Тем временем в Венецию прибыла папская флотилия, доставившая по бурным волнам Адриатики престарелого Александра, а также послов сицилийского короля, коллегию кардиналов, писцов, слуг, папский архив и белого коня, необходимого для совершения обряда шталмейстерской услуги. Город, еще никогда не видевший в своих стенах папу римского, пребывал в радостном возбуждении. В соборе, где римский первосвященник должен был служить торжественную мессу, не было свободного места. Народ заполнил до отказа даже просторную площадь перед собором. В обстановке величественной торжественности Александр вручил дожу, опустившемуся на колени перед алтарем, золотую папскую розу — честь, коей удостаивались только коронованные особы. Папа признавал вольную республику Венецию суверенным государством, отвергающим притязания Империи на господство.

Когда отшумели торжества и Александр уже собирался продолжить путь в Болонью, дабы открыть там мирный конгресс, доложили о прибытии архиепископа Магдебургского. Первым делом Вихман выразил свое сожаление по поводу того, что Болонья как место проведения конгресса неприемлема для немцев. Для Фридриха больше подошла бы Равенна, но он согласен и на Венецию, нейтралитет которой засвидетельствован самим папой римским. Александр был неприятно поражен услышанным. Недоумевали и кардиналы: ведь император совсем недавно высказался за Болонью. Вихман пояснил, что Фридрих поначалу не учел враждебность между немцами и болонцами. Особенно это касалось архиепископа Майнцского Кристиана, отказывавшегося даже войти в Болонью, с которой он весьма жестоко обошелся во время своего недавнего объезда территории Романьи, а ведь без его участия конгресс не мог состояться.

Переданное Вихманом пожелание императора создавало для Александра безвыходную ситуацию. Болонья твердо стояла на стороне Лиги, и проведение в ней мирного конгресса весьма устроило бы ломбардцев, зато их совершенно не устраивала враждебная им Равенна. Какое бы решение Александр сейчас ни принял, его положение становилось все более затруднительным. Однако вскоре выяснилось, что он еще недооценил возникшие осложнения. Едва он успел прибыть к ожидавшим его в Ферраре ломбардцам и с апостолическим благословением поприветствовать их, как они принялись изливать на него всю горечь своей обиды. Папа пытался оправдываться, говоря, что в императоре произошла чудесная перемена, Бог наконец вразумил его, заставил покориться святой римской церкви, и этим нельзя пренебречь. Престол Святого Петра примет окончательное решение, разумеется, только с согласия верных союзников. Но, похоже, эти объяснения не произвели должного впечатления на ломбардцев, продолжавших негодовать: они жертвовали ради папы своим добром и проливали за него кровь, а он в благодарность за это предал их!

Весьма неприятная для Александра ситуация еще больше усугубилась, когда прибывшие спустя некоторое время делегаты из Ананьи прилюдно заверили его, что император твердо придерживается всех достигнутых соглашений. Это само по себе совершенно ненужное сообщение вынуждало Александра заявить перед лицом ломбардцев, что таинственный для них предварительный мирный договор не подлежит отмене. И в такой обстановке предстояло решать вопрос о месте проведения мирного конгресса! Ломбардцы требовали от императора придерживаться своего согласия на Болонью или выбрать другой город Ломбардской лиги. Но немцы ни за что не соглашались на это из соображений собственной безопасности, предлагая либо Павию, либо Венецию. Из-за этого второстепенного вопроса, первоначально казавшегося Александру простой формальностью, стороны заспорили столь горячо, что сам конгресс оказался под вопросом.

В конце концов папе удалось при помощи сицилийцев уговорить ломбардцев согласиться на Венецию как на компромиссный вариант. Представители короля Сицилии предложили считать живущих в его владениях венецианцев заложниками, гарантирующими безопасность делегации Ломбардской лиги. Консулов это несколько успокоило, однако сверх того они потребовали, чтобы сам император в переговорах не участвовал и прибыл в Венецию лишь после того, как его туда пригласит папа. Фридрих согласился, чем и вызвал вздох облегчения у Александра, не сообразившего, что в этом случае вся ответственность за успех мирных переговоров ложится на него. Фридрих же, столь охотно принявший это дополнительное условие, ничего не терял, поскольку придворный этикет и так не позволял государю лично вести переговоры с представителями городов.

В мае 1177 года, спустя год после битвы при Леньяно, в капелле дворца патриарха собрались делегации. Император уполномочил представлять свои интересы архиепископов Филиппа Кельнского, Вихмана Магдебургского и Кристиана Майнцского, епископа Конрада Вормсского и собственного нотариуса Ардуина — тех самых людей, кого делегировал в Ананьи. Ломбардская лига была представлена четырьмя епископами и тремя мирянами во главе с миланским консулом Джирардо Песта. От короля Сицилии прибыли канцлер Рожер и епископ Салернский Ромуальд. Папа назначил для участия в переговорах семь своих легатов во главе с кардиналом Хубальдом.

После того как были удостоверены полномочия делегатов, Александр изложил присутствующим свои соображения о порядке работы конгресса. Самым трудным, основным вопросом он назвал достижение соглашения между императором и Ломбардской лигой. Об этом и следует прежде всего вести переговоры. Если, а на это он крепко надеется, они благополучно завершатся, то ответственную задачу конгресса можно считать решенной, поскольку, как он полагает, тогда уже ничто не помешает заключению окончательного договора о мире между престолом Святого Петра, его верными союзниками ломбардцами, королем Сицилии и Империей.

Однако уже первые высказывания делегатов показали, что между договаривающимися сторонами существуют непримиримые противоречия. Александр был вынужден уединиться, дабы поразмыслить о возможном компромиссе. На следующее утро папа потребовал от спорщиков высказывать лишь конструктивные предложения и точно формулировать свои требования. Кристиан, архиепископ Майнцский, заявил, что у ломбардцев есть три возможности возвратить себе милость императора. Первая заключается в безоговорочном признании Ронкальских постановлений 1158 года. Вторая — в восстановлении правоотношений, существовавших сто лет назад между ломбардскими городами и римским императором Генрихом IV. Наконец, третья возможность могла бы появиться у ломбардцев, если бы они заявили, что заранее признают новое решение третейского суда.

Однако Джирардо Песта в своей весьма обстоятельной ответной речи обосновал неприемлемость всех этих предложений. Ломбардская лига не считает себя обязанной признавать так называемые Ронкальские законы, поскольку они представляют собой вовсе и не законы, а приказы. Но даже если придерживаться устаревшего, на взгляд ломбардцев, правового принципа, согласно которому приказы императора имеют силу закона, все равно эти пресловутые законы недействительны, поскольку многие ответственные лица Ломбардской лиги не присутствовали при их оглашении. Об их признании задним числом, разумеется, не может быть и речи. Столь же неприемлемо и второе предложение, поскольку сегодня уже нет в живых никого из тех, кто мог бы поведать о правоотношениях столетней давности, запись которых тогда не была произведена. А кроме того, продолжал Джирардо, повысив голос и обратившись лицом к папе, этот так называемый император Генрих IV на деле был не император, а кровавый тиран, враг церкви, главарь еретиков, с которым Ломбардская лига не желает иметь ничего общего.

Поскольку Генрих IV приходился прадедом Барбароссе, этот выпад отозвался возмущенным ропотом сторонников императора. И тогда ловкий миланец, словно желая загладить допущенную бестактность, добавил: «Если император готов довольствоваться тем, что наши предки платили благородным императорам Генриху V, Лотарю III и Конраду III, то мы охотно будем поступать так же». Однако для императора это было все равно что ничего.

И, наконец, сказал Песта в завершение своей речи, нового решения третейского суда не требуется, поскольку и старое, вынесенное два года назад консулами Кремоны, хотя и признанное императором, тут же было им нарушено: с помощью ловкой интерпретации он попытался затушевать главное условие, требовавшее ясного, недвусмысленного признания папы Александра. Если бы не эти уловки, еще два года назад был бы установлен прочный мир. Поскольку же Ломбардская лига, верная своим обязательствам в отношении престола Святого Петра, предпочла продолжить кровавую борьбу, нежели изменить святой церкви (он произнес это дрожащим от волнения голосом, и Александр стыдливо опустил глаза), Господь и послал ей триумфальную победу при Леньяно! Так почему бы сегодня, если император искренне желает мира, не признать условий этого третейского решения, но на сей раз без уловок и оговорок? Во всяком случае, он, Джирардо, уполномочен предложить соглашение на этой основе.