– Иваном меня зовут, так что будем знакомы.

– Вообще-то, что происходит? – поспешно спросил я. – Мы где?

– Хороший, знаешь ли, вопрос. Вроде как на Земле, если сомневаешься. Это наиболее крупный маяк на данных широтах и один из самых больших в Южных Морях, – радостно рассказывал мне Иван. Похоже, он действительно сильно соскучился по живому общению. – Административно принадлежит Австралии, одно время был спорным с Новой Зеландией, но австралийцы победили… Слушай, давай спустимся к морю? Там есть отличное место на камнях – как раз для длинных разговоров.

– Да… понимаешь… – я показал на свою веревку, остаток мотка которой все еще держал в руке.

– А, это! Ты брось, твой путь уже закрылся, и веревка перерезана. Проверь!

Я дернул за веревку, и она легко подалась. Я автоматически намотал ее на клубок. Самый конец веревки действительно выглядел как отрезанный чем-то острым и точным.

– Вот видишь, – тихо сказал Иван. – Пути уже нет. Хочешь – убедись сам.

Я убедился. Обошел маяк по кольцевому балкону и снова вернулся к Ивану, но уже с другой стороны. Никаких следов моей двери не обнаружилось – одни только бетонные стены.

– Ну, вот, – удовлетворенно кивнул Иван. – Успокоился? Ты, земляк, вообще-то откуда будешь?

– Из Москвы, – почему-то извиняющимся тоном сказал я.

– А я из Питера. Пошли, поговорим. Все равно я обязан ввести тебя в курс дела.

Мы прошли в темноту за железной дверью. Там оказалась стальная винтовая лестница, гулко звучавшая под нашими шагами. Иван, светя фонариком, вывел меня наружу. Потом по какой-то едва заметной тропке осторожно провел к берегу: тропинка терялась среди жестких колючих зарослей цеплявших меня за штаны. Через пару минут мы вышли к морю. Небольшие крабы с разными по размеру клешнями что-то делали среди выброшенного на берег морского мусора, а некоторые из них застыли в угрожающих позах. В полосе света, у самых моих ног, оказался краб с огромной правой клешней и малюсенькой левой. При нашем проявлении краб привстал и поднял вверх большую раскрытую клешню, видимо надеясь вспугнуть меня. О гранитные глыбы шумно разбивались спокойные волны, и даже тьма здесь казалась не такой густой.

– Прошу садиться!

Иван осветил два огромных камня, что образовывали некое отдаленное подобие дивана. Когда стало понятно, что мы обосновались тут всерьез и надолго, разнорукие крабы дружно куда-то убежали. Пахло морем и солеными брызгами, хотелось расслабиться и ни о чем не думать. Таящая ночь казалась теплой и приятной. Чужие звезды еще сияли на светлеющем небе, и неожиданно для себя я узнал Южный Крест.

– Итак, – начал Иван голосом профессионального экскурсовода, – место сие называется островом Раскаяния. Кораллы тут уже не растут – холодно для них. Нефти нет, и ничего такого тоже нет, поэтому никто не живет. Да и земли мало – где тут жить? Высота маяка – семьдесят метров над уровнем воды в прилив. Построен еще в середине девятнадцатого века, и его задачей было помогать судам не натыкаться на остров и на рифы вокруг него. Предшественник мне рассказывал, что в особо ясные дни видно, как вдалеке проходят суда. Сам-то я только один раз видел какую-то яхту, я вообще редко на океан смотрю, времени нет. От гула волн, вначале по телу даже мурашки бежали, становилось жутко и тоскливо. Но это – временно, быстро привыкнешь. Береговая линия острова постоянно размывается и, если ничего не делать, то обрушивается в океан со скоростью почти метр в год.

– А этот маяк, он хоть крепко держится? – обалдело спросил я. Мне никак не удавалось отойти от шока, и говорил я как-то автоматически, не задумываясь. – В море не свалится?

– Сейчас уже нет, не свалится. Укреплен такими же гранитными глыбами. – Иван шлепнул рукой по камню, на котором сидел. – Вот. Раньше-то он далеко от берега стоял, а теперь почти у самой воды оказался… тает островок. Скоро один маяк и останется, и если его закроют, как большинство, то постепенно разрушится и волны размоют его развалины. Маяки уже практически никому тут не нужны – теперь же везде спутниковая навигация, радары и прочая умная техника. Этот тоже давно бы уж бросили, если б не международный проект «Save Lighthouses», в России его называют – «Спасение маяков». Кстати, о спасении. Когда постепенно начали укрепление береговой линии, то каждое лето привозили свежую партию гранитных глыб. Еще остался небольшой кусочек, и теперь ты их принимать будешь. Скала-то только на вид крепкая, а на самом деле – трухлявая, и волны размывают ее. Особенно после штормов заметно. Вот настанет зима, подует с юга, сам убедишься.

– Так что, значит, я тут надолго?

– А ты думал? Год, самое меньшее. Если кого-то удастся заманить раньше – то считай, что тебе крупно повезло. Твое счастье. А нет – так нет. Говорят, что примерно год ловушка отдыхает, и никто не попадается. А потом – снова открывается и начинает активно действовать, хотя – всякое случается. Работает она просто: звенит звонок, и это означает, что переход открылся, и пора встречать гостя. Откуда-то я всегда знал, кто ко мне пожаловал. Если пришелец был еще не готов или явно не подходил, то я просто его игнорировал. Я тихо сидел и ждал – что будет? Если он застревал тут, дурел от неожиданности и не мог вернуться сам, приходилось появляться и помогать. Если уходил, то и ладно – я вообще не показывался. Моим предшественником был американец из Техаса – я практически не понимал, что он говорит. Объяснились кое-как, почти на пальцах. Он ушел, а я остался. Уже два года и три месяца. Восемьсот двадцать два дня. Майкл, ну, предшественник мой, тут почти три года просидел. А его предшественник, вроде бы меньше года, тут не угадаешь. Майкл меня-то не сразу поймал. Ему первоначально какие-то бабы все попадались. Он бы может и рад женщину у себя оставить, хоть бы временно – совсем мужик озверел от одиночества, но невозможно это, запрет. Да не только бабы – и мужики в истерику почему-то сразу впадали, начинали орать, с ума сходить. Один шибко религиозным оказался, второй просто психанул. А согласие необходимо.

– А если я откажусь?

– Можешь, только не рекомендую этого. Знаешь почему? Вот смотри. Видел, какое тут место? Видел, какое здесь солнце? Это сейчас осень, а летом просто рай. Потом же всю жизнь жалеть будешь что от такой халявы отказался.

– Это летом. А зимой?

– Да, честно скажу – зимой – похолоднее. Но – тоже вполне кайфово. Холодный ветерок временами дует, а иногда и снег может упасть – но ненадолго, тает почти сразу. Больше трех лет тут мало кто сидит – редко надолго застревают. Только Майклу так повезло. Обычно года полтора – два. За это время – отдохнешь, здоровье поправишь, и мудрости наберешься. Ты же фрилансер? Вот и работай на здоровье! Смотри – к твоим услугам высокоскоростной интернет, жратва по твоему списку, раз в месяц из Лорд-Хоув-Айленда прилетает вертолет…

– Откуда прилетает? – не понял я.

– Из Лорд-Хоув-Айленд – ближайший аэропорт. Австралийцы, ну, местные, его как-то по-своему называют, никак не запомню как. Короче – присылаешь куратору список, прилетает вертолет и привозит на месяц продукты. Мусор увозит – экологию надо охранять. Живи себе на всем готовом! Быт вполне на уровне, все есть. В случае выхода из строя оборудования – доставят замену. Здесь два компьютера, если испортятся, то не оба же сразу. Да и если б сразу – каждый день ты обязан выходить на связь, и если не вышел – то уже одно это сигнал беды и к тебе вылетит вертолет. В крайнем случае – есть радио, уже анахронизм, как понимаешь. Если что форс-мажорное случится – то срочная эвакуация, но это только если случится. Врать и забывать не советую – если напрасно эвакуируют, то привезут тебя в Лорд-Хоув-Айленд, выяснят, что ничем не заболел, и выставят счет за напрасный вылет. Чем платить будешь? То-то! Вот и попадешь в местную тюрягу. Дорогу домой тоже никто не гарантирует, да и работой не обеспечит. А тюрьма – везде тюрьма, так что не советую. Зато здесь тебе будут платить и зачислять на счет вполне приличные деньги. С этого же счета ты и будешь заказывать себе еду на месяц. Тут большой холодильник, и вообще все современные удобства. Кстати – денег остается вполне прилично, поэтому можешь заказывать что угодно, для души, так сказать. Разве что девочек заказать не сможешь, даже за большие деньги. Категорический запрет.