Аня звонила Андрею. Ей хотелось побольше узнать о том, как складываются отношения Верочки с тетей Наташей. Аня расспрашивала о том о сем и как бы невзначай переводила разговор на новую родственницу. «Звонит иногда тетя, — рассказывал Андрей, — с праздником тут поздравляла. В гости больше не приезжала, извиняется, говорит, некогда ей». Аня старательно вслушивалась в интонации его голоса, не звучит ли тревога или недоумение, но Андрей говорил безмятежно, явно не выделяя эту тему из всех прочих. «А что, тетин муж, он знает про Верочку?» — спросила как-то Аня. «Вот уж понятия не имею, — весело отозвался Андрей, — я с ним незнаком и никогда не разговаривал. А что ему-то, это же не его племянница!» Впрочем, Верочке не говорили о том, что тетя Наташа — сестра ее кровной матери. «Зачем волновать ребенка, — так же безмятежно говорил Андрей, — ни к чему это». «А если она сама скажет?» — осторожно намекала Аня. «Да нет, что вы, этого не может быть, — Андрей явно не видел тут повода для беспокойства, — ведь мы же с ней договорились».

Аня понемножку успокаивалась. Если бы тетя планировала забрать себе ребенка, то уж наверняка и мужа своего подключила бы. А так — ну что ж, возможно, что тетя вовсе не строит никаких «коварных планов» и дела обстоят действительно так — жила себе женщина, и нисколько не волновала ее ни судьба родной сестры, ни сестриных детей. Потом в какой-то момент вдруг решила она поучаствовать в жизни своей племянницы. Почему? Кто знает… Аня думала о том, что у Верочкиной кровной мамы были еще дети, и эти дети сейчас живут где-то в казенных домах и никто не торопится их оттуда вызволять…

Время шло. Верочка училась во втором классе, и было ей девять лет. Старшие дети — Алексей, Николай и Лена — наконец-то получили однокомнатную квартиру взамен сгоревшей. Впрочем, жил в этой квартире один Коля. Леночка вышла замуж и переехала жить к своему мужу. Муж был не намного старше ее, и Люба с Андреем не переставали беспокоиться о том, как живет юная пара. «В гости они к нам не приезжают, — сетовала Люба, — Лена звонит иногда, скажет пару слов и трубку бросает». Люба переживала сильно, но, как всегда, вида особо не показывала. «Что поделаешь, — говорила она, — у молодых своя жизнь». Самой Любе было только-только за сорок.

Алексей, старший брат, тоже устроил свою личную жизнь. Он встретил девушку, собирался на ней жениться и жил у нее, вместе с ее родителями. У него стала складываться карьера. Он пошел работать охранником, и через некоторое время его назначили старшим смены. Отправили учиться на курсы. «Мне бы еще права получить, — делился Леша, — и разрешение на ношение оружия. Для охранника это важно».

К концу учебного года снова встал вопрос о том, как Верочке учиться дальше. На уроках она очень старалась, больше ради учительницы. Сидела смирно, сколько могла. Если хотела встать и выйти, то поднимала руку и спрашивала разрешения. Верочка выходила, только вот назад не всегда возвращалась. «Я даже не знаю, как так получается, — виновато говорила девочка, — я выхожу из класса, потом выхожу из школы, а потом забываю, что надо вернуться. Я не нарочно».

Была еще одна проблема, на этот раз действительно с обучением. Верочке сложно было удерживать в голове абстрактные понятия, и поэтому математика давалась ей с переменным успехом. Повторив новый материал несколько раз, она справлялась с решением примеров и задач. Но потом проходило время, и знания как будто стирались у нее из головы. «А если она понервничает или расстроится — то же самое, — делился Андрей, — сразу все забывает, как будто и не учили ничего. Приходится все по новой объяснять. По двадцать раз, — добавлял он. — Ничего, справляемся».

С нового года Верочка перешла на домашнее обучение. Она спокойно проходит программу третьего класса. Теперь у нее есть возможность вникнуть в то, что объясняет учитель, задать вопросы, в своем темпе разобраться с непонятными заданиями. А еще она занимается гимнастикой и ходит в музыкальный кружок. Два раза в месяц они с Андреем приезжают в детский дом на поддерживающие занятия к нейропсихологу «тете Марине». Верочка очень любит эти занятия и, хотя дорога дальняя, они с папой с удовольствием едут туда — к людям, которые всегда им рады.

Верочке десять лет. Она симпатичная, спокойная и дружелюбная девочка. Все, кто ее знает, любят ее.

Она совсем домашний ребенок.

У нее большая семья, много родственников, двоюродных и троюродных братьев и сестер.

Бабушка, мама Андрея, души не чает в девочке. «Она — наше спасение», — говорит пожилая женщина, в жизни которой было так много потерь.

Тетя Наташа позванивает время от времени и дарит Верочке хорошие подарки. Недавно подарила мобильный телефон. Верочка так упорно его «настраивала», что телефон перестал принимать звонки. Но это не так важно — если нужно, папа дает ей свой.

Крестная тетя Аня часто звонит Верочке, иногда они встречаются. Как-то Верочка спросила Аню: «А маленькая Верочка, ваша дочка, она мне кто?» «Сестра, конечно, — ответила Аня, — она моя дочка и ты моя крестная дочка. Значит, вы — сестры». «Сестры», — кивнула головой Верочка.

Недавно у Верочки появился племянник — у Алексея родился сын.

Жизнь продолжается…

Эпилог, или телефонные звонки в детский дом

Хотим маленького

В Службе «Родители» раздается телефонный звонок.

— Алло, это детский дом? А какие дети у вас есть?

— Вы хотите взять ребенка?

— Да, хотим, маленького. У вас маленькие есть?

— Есть маленькие. Есть и большие.

— Нет, мы большого не возьмем. Нам маленького надо. Ну, максимум года полтора.

— Так это вам нужно не к нам обращаться, а в дом ребенка. Детки до трех лет живут в домах ребенка, а у нас — детский дом. К нам дети после трех лет попадают.

— Ой, спасибо, подсказали. А мы и не знали. Сразу не разберешься… — На том конце телефонной трубки возникает пауза.

Вроде все, что хотели, узнали. Да уж очень соблазнительно продолжить разговор — может, еще что-нибудь полезное расскажут.

— А в вашем детском доме какие же дети? Ну, какого возраста?

— У нас как обычно — от грех до восемнадцати.

— До восемнадцати? — собеседница явно ошеломлена.

Информация о том, что дети — это «до восемнадцати», часто оказывает просто шоковое воздействие на тех, кто никогда не думал на эту тему. Смутный образ «детдомовских детей-сирот». Ну, живут там, где-то, в каких-то домах, такие маленькие. Дети — они же маленькие. Детсадовская малышня, которая играет на площадке.

— И что, их тоже берут?

— Ну, восемнадцатилетние сами не очень-то хотят… А вот пятнадцатилетнего подростка вполне можно в семью устроить. У нас иногда получается.

Собеседница кладет трубку. А может быть, и не кладет, увлекшись неторопливым разговором. Слово за слово, и выясняется, что хотят-то на самом деле не то чтобы именно младенца. Хотят маленького, потому что боятся, что с «большим» будут проблемы. Хотят, чтобы считал их своими родителями. Хотят избежать проблем. Словом, хотят того, чего хочет большинство людей, — радостей побольше, трудностей поменьше. Нормально.

Узнав, что в наш детский дом можно для начала просто прийти и поговорить, с радостью записываются на информационную встречу. Очень часто уже в первом телефонном разговоре желаемый возраст ребенка «сдвигается» с «совсем маленького» до двух-трех лет.

— Да я бы и трехлетнего взяла, — доверительно шепчет женщина, почувствовав поддержку. — Муж вот только…

— А вы приходите к нам вместе с мужем. Он сам на нас посмотрит, поговорит с нами. Сам будет принимать решение… — Пятнадцати летнего они, конечно, не возьмут. А вот трех-четырехлетнего — скорее всего.

Первый звонок

Первый звонок в детский дом. Это для нас, сотрудников, — рутина, каждодневная и не самая важная работа. Это у нас — социальные работники бегают, телефоны звонят… А у них, на том конце телефонного провода — день «Икс», час «Че». Они шли к этому годами. Они думали об этом каждый день. Смотрели передачи, читали статьи в журналах. Брали в руку телефонную трубку и не решались набрать номер.