Бутылку водки из горла, в один присест жахнул, и свалился там же, где стоял. Утром проснулся – сам в крови, вся квартира в крови… в ее крови! И понял – все… просрал я свое счастье. Нет, я понимал, что бесполезно, но где-то в глубине еще теплилась надежда… весь город перерыл, всех на уши поставил – как в воду канула.

Запил по-черному. Как, что, где деньги находил, спроси – и сам не знаю. Когда начинаешь – дальше само как-то идет… Не помню, на что пил, но пил каждый день. Не трезвея. Хотел в петлю залезть – кишка тонка оказалась. По городу ходил, специально нарывался, надеялся – замочит кто-нибудь, и все. Хрен там. Никто греха на душу не взял. Но били сильно.

А потом… знаешь, как выключателем кто щелкнул. Просто понял – хватит. Если подохнуть не получается – придется дальше жить. Первым делом к Вадиму наведался. Повезло сученку – как раз девять дней справляли. С дальнобоем на трассе лоб в лоб сошелся – по кускам из машины доставали. Иначе бы я сам голыми руками кишки через глотку вытащил. Снова свою девочку найти попытался – бесполезно.

Побегал, нашел денег, открыл новую фирму, и снова начал строить. И вот здесь у меня как поперло! За год заработал больше, чем за всю жизнь до этого. Через пару лет Наташка сама позвонила. Оказывается, в Штатах работала. Попросила помочь… повод-то какой-то пустяковый был. Она давала мне второй шанс! Я во Владике был – судостроительную верфь сроил… страна как раз подниматься начала.

Не приехал. Хотя мог бы! Сам не знаю, почему… хотя, вру! Знаю! Не поверил. Себе не поверил. В счастье не поверил. Не поверил, что оно свершилось. И все. Больше я ее не видел и не слышал.

И, знаешь, сейчас-то я понимаю, что деньги, машины, квартиры – это не все. Что счастлив я был тогда, когда учил ее водить машину, когда увозил ее на работу, когда мы готовили вместе, когда первое, что я видел просыпаясь – ее глаза, и последнее, что чувствовал, засыпая – ее губы. Ее, и больше ничьи! Знаешь, что я чаще всего вспоминаю? Как мы, собрав последние копейки, купили еды и устроили пикник в парке. Мы были оба счастливы! Как ходили за грибами, как гуляли по Арбату, как поехали на озеро искупаться, а в результате оказались в ста километрах от города. Как я сжег шашлык на базе… Знаешь, о чем я мечтаю каждый раз, засыпая? Что я просыпаюсь – а на дворе август девяносто девятого, когда мы впервые поцеловались… Я не верил, но… мечты сбываются! Всегда!

– С ума сойти! – прошептал кгбшник, переваривая в голове услышанное. – Но я не до конца понимаю…

– Да чего ты не понимаешь? – вскипел я. – Семенов не промахнулся. Он знал, знал с точностью до дня! Знал, в какой день меня надо отправить, чтобы я изменил все – все свою жизнь. По сравнению с этим цех – такая ничтожная мелочь! Мои предки – фигня. Единственный человек, который может достучаться до меня, пробить мою броню – это она. Надо только подсказать, куда бить, в какую точку. И все! Все встанет на свои места! Тем более, где она сейчас – я знаю! Как раз туда я и ехал…

– Теперь, кажется, понял… – кивнул полковник. – И сейчас самое сложное в твоей задумке – выбраться отсюда.

– Как тонко подмечено! – съязвил я.

– Есть только один выход, – Валера резко встал со стула, расстегивая кобуру.

Глава 9

Прикрываясь полковником, словно живым щитом, прижав к виску офицера его же ПСМ, шлепая босыми ступнями, я вышел в коридор. Пусто. Лишь водопроводные трубы вдоль стен и несколько трещащих люминесцентных светильников под потолком. Ни одного окна. Подвал, скорее всего.

– Направо, там лестница, – подсказал Казанцев.

Мелкие камни, мусор, который, похоже, отсюда не выметали годами, нещадно колол ноги. Но я шел, толкая перед собой заложника. Впрочем, что еще оставалось? Иного выхода нет и быть не могло – это признавал и сам чекист. Ругаясь сквозь зубы, я шел мимо ряда одинаковых стальных дверей, точно таких же, как и на моей бывшей камере.

В конце коридора, и в самом деле, была лестница. Как строителю, мне хватило мимолетного взгляда, чтобы найти несколько нарушений ГОСТов и СНиПов, в первую очередь – отсутствие естественного освещения на лестничном пролете, и высота холодных ступенек явно превышала положенные пятнадцать сантиметров.

Наверху оказалась вполне приличного вида деревянная дверь. Из щели под нею по ногам дул ощутимый сквозняк, а из-за двери слышалось несколько голосов, в одном из которых я узнал голос моей недавней мучительницы.

– Там охрана, – предупредил кгбшник. – Два-три человека.

– Открывай, – приказал я, надавливая стволом пистолета на висок полковника.

– Не переигрывай, – буркнул он, толкая дверь.

За дверью оказалась довольно просторная комната с четырьмя столами, несколькими стульями и рядом шкафов вдоль стены. Но больше всего меня порадовали светло-зеленые занавески, за которыми светлели ровные прямоугольники окон. Признаться, уже успел соскучиться по солнечному свету, что, в принципе, в кгбшных подвалах – дело нехитрое.

Трое чекистов – тучный майор, усатый капитан и еще один капитан – Грабилина, одновременно повернули головы на звук открываемой двери. Да так и замерли, увидев своего начальника с петардой у виска.

– Всем встать! – скомандовал я.

Никакой реакции. Или кгбшники пребывали в состоянии глубокого шока, или считали себя героями, а своего командира – бронированным. Хотя, скорее первое. Ведь ситуации с заложником, скорее всего, в комитетских учебниках пока не было. И уж тем более, никто не мог предположить, что какой-то шпион возьмет в заложники офицера Комитета Государственной Безопасности!

– Встать, быстро, – приказал я. – А не то мозги полковника со стены соскребать придется.

От этих слов вздрогнул и сам Казанцев, видимо, проклиная свой же план.

– Делайте, что он говорит, – произнес он. – Ну!

Комитетчики неохотно встали. Девушка с майором – почти в центре помещения, капитан – чуть дальше, у стены.

– Стволы на пол, – усмехнулся я. – Только медленно.

Три Макарова с громким, почти синхронным стуком упали на деревянный пол.

– Замечательно, – потянул я. – Теперь ты, солнце, оглуши майора.

Толстячок бросил на меня испуганный взгляд. Но Грабилина – молодец, не растерялась. Девчонка не только знала свою работу, что немаловажно – она ее еще и любила. Очень любила. Приятно, когда человек делает свое дело с душой. Капитан, обрывая провода, подняла со стола допотопный дисковый телефон, и засадила им по голове офицера. Майор охнул от боли, но остался стоять на ногах. Из-под его волос показалась капля крови, стекающая по щеке.

– Меня ты сильнее била, – заметил я. – Давай еще раз. Детка, я верю в тебя!

Грабилина кивнула, и ударила еще раз. Глаза чекиста закатились, и он, обмякнув, мешком свалился на пол. Садистка, наклонившись, добавила еще раз. И еще. Аппарат раскололся, рассыпав по полу резисторы и трансформаторы.

– Эй, не увлекайся, – крикнул я.

Девушка, возбужденно дыша, занесла над головой трубку – все, что осталось от телефона, намереваясь добить майора.

– Татьяна! – рыкнул Казанцев. – Отставить!

Фурия замера. Ее глаза постепенно приобретали осмысленное выражение, полная грудь поднималась и опускалась все медленнее и медленнее.

– Извините, товарищ полковник, – произнесла Грабилина, отбрасывая в сторону трубку и приглаживая растрепавшиеся волосы.

– Так, теперь…

Я переступил с ноги на ногу. Причем крайне неудачно – в пятку уколол торчащий из пола гвоздь. До этого я намеревался приказать девчонке оглушить и капитана, но теперь в голову пришла другая, более удачная идея. Тем более, комплекция у офицера была почти такая же, как и у меня.

– Капитан, раздевайся, – приказал я.

– Что? – в один голос воскликнули Татьяна с Валерой.

– Раздевайся, – повторил я.

Сверкнув глазами, садистка начала расстегивать китель.

– Тьфу, да не ты – он, – пояснил я.