— Просто восхитительно! И до чего же умно придумано! — воскликнул адвокат.

— Очень даже глупо, — возразил граф, — а на что же мы будем жить «до конца ее дней»?

— У вас есть расписка на полмиллиона, — сказал клерк. — Господин Бадор только что так ее расхваливал…

— Да-да, — вспомнил пэр, — неплохая была сделка.

— Она недействительна, — тут же отозвался адвокат. — Ведь я даже не коснусь этих денег, они ваши, так что извините.

— Мошенник!

— А вы — жалкий нищий!

— Ну-с, — громовым голосом заглушил их перепалку Риго, — говорите, ваше сиятельство, согласны ли вы жениться на таких условиях? Да или нет?

— Ну и ну, — забегал по комнате пэр, — ведь один Бог знает, сколько придется ждать эти два миллиона… Прекрасная, конечно, перспектива, но очень уж отдаленная…

— Ах, сударь! — возмутилась Эрнестина. — Вот она какая, ваша любовь!

— Но, барышня, — пробормотал граф, — сами подумайте — ведь ваша матушка слишком молода.

— Какой ужас! — вскрикнула Эжени.

— Не переживайте вы так, — обеспокоенно шепнул ей адвокат, — а то, неровен час, заболеете…

Эжени отвернулась от него и встретила ничего не выражающий, словно помутненный головокружением взгляд Луицци. В этот момент Риго опять рявкнул:

— Ну так что, господин граф, согласны вы или нет?

Граф никак не мог решиться, и нотариус вкрадчиво шепнул ему:

— Ваше сиятельство, госпожа Пейроль и в самом деле молода, но вот бабулька уже давно на ладан дышит; стоит только немножко умаслить ее — и ее миллиончик достанется вам, не пройдет и пары годков.

— Верно, — поддакнула Эрнестина.

— Я согласен, — выдохнул граф.

— Не подать ли лошадей столичным франтам? — тут же спросил Малыш Пьер.

— Хоть бы тебя черти унесли! — ответил клерк.

— Этого ему не миновать, — заметил нотариус.

— Черт бы вас побрал всех и меня вместе с вами! — вскричал взбешенный приказчик.

— Это его долг, — ухмыльнулся нотариус, — и он его с удовольствием выполнит. Прекрасно, господа, — продолжил он, — но мы еще не закончили. Нам предстоит еще узнать, кого выбрала госпожа Турникель.

— И правда. — Малыш Пьер выдвинулся на первый план, галантно выпятив грудь.

— Я лично в этом не участвую, — заявил приказчик.

— И у меня что-то пропало всякое желание жениться, — сказал клерк.

— В таком случае, остаются только двое, — подвел итог нотариус, — Малыш Пьер и барон де Луицци.

— Я?! — перекосился Арман.

— К месту было бы отметить, — нотариус до такой пронзительной ноты возвысил голос, что заглушил всякое шушуканье в гостиной, — что брачный договор госпожи Турникель составлен исключительно в пользу жениха. Ибо ее миллион не определен в качестве приданого; она как бы признает, что это деньги будущего мужа, откуда следует, что ее счастливый супруг может распоряжаться этим миллионом целиком по своему усмотрению.

— Но это же совсем другое дело! — воскликнул приказчик.

— Да, это круто меняет положение, — подтвердил клерк.

— Вовсе нет, — сказала старуха, — вы оба мне отвратительны, так что до свидания, господа пижоны{307}.

— И правильно, — расправил плечи Малыш Пьер, — брысь, вертихвосты! Не про вас красавица Жанна!

— Что да, то да, — продолжала госпожа Турникель, — и чтобы моя внучка не очень-то заносилась, раз стала графиней, то меня вполне устроит титул баронессы.

— Вот как, — огорченно вздохнул форейтор, — что ж, прощайте, Жанна. Вы пренебрегаете старой дружбой — смотрите, как бы вам потом не пожалеть.

Притворившись, что уходит, он вдруг резко обернулся:

— Кстати, дон барон из берлины о четырех лошадях, совсем забыл! Я же не отдал вам письмо от того сухаря в черном платье. Затерялось где-то в кармане…

Малыш Пьер бросил конверт на стол, и Луицци принялся за чтение. Тем временем в гостиной все бурлило: адвокат пытался успокоить Эжени, а граф де Леме громко переругивался с Эрнестиной из-за уплывающего из рук бабушкиного наследства. Вот что прочел Луицци:

— Миллион! — закричал нотариус, словно желая угомонить общество. — Миллион, вы понимаете, миллион франков, который переходит во владение и полное распоряжение будущего супруга.

— Ты окончательно отказываешься, Малыш Пьер? — спросил Риго.

— Она не хочет меня, неблагодарная, — жалобно прохныкал форейтор.

— Не уходи пока, малыш; если уж не суждено мне стать баронессой, тогда стану крестьянкой, не одно — так другое!

— Прекрасно сказано, — подметил нотариус, — не одно — так другое — в этих словах участь большинства людей, ведут ли они полный радости образ жизни или же гниют в Сент-Пелажи!{309}

— Ну-с, — насупился Риго, — господин барон, вы что, уснули? Выбирайте: или вы мой деверь, или же я сажаю вас в кутузку. Ибо предупреждаю вас: поскольку переводной вексель ни в чьих иных руках, как в моих, то я могу сказать вам заранее, в каких местах вам предстоит провести ближайшие пять лет, если сейчас откажетесь. Согласны? Раз…

Барон вцепился ногтями в грудь.

— Два…

Барон в бешенстве разодрал себе кожу.

— Три! Последний раз спрашиваю, согласны?

— Да!!! — крикнул барон, поднимаясь с места и глядя вокруг с такой угрозой в глазах, что никто не посмел не то что засмеяться, но и пикнуть.

— Тяжело же ему это далось, — тихо крякнул Риго.

— Не так тяжело, как я ожидал, — задумчиво молвил нотариус.

VII

Головокружение

— Дело сделано, господа, — объявил Риго. — Прошу к столу, господа, прошу. Нас ждет торжественный ужин, на который я пригласил всех знатных и богатых помещиков округи. К столу! И пусть женихи возьмут под руку невест; представление должно пройти по всем правилам!

Господин де Леме подал руку Эрнестине, адвокат — Эжени, а замыкал шествие барон де Луицци под ручку с госпожой Турникель. Арман шел словно пьяный, не понимая, что делает и что говорит. За стол его посадили между будущей супругой и неким господином лет тридцати по имени де Карен. Ужин только начинался, когда Луицци услышал, как его сосед тихо сказал графу де Леме:

— Ну как, друг мой, выгорело дельце?

— Не так уж, чтобы очень. Два миллиона, но только после смерти тещи…

— Это мой случай, только наизнанку. Вы ждете богатство, а я — пэрство.

— Да, похоже, — вздохнул граф.

Луицци прислушивался, кругом усматривая подлость и тем самым надеясь оправдаться в собственных глазах за собственное гнусное поведение; нотариус же весело выкрикнул:

— Давайте выпьем! Кто-нибудь составит мне компанию?

— Конечно, черт побери! — поддержал его господин де Карен. — После сделанной глупости нет ничего более светлого и прекрасного, чем надраться до потери пульса.

Они чокнулись, и когда нотариус выпил, из его рта вылетел белый дымок, как будто кто-то залил вино в раскаленную трубу, где оно тут же испарилось.

— Выпейте, барон, — обернулся к соседу господин де Карен, — это лучшее средство от сварливых жен, злых деверей и жадных тещ.

— Да, пожалуй, — оторвался от тяжких дум Луицци, — пить так пить. Мне надо забыться.

И он начал пить, поглощая одну рюмку за другой с такой яростной жадностью, что вскоре трапезная и сотрапезники закружились вокруг в каком-то бешеном танце. К тому же он не остался одинок в желании забыться; нотариус носился от одного гостя к другому, предлагая всем выпить и заражая общество тем духом безудержной попойки, который не оставляет в стороне даже самых убежденных трезвенников.