Он стянул с ног кроссовки, носки, закатал штанины и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.

Вот когда никто не мешает, всё без проволочек и быстро получается! Ускорившись сразу на 1/75, он без труда разглядел Ингу. Залюбовался ею. Он сейчас был «ускоренней» неё, раза эдак в полтора, и потому девушка двигалась по воде плавно, слегка замедленно. Движения её были отточены, мягки, словно она полжизни танцевала индийские танцы или вот сейчас совершенствовала какую-то комбинацию у-шу. Шаг плавный, скользящий, но быстрый. На одном месте не задерживается, всё время в движении. Разворот, взмах руками, будто собралась взлететь. Увидела, что он уже не стоит столбом, замедленный для неё во много раз, улыбнулась, устремилась к берегу.

— Ну что, попробуем? — не стал дожидаться её, подошёл к кромке, осторожно ступил на воду. Было слегка боязно: ну а вдруг всё это мираж, и он просто провалится по колено в воду. И не сбудется ещё одного из маленьких чудес, в последнее время превратившихся в обыденность.

Он быстро ступил второй ногой, перенёс на неё вес. Вода под ногами была… мокрой. И пружинила, словно ступает он по большущему водному матрасу. Однако на одном месте стоять ему не хотелось: нога, тут же начинающая передавать на воду вес тела, тут же норовила провалиться под воду, продавливая пружинящие верхние слои. Каким-то невероятным везением он выбрал режим, который наиболее подходит для прогулок по воде. 1/100 и больше, как думал он, приведут к тому, что вода превратится в мокрый, но камень. Да, он сможет по воде бегать, но упадёт — расшибёт ногу. Сколько их, этих неудачников-прыгунов с высоты, которые ломают себе ноги о воду? Или вот катаются на водных лыжах, падают — и аля-улю. И это всего лишь в «нормальном» мире! А в ускоренном мало того, что его скорость передвижения равнозначна скорости катера с самым мощным мотором, и падение на бегу по воде приведёт к таким же последствиям, как и выпадение на полной скорости из такого катера… Так ещё и ускоренная жизнь и замедленная реакция воды на давление намного упрочняют и без того уже плотную структуру аш-два-о. В общем, максимально ускорившись, он мог бы без проблем идти по воде, как по бетонному плацу. Но не стоило бегать. Ибо, разогнавшись и поскользнувшись, он упадёт не в воду, а на бетон этого плаца.

Сейчас же — идеально. Идёшь — пружинит. Остановился — погружаешься, как Святогор, спустившийся на землю с круч. Провёл по воде ладонью — мокрая. Зачерпнул — словно горсть влажного и плотного морского песка на терминаторе прибоя вырыл. Разогнался, оттолкнулся — заскользил по поверхности. Словно в коньках по льду. Классно!

Дима разулыбался во все свои жёлтые запломбированные зубы. Откуда-то сбоку вынырнула Инга, бросила в него «снежком» воды. Капитошка тяжело врезался в плечо, разлетелся-растёкся по раньше сухой рубашке.

— Ах, так?! — Диму подхватил азарт, он выудил из полотна воды глыбу воды и, пока она вся не стекла ручейками меж его пальцев обратно в заводь, запустил в юркую Ингу. Конечно, не попал, зато в следующую секунду ещё один «снаряд» стукнул меж лопаток. Он стал ещё мокрей и возмущённей. С тарзаньим кличем кинулся за вёрткой обидчицей, забрасывая её (а, по сути, только траекторию её движения) водяными болидами. Пару раз он оскальзывался и летел на пружинящее и мокрое полотно заводи, но тут же подхватывался на ноги, не давая воде шанса взять его в плен. Дима словно превратился в мальчишку, так ему стало весело и легко. Он наловчился сильным ударом выбивать из воды веер брызг и те, отлетая от него на несколько метров, застывали в воздухе красивыми и — что главнее — сверкающими в свете солнца бриллиантами. Тут же Инга показала ему ещё лучший фокус: быстрыми толчками она выдернула из воды струи, много мелких струй. Потом побегала вокруг вздыбившегося водяного «взрыва», нашла нужную точку и подозвала Диму. Свет солнца, преломляясь в водяной взвеси, сотворил радугу. Это было так чудесно и красиво, что Дима застыл, заворожённый. А когда почувствовал на своём предплечье мокрые, но горячие ладошки девушки, повернулся к ней и наткнулся на необъяснимый, но такой загадочный, притягательный, лукавый и глубокий взгляд, что… кажется, это было что-то сродни взрыву где-то там, глубоко внутри. Глубоко внутри него же. Эмоциональный взрыв. Такой, что с размаху долбанул по голове, по сердцу, по горлу. Ему стало необыкновенно хорошо, он преисполнился нежности и… чего-то совсем непонятного, ранее не испытываемого. Чего-то, что сжало в тягостных муках грудь так, что стало трудно дышать. А сердце заныло одновременно и сладостно, и больно. И всё это рывком, внезапно. Инга с необъяснимой нежностью провела ему ладошкой по щетинистой щеке и вдруг отпрянула от него. Крикнула:

— Эй! Ты проваливаешься! Выбирайся!

Ух! Сердце скакнуло, глухо бухнув в груди, швырнуло по венам вдруг застывшую на месте кровь. Дима непонимающе глянул под ноги. И действительно: ступни и лодыжки уже ушли под воду, как и наполовину — икры. Он поднатужился и с трудом вырвал одну ногу из влажного плена. Вторая в это время ушла ещё ниже, до самого колена. Дима рванулся, вырвался, но не устоял на ногах и, перекатившись пару раз, распластался на полотне воды. Почувствовал, что тут же начал погружаться — перекатился вновь. На душе было необычайно легко и весело, хотелось кричать и смеяться. И Дима закричал и засмеялся.

«Ох, Инга-Инга, что же ты наделала! — хотелось ему крикнуть, но благоразумно сдержался. — Ты же меня в себя влюбила!»

А потом они выбрались на берег, мокрые, запыхавшиеся, смеющиеся. Инга, как всегда, плавно замедлилась, а Дима ещё несколько секунд любовался ею, раскрасневшейся, с искрами в глазах, красивую, молодую, гибкую. Он мог сейчас — он чувствовал это! — сочинить о ней поэму, говорить с ней исключительно стихами, завалить её комплиментами…

Случилось то, что он давно ждал, отчаялся уже обманываться и хоть в грёзах мечтал испытать. Он влюбился! От осознания этого смешно щекотало в груди и — вдруг становилось страшно. Страшно от того, что всё это вновь окажется тленом, очередной обманкой. «Поматросит — и бросит» и кто он для неё?! А она — для него — кто? Он ведь ничего, ничего о ней не знает! Она ведь… враг?

Параноидальный приступ слегка притушил румянец на его щеках. Подозрительность хоть с наскока и не взяла верх, но вовсю строила редуты и контрвалационные линии вокруг нового чувства, то ли спасая своего хозяина от поспешных шагов, то ли не решаясь признать себя побеждённой.

«Нужно узнать о ней всё!» — решил про себя Дима. Это желание очень подходило к новому ему, к влюблённому ему. Он тоже хотел как можно больше знать о «своей девушке» (о, как заманчиво звучит!), о её родителях, об этом Савве, о том пацане с битой… кстати, кто он для неё? «Она моя!» — кричал тот, и лупил битой прохожих… бр-р-р.

Оказывается, и её желание было сродни его: она тоже желала узнать о нём всё! Это было по крайней мере подозрительно: Дима УЖЕ решил, что они знают о нём всё. Значит, таки не всё? Или таки проверяют? Чёрт его знает, но с ней ухо держать нужно востро.

Всё равно не получалось. Только взглянёт на неё — и тут же краснеет. Слова путаются, язык заплетается. А она заметила!

И подтрунивает.

Обидно, но… совсем не обидно. Не обижается на неё почему-то! Проклятая любовь. Забавная любовь. Непознанная… Так и должно быть?

Они после активных «водных процедур» изрядно проголодались, решили перекусить. Направили свои стопы к знакомому ресторанчику быстрого питания, где ничтоже сумняшеся прошлись по залу и набрали в подносы тех блюд, которые хотели отведать. Естественно, нетронутые. Естественно, просто забирая со столов. Было забавно. Инга хихикала, по пути умудряясь творить мелкие пакости, а Дима — Дима тоже на удивление совсем не испытывал угрызений совести. Не до них. Рядом с этой бесшабашной девушкой он сам как-то проваливался в детство, в ещё вседозволенность (то есть не-за-всё-наказываемость), когда взрослые могли спустить то, за что сейчас вот упекли бы в кутузку, например. Ну или огрели бы половой тряпкой.