Пересекая Твалади, царь залюбовался гордостью тваладцев — новой мельницей на реке Гудала — и повернул к темному озеру.

Азнаур Гуния воспользовался хорошим настроением царя, расправил тонкие усы и передал просьбу тваладцев отписать им доходное озеро, обогащающее Кватахевский монастырь большим уловом лучших пиявок.

Царь улыбнулся.

— К сожалению, не придется. Монахи со времен Баграта Третьего так присосались к пиявкам, что оторвать их не сможет даже увеличенная тваладская конница.

Гуния откинул голову, конь учтиво фыркнул.

На пожелтевшей поляне царь отпустил тваладцев и, окруженный личной охраной, предложил Луарсабу вернуться в замок дальней дорогой.

Гуния и Асламаз вброд пересекли Гудалу и напрямик поскакали к азнауру Квливидзе.

На висячем мосту царь, указывая на крепость Кавту, объяснил Луарсабу причину уединенной прогулки. Луарсаб взволнованно слушал отца. Неприступная красавица Кевта, опоясанная серыми массивами, давно разжигала его воображение. В молчаливых сумерках он не раз любовался крепостью, с трех сторон обрывающейся отвесными скалами, и гордился бессилием врагов проникнуть в Кавту крутой узкой тропой, продолбленной с четвертой стороны в скалистой горе. Железные ворота вделаны в каменную башню с бойницами. Висячий мост через пропасть перебрасывался только картлийцам.

Осторожно проехав качающийся мост, Георгий X и Луарсаб направили коней к замку…

В оленьих рогах замерцали светильники. Слуги под наблюдением начальника стола, бесшумно скользя, приготовляли царский ужин. Царь Георгий и Мариам сидели на балконе, украшенном деревянными кружевами и пестрыми столбиками. Внизу, у журчащего фонтана, Тинатин с подругами пронзительными криками пугала причудливых рыбок.

— О чем печалюсь? Об одной знатной сироте, лишенной царского покровительства: о Нестан вспомнила.

Георгий X отшатнулся.

— Ты знаешь, где дочь Орбелиани, и молчишь! — воскликнул он.

— Буду молчать, пока не поклянешься в церкви взять княжну в свой замок. Подумай: Орбелиани, узнав о твоем милосердии, из боязни за любимое дитя не посмеет идти против царя.

— Да, да, Мариам, ты всегда была умной… Может, вернуть Орбелиани и владения?

— Как пожелаешь, царь, Нестан может и от нас зависеть, — сказала осторожно царица.

Царь хмуро прошелся по балкону, с ненавистью посмотрел на облако, заволакивающее молодой месяц, обещал подумать и круто повернулся к дверям.

Ночью телохранитель Гварам мчался к западным воротам Кватахевского монастыря.

На рассвете Нари, проклиная камни, пробралась к восточной часовне Кватахевского монастыря и передала настоятелю желание царицы пожертвовать монастырю смежный виноградник.

Утром Трифилий приехал в Твапади и через начальника замка попросил царя уделить ему внимание по церковному делу. Сабля телохранителя Гварама сверкала у сводчатых дверей.

— Да, да, отец Трифилий, мы с тобой монахов с Картли знакомим, а рыжая лисица у царицы под мутаками греется.

— Христос смягчил сердце царицы. Святое дело — жалость к дочери врага, — заметил настоятель, подняв к небу неземные глаза.

Георгий X, опешив, смотрел на монаха.

— Но, отец, мы другое решили… Не ты ли говорил: дочерью заманим отца?!

— Если царица в христианском милосердии покровительствует маленькой княжне, то Христос не допустит препятствовать богоугодному делу… Думаю, Нестан не в Картли, иначе Баака первый разыскал бы княжну… Лучше возьми в дом. Кто знает, царица из жалости может отправить к отцу. Не лучше ли совсем обезоружить Орбелиани?

— Отец, нельзя в этом уступать: Нестан потребует вернуть владения… Многих драгоценностей недостает… Золотые чаши в Кватахевский монастырь отправил, алмазную звезду тебе отдал, алмазные четки тбилели перебирает, табун аргамаков к шаху угнали, а земля Орбелиани рядом с владениями Баграта. Понимаешь, какая опасность?

— Тут, царь, можно хорошую услугу нужным людям оказать.

Трифилий сузил глаза и выхоленными пальцами расправил черную бороду.

— Магаладзе в монастыре были, жаловались на незаслуженное равнодушие царя, а князья за меч Георгия Десятого головы готовы положить…

— Отец, сейчас разговор не о Магаладзе, обеспокоен я…

— Знаю, не о Магаладзе, но хорошее дело, скрепленное печатью царя, всегда с удовольствием благословляю… Князья оплакивали Носте, и Астан без жениха томится… Сейчас хороший случай утешить «кротких» князей и устроить большой праздник Иллариону. Как получил Илларион грамоту на богатые владения брата, об этом он никому не рассказывал, но племянник его Реваз после смерти отца, к изумлению соседей, в одной чохе остался, потому и в царском замке не бывает… Если предложить Ревазу жениться на Астан, утвердить его законным фамильным владетелем и отдать в приданое за княжной отнятые у Орбелиани имения?.. Большое удовольствие доставишь изменнику…

Смех восхищенного царя хрустел, точно поджаренный лаваш. Он мысленно пожалел о монашестве Трифилия, более пригодного скакать послом к коварному шаху, хотя, по справедливости, и Шадиман не хуже может придумать. Успокоенный, он с удовольствием представил бешенство гиены Орбелиани и дикую радость волков Магаладзе.

В углах тонких губ настоятеля спряталась улыбка: «Благодаря его умению все останутся довольны, он, Трифилий, приобретет еще большее влияние на дела царства, а щедрые вклады увеличат богатство монастыря. Кроме виноградников царицы и золотых сосудов Орбелиани, Магаладзе обещали в случае устройства для Астан знатного жениха отписать монастырю большой надел пахотной земли, двадцать душ месепе, сорок буйволов, сто овец и жемчужную нить для кватахевской божьей матери».

«А пока обобранная Нестан вырастет, — продолжал думать Трифилий, — для нее найдется чье-нибудь имение. Вот у Квели Церетели некрепко голова на плечах сидит, он, баран, первый на шампур попадет. Потом можно подумать о князе Качибадзе, тоже во сне на белом коне в Тбилиси въезжает с царской шашкой и поясом».

Благодушные мысли размягчили настоятеля, и он охотно принял приглашение Георгия X остаться в Твалади до вечера.

Замок азнаура Квливидзе, расположенный посреди его владений, резко отличался от замков княжеских. Но Квливидзе не замечал отсутствия венецианских стекол, грозных угловых бойниц, зубчатых стен и фамильного склепа и считал личными врагами всех, неосторожно называвших его замок домом.

Одна мысль, что князья, особенно подобные Магаладзе, выше по государственному положению его, азнаура, приводила Квливидзе в неистовство.

В царский замок он всегда являлся щегольски одетым, обвешанным дорогим оружием. Его сопровождала конная дружина на одноцветных конях под тонкосуконными чепраками. В Тбилиси он посещал многочисленных друзей, привозил щедрые подарки, считался незаменимым толумбашем, швырял монетами, шумел на майдане и добился славы богатого и щедрого азнаура.

Но дома приходилось постоянно ломать голову над изысканием способа выколачивать деньги для пополнения вечно пустующего кисета.

Георгий, приехавший из Носте по приглашению Квливидзе, застал азнаура как раз за этим занятием.

На широком дворе под большим ореховым деревом, на грубой скамье сидел, расстегнув архалук, Квливидзе.

Около него теснились верные дружинники и писец с гусиным пером. Вокруг азнаура на корточках сидели крестьяне, держа в руках бурдючки с вином, кошелки с сыром, птицу, кувшины с медом и маслом, завязанные в платки монеты. Крестьяне терпеливо ждали разбора своих тяжебных дел. Впрочем, Квливидзе не любил утруждать себя судебной процедурой, он решал все дела быстро, руководясь местными обычаями, и только жалел, что более важные дела, как убийства или смертельные ранения, сулящие большие откупы, приходилось по закону отсылать в Тбилиси на суд к мдиванбегам.

Закончив суд и приказав своему мсахури разместить «судебные пошлины», он радушно пригласил Саакадзе переступить порог его замка и до скромного стола побеседовать о важном деле.