Алик нашел, что ему ответить:

— Мы их там лечим! Ле-чим!

— А мы ис-прав-ля-ем!

— Насилием не исправишь!

Василий тяжело вздохнул в темноте:

— К сожалению, Саша, нравственность внушается только насилием. Ребенка заставляют не делать гадости, не говорить грубости, мыть руки, чистить зубы, уважать старших… За-став-ля-ют! Строгостью! Мы, к сожалению, глиняные животные, Саша. Гадостям нас учить не надо. В нашей глиняной природе гадость заложена! Нас надо заставлять бьггь добрыми, честными, разумными. Надо заставлять! Молчи! Возьмем волчонка и отнимем его у волчицы. Принесем его домой. Кем он вырастет? Волком! И никем другим. А возьмем человеческого детеныша и отдадим его волчице. Кем он вырастет? Волком! Будет ползать на четвереньках, скалить зубы и жрать сырое мясо. Это только в сказках Маугли становится царем зверей. А Глиняный превратится в волка и родную мать не узнает. Загрызет ее при встрече. Чтобы Глиняный стал человеком, ему нужен строгий Учитель. Очень строгий!

Алик нашел на столе в темноте пачку. Закурил.

— Так вы считаете себя учителями человечества?

— Это слишком громко, — отмахнулся Василий,— просто мы — администрация ШИЗО. Только и всего.

— Эсэсовцы?

Василий посмеялся тихо:

— У тебя удивительная способность, Саша, все доводить до абсурда. Просто удивительная. Это, так сказать, издержки твоей профессии. Психиатры часто становятся похожими на своих пациентов. Не замечал?

— А ты? — не выдержал Алик.— Ты, отсидев на зоне, решил запихать туда все человечество! А самому стать начальником лагеря.

Василий кашлянул:

— Так не бывает. Не становится же псих психиатром.

— А Фрейд?! — поперхнулся дымом Алик.

— Он разве псих? — удивился Василий.

— Во всяком случае, ненормальный. Всю свою жизнь Зигги любил одну женщину, а жил со своей родной сестрой. Нашел себе замещение.

Василий помолчал:

— Тогда он гений вдвойне.

— Почему это?

— Да потому что понял, что он больной. Осознал свою болезнь. Поднялся над своей глиняной природой и помог всему человечеству! Пускай себе не смог помочь. Но людям помог. Это ему зачтется. И родная сестренка тоже зачтется. Ты знаешь, Саша, я встречал людей, отсидевших еще «хозяйские» лагеря. По десять, пятнадцать лет. Были среди них и суки с фиолетовыми языками. Я тебе о них у «Осьмеркина» рассказывал. Озлобленные суки. Но были и святые! С детскими глазами, Саша. Они тоже сидели ни за что. Но они Поняли свою вину. Главную. Глиняную! И вышли с зоны святыми. И я на зоне понял свою главную вину…

— И вышел святым?

Василий смутился немного:

— Это ты о Марине? Не надо. Я перед ней ни в чем не виноват. Ты же знаешь… Там, на зоне, я понял свою главную вину.

— И искупил?

— Саша, не надо. Мы могли бы ее искупить. В одиночку. Но мы с тобой люди одного поколения. У нас одно «утомленное солнце». Мы не можем спасаться в одиночку. Наш пионерский девиз — «Помоги другим!».

— И ты решил опутать колючей проволокой земной шар?

— У-у,— разочарованно протянул Василий,— неужели ты так примитивно меня понял? Не мы же создали это ШИЗО. Его создал Он! Мы просто поняли это. Какая колючая проволока? Зачем? Мы и так на штрафном острове в космическом океане. Просто нужно навести порядок на этом острове. По-ря-док! Прекратить беспредел. Нужна мудрая администрация

— Чтобы распихать всех по баракам?

— У-У-У, — уже весело протянул Василий, — ты же никогда не сидел в бараках, чего же ты их так боишься? Заметь, что люди боятся больше всего того, чего не знают. — Стукнула в темноте табуретка. Василий устроился поудобнее. — У нас самая гуманная система в мире. Высшая форма человеческого развития. Высшая — это в смысле последняя. Заключительная форма пребывания человека на Земле. Девиз нашей системы — полная свобода и полное равенство.

— Бред! — не сдержался Алик,— Не может быть равенства между людьми! Изначально! Один рождается дураком, другой умным. Один богатым, другой бедным. Какое тут равенство!

— Есть же вещи, перед которыми все равны! — грустно улыбнулся Василий.

— Какие же это вещи?

— Это смерть, например. Ее не избежать никому. Ни за какие деньги, ни за какой гениальный ум или талант! Согласен?

— А еще?

— Всеобщая глиняная вина — причина смерти. Перед этой виной все равны. И негры, и китайцы, и евреи. И умные, и дураки. Перед виной нет дискриминации — всеобщее равенство. Никто не будет себя чувствовать оскорбленным и униженным. Только виноватым перед Ним. И эта общая вина объединит людей лучше всякой веры.

Алик задумался:

— Но это же не система… Это религия.

— Скажем так, — уточнил Василий, — и религия, и система. Мы дарим человеку полную свободу. Хочешь — в Австралию езжай, хочешь — в Африку. Не будет границ. Человечество превратится в общество кочевников. Везде мы создадим нормальные цивилизованные условия. Все дается кочевнику биологическим кодированием. В любой момент ты можешь связаться через всемирную сеть с любым местом земного шара. Это и библиотеки, и газеты, и развлечения… Все… Не хочу описывать весь предоставляемый нами комфорт. Это для меня скучно. Как роскошь подводной лодки «Наутилус» самому капитану Немо. Скажу только, что каждому будет предоставлен комфорт в силу его индивидуальных потребностей. Мы будем устраивать праздники, фестивали, фиесты, всемирные лотереи и Олимпийские игры. Чтобы потешить глиняную природу. А потом, как спортсменов на допинг-контроле, будем проверять глиняных на чистоту ауры.

— Как их проверить?

— Да очень просто! Вспомни кладбище! Чернокнижник еще в прошлом веке изобрел этот прибор. А наш полковник Никита его усовершенствовал. Замерить человеческую ауру, разложив ее по спектру чистоты, — это теперь не проблема. Так вот, после этих праздничных оргий мы будем отбирать неподдавшихся, чистых и продвигать их на следующую ступень к бессмертию.

— А остальных? Наказывать?

— Зачем? — поморщился Василий. — Для них устроим следующие праздники и феерии. Бразильские карнавалы и футбольные чемпионаты! Пусть забавляются глиняные. Но! Оставшиеся-то будут знать, что эти развлечения для ущербных! Лучших-то отобрали. Отделили куда-то. И ущербные задумаются. Пусть немногие, те, кто еще способен думать. Они попробуют использовать свой шанс подняться, стать уровнем повыше. А те, кто и думать не хочет, пусть дальше гуляют и веселятся. Пока не сдохнут от пресыщения. — В темноте стукнула табуретка. Василий засмеялся. — Вот это я и называю ШИЗО. Хочешь — поднимайся в бессмертие. Хочешь — подыхай от пресыщения. Как раньше на масленице подыхали купцы, обожравшиеся блинами. Каждому свое! А ты уже черт-те что напридумывал. Чуть ли не фашистами нас обозвал.

Алик долго молчал. А потом сказал неожиданно:

— А во имя чего все это?

— Как во имя чего? — удивился Василий. — Во имя бессмертия!

Алик бросил за окно давно потухшую сигарету и почти выкрикнул:

— А если я не хочу его?!

— То есть как это не хочешь?

— А так, — рассердился Алик,— если я плюю на ваше бессмертие!

Василий засмеялся:

— Возвращаешь Богу свой билет, что ли? Слушай, ты действительно какой-то литературный персонаж. То из Горького бабахнешь, то из Достоевского.

Алик обиделся:

— Я за себя говорю! Только за себя. Я, например, не хочу бессмертия. Я хочу на этой земле прожить свою собственную жизнь. Только свою, единственную. Пусть грешную, но мою. Прожить так, как мне хочется. Не нужно мне вашего бессмертия!

Василий ему не поверил:

— Опять ты чьи-то чужие слова говоришь.

— Почему?

— Да потому, что ты АЛ. Ты бывал уже там. Ты знаешь, что бессмертие — это данность. Данность! Распорядиться своим бессмертием можно по-разному. Можно наверх подняться, можно упасть вниз, в тартарары, а можно веками в прихожей толкаться среди монстров нераскаянных. Ты-то их видел! И черную бездну видел! От бессмертия не убежишь, Саша! Не вернешь билета, пока не доедешь до конечной станции. С названием «Страшный суд».