— Когда это потом? — я боролся с ее рукой.

— О-ля-ля! Какая стр-расть, — рассмеялась она. — Ты хочешь доказать мне немедленно, что ты не голубой. Да? Не надо, Слава. Я тебе уже вер-рю. Да?

Я замер, как оплеванный.

А Натали как ни в чем не бывало взяла со стола первый лист новенькой копии и вдруг пробормотала растерянно:

— О-ля-ля… откуда у тебя эти бумаги, Слава?

— Мне их Костя подарил.

— Константэн? — задумалась она.— А у кого настоящие листы… как это по-русски? Да?

— Подлинник,— подсказал я,— подлинник оставил у себя Критский.

— Кто это? — спросила она быстро.

— Советник Константина. Игорь Михайлович. Холеный такой. Знаешь его?

Она от удивления подняла брови и стала озорным и нахальным пацаном.

— О-ля-ля! Это настоящий сюр-рпр-риз! Да? Спасибо тебе, Слава? Огр-ромное тебе спасибо!

— За что? — только тут задумался я.

Она кокетливо тронула меня за плечо и затаенно улыбнулась.

— Слава… Выйди на кухню. Да?

Она добилась, чего хотела. С мысли я сбился начисто.

— Раздевайся при мне… Я отвернусь, если хочешь.

— Нет, — сказала она сурово. — Выйди. Так надо. Да?

Как лев на арену цирка, рыча, я влетел на кухню.

Я проверил щеколду, подтащил к дубовой двери кухонный стол, припер его тумбой. Я шагал взад-вперед по кухне и думал, что, если Мангуст попробует сунуться ко мне в такой момент, я уложу его топором!

— Слава, я готова. Да? — раздался наконец из комнаты ее голос.

Сжимая в руке туристский топорик, я вошел в комнату… и уронил топорик на ногу…

— О-ля-ля! — смеялась весело Натали. — Зачем топор, Слава? Ты разве купец Р-рогожин?

Я понял, что расчет опять откладывается…

Натали стояла передо мной в узком, длинном вечернем платье, в элегантных замшевых туфельках на высоком каблуке…

Я сказал мрачно:

— Мне надоел этот маскарад!

Натали смотрела на меня с вызовом.

— Так надо, Слава. Да?

Я подошел к ней вплотную.

— Или ты мне все объяснишь, или я тебя отсюда не выпушу…

Она опять засмеялась.

— О-ля-ля… Какая стр-расть… Я сегодня выступаю, Слава. Ты не можешь меня тут держать. Да? Меня ждет много людей. Очень много людей.

— Где? — спросил я ревниво. — Где это ты выступаешь?

Она махнула рукой в сторону окна.

— У твоего соседа. У Пушкина. Да? Сегодня там конференция. Профессор делает там свой сенсационный доклад. А после него выступаю я, как его лучшая ученица. Она помолчала.— Вот для чего мне нужна твоя статья о Дантесе и Геккерне… Об их пр-ровокации… Я тебе все объяснила… Да?

Я растерялся.

— Но профессор-то будет говорить совсем о другом… Он будет отмазывать Дантеса…

Она хитро улыбнулась.

— Тогда будут ср-разу две сенсации… Да?

Я спохватился вдруг:

— Слушай! Я не успел переписать статью, — я схватил листы. — Это же черновик! Краткие тезисы. Ты не поймешь ничего!

Она спросила спокойно:

— Но ты их поймешь, Слава?

— Я-то пойму.

— Тогда нет проблемы. Да?

Я не понял ее, и она мне объяснила:

— Я начну свое выступление, а потом позову из зала тебя. Да? Ты им сам прочитаешь свою статью. Да?

— Ты с ума сошла! — Я плюхнулся в кресло.

Она подсела ко мне на колени.

— Так надо, Слава. Да? А потом я с тобой рассчитаюсь, — она гладила мои волосы. — Я очень хорошо с тобой рассчитаюсь… Да? — она поцеловала меня. — Ты мне сразу очень понравился. Да? — она покраснела и засмеялась тихо. — Видишь, как я тебя хочу? Да? Но сейчас нельзя… Да?… Потом будет лучше… Потом будет очень кр-р-расиво… Да?

У меня голова кружилась. Она прижалась щекой к моему подбородку.

— Слава, разве так встречают любимую женщину?

— Как? — глупо улыбался я.

— Ты небрит, Слава, — она встала с моих колен. — Иди побрейся! Ты должен отлично выглядеть! Да?

— Зачем это? — заупрямился я.

И она, прищурив перламутровые глаза, объяснила:

— Чтобы они тебя не приняли за сумасшедшего алкоголика. Я приготовлю тебе еще одну таблетку. Да?

Она тряхнула перед моим носом белым цилиндриком и походкой топ-модели, качая бедрами, вышла на кухню…

Я понимал, что снова попадаю на «чертово колесо», снова меня затягивают в какую-то авантюру… Но сопротивляться я уже не мог, я думал только о том, что будет после доклада…

Я был в каком-то наваждении…

8

Доклад

Эту конференцию, или как там ее назвать, довольно подробно описала в своих отчетах «четвертая власть». Отсылаю вас за подробностями к газетам от 5-го июня.

Мне запомнилась неимоверная духота и теснота в крохотных фойе перед залом. Все знали друг друга, шумно раскланивались, целовались. Я не знал никого. Я изнывал в своем «прикиде от Версаче», надетом по настоянию Натали. Пока я брился в ванной, она его успела отгладить. (Если помните, после бурных приключений в ночь на второе июня «прикид» мой находился в самом плачевном состоянии.) Душно в нем было ужасно. В фойе терпко пахло потом и французскими духами.

Я должен извиниться за то, что не называю фамилий выступавших на конференции. Повторяю, в этом звездном собрании я никого не знал. Но звездность их чувствовал по смелым восклицаниям и свободным манерам. А главное — по строгим, элегантным охранникам на мраморной лестнице.

Открыл конференцию высокий, чуть сутуловатый улыбчивый человек, назовем его «официальное лицо».

Для начала «лицо» поздравило всех с хорошей погодой, предположило, что сама природа сделала такой великолепный подарок своему вдохновенному певцу. Но по красным, потным лицам присутствующих «лицо» поняло, что природа с подарком переусердствовала. «Лицо» улыбнулось залу. Закинув пиджак за спину, как на предвыборном плакате, «лицо» предложило то же сделать присутствующим:

— Мы же работать сюда пришли, а не мучиться.

Этот лозунг приняли со сдержанным воодушевлением, скептически засмеялись, шумно задвигались, снимая пиджаки. Я тоже хотел скинуть «прикид», но Натали не позволила, шепнула мне на ухо:

— Им можно. Да? Тебе — нельзя.

Я удивился, но спорить не стал. Всю конференцию поэтому я слушал вполуха. «Но это хорошо!» — как говорит генерал Багиров. Это избавляет вас от ненужных подробностей.

Официальное лицо повторило знакомый лозунг: «Пушкин — наше все!» — и выразило надежду, что юбилей поэта обратит наконец внимание правительства на бедственное положение культуры и науки.

«Лицу» нестройно зааплодировали. Какой-то потный толстяк заметил громко: «Культура зависит от сантехника и прораба!» (Кого он имел в виду — я не понял.) А «официальное лицо», извинившись, покинуло конференцию.

Следующий выступающий был директор (чего — я прослушал). Высокий седой человек в золотых очках с виноватой улыбкой тоже говорил о Пушкине. О том, что Пушкин для России — больше чем поэт. Вспомнил молодого Есенина, читающего у памятника Пушкину на Тверском бульваре свои стихи: «Мечтая о могучем даре того, кто русской стал судьбой». С виноватой улыбкой директор попросил всех согласиться с народным поэтом: Пушкин — судьба России! В зале напряженно молчали. И тогда директор начал смущенно возмущаться «перегибами», как он выразился, в великолепном всенародном юбилее. Оказывается, в Москве, рядом с храмом у Никитских ворот, где венчался Пушкин с Гончаровой, московские власти открыли фонтан «Саша и Наташа», а где-то на Арбате ретивые предприниматели назвали— свое бистро «Арина Родионовна», поскольку «верная подружка бедной юности» поэта любила пропустить за компанию кружечку-другую. С полной кружечкой и встречает «Арина Родионовна» на Арбате своих новых клиентов. Директор, пожимая плечами, возмущался, что в модных московских бутиках на манекенов нацепили пушкинские цилиндры и украсили их щеки бакенбардами. И все потому, что Онегин был «как денди лондонский одет». И уж совсем неизвестно, почему появилась водка «Пушкинъ». Очевидно, чтобы было кого с похмелья «добрым словом» поминать… В конце своей речи директор развел руками и жалобно вопросил: