши застращали пару местных из работников. Те обещали провести техническими туннелями. А я так думаю подорвать всё или затопить к бесам и дело с концом. Не нравится мне в потёмках тут ползать, давят на меня тонны земли, что сверху. Как-то это по-научному называется…?

— Клаустрофобия, — подсказал Пашка.

— Да, фобия проклятая.

Наконец они прибыли до пункта назначения — из глубины тоннеля слышалась стрельба, редко ухала пушка. Солдаты спрыгивают с вагона, под окрики лейтенанта начинают выгружать ящики. Здесь чувствуется лёгкое движение воздуха. Можно было бы сказать, что ветерок приятно шевелит волосы, забирается через воротник под форменную куртку, но всё портит периодически накатывающийся запах гари и ещё чего-то незнакомого, скорей всего чисто из технической специфики подземной железной дороги.

— Здесь близко выход на поверхность, мы уже произвели подрыв одного ответвления, минёры у меня неопытные, переусердствовали с взрывчаткой, произошёл обвал, теперь имеем ещё один выход на поверхность, — поясняет встречающий их капитан, — привезли взрывчатку?

Лейтенант быстро отрапортовал, офицеры отдали распоряжения, забрав пленных специалистов и переводчика, зашелестели картами на импровизированном столе из ящиков.

Лейтенант через пять минут подозвал Савомото, и они с капитаном стали ему втолковывать его задачу.

И снова они с Савомото в паре. Загружены не сильно, да и из стрелкового оружия — трофейные самозарядные винтовки, выглядящие не особо надёжно, но зато компактные и лёгкие из-за обилия пластмассы в узлах. Был у них недостаток — отсутствие автоматического боя, но Пашка рассчитывал в замкнутом пространстве тоннелей использовать пистолет-пулемёт.

В этом ответвлении тоннеля особо чувствуется сквозняк и запах сожжённой взрывчатки. Темень, фонарик Пашки совсем здох, света едва хватает, чтобы тупо ступал по следам, оставляемым Савомото на толстом слое пыли. У того местный, современный на светодиодах, яркий, но тоже почти бестолковый — мельтешит впереди белым пятном.

Вскоре они стали спотыкаться о куски бетона и керамической плитки с кусками цемента. Путь дальше был завален, но выше показался просвет, в туннеле царил пыльный сумрак.

— Отверстие действительно небольшое, и всё держится на честном слове, — навскидку оценил сержант, после беглого осмотра, — взрывчатки много и не надо, внизу рванём, всё и обвалится. Расставив несколько мелких зарядов веером, отмотав детонирующий шнур метров на тридцать, шаркая подошвой, скорее по привычке присыпая чёрную полоску пылью, он торопливо вернулся к дыре в потолке и к куче обломков под ней.