— Мне уже ничем не поможешь… Энерджи оказался хитрее меня… — Ринери-Гоша кивнул на тело Гуиндаччо, которое еще содрогалось в конвульсиях.

— Гуиндаччо — энерджи?

— Энерджи воспользовался телом Гуиндаччо, чтобы быть рядом, когда Яндра передаст Папе гримуар. Я его вычислил, но не уберегся… Прощай, Иванна, теперь ты должна вернуться. Помнишь, как?

— Выход там, где вход, — прошептала я.

Мне хотелось разрыдаться, прижать к себе голову умирающего Гоши, но я не могла этого сделать, будучи астралом.

Гоша больше не мог говорить, в груди у него хрипело, а на губах показались кровавые пузыри. Умирал он долго и мучительно. И только когда он навсегда затих, я пошла к выходу из башни.

«Выход там, где вход». Вошла я в этот мир за пределами Рима, в карете, на дороге, ведущей в Рим из Остии. Мне следовало отправиться туда, и, оказавшись в том самом месте, где был совершен переход, я вернусь в свое время. На душе было прескверно.

Проблуждав по запутанным улочкам Рима, я вышла на Виа Кассиа, где увидела толпы испуганных людей с пожитками, спешащих покинуть город. Известие о том, что неаполитанцы уже в Риме, облетело горожан с быстротой молнии. И не везде римляне встречали солдат короля Владислава хлебом-солью. Одни бежали, другие закрылись в домах, уповая на крепость их стен, третьи дрались с оружием в руках. Слышались орудийные выстрелы со стороны замка Ангела — его защитники решили сопротивляться, несмотря ни на что. В толпе мелькали мантии прелатов из курии, там были и клирики из свиты Папы. Кто-то из них ехал верхом на муле, другие шли пешком. Далеко впереди виднелся обоз под флагом Папы. Где-то там должен был находиться Папа Иоанн XXIII, торопящийся выбраться из города, ставшего ловушкой.

Позади послышались дикие крики и возгласы ужаса. Обернувшись, я увидела, как в толпу вклиниваются конные рейтары, коля и рубя всех подряд. Люди метались, пытаясь спастись, а всадники, видимо, получали удовольствие, нападая на безоружных людей, среди которых было и духовенство. В мгновение ока рядом со мной улица опустела, только далеко впереди были видны убегающие, и туда уже мчались с десяток рейтаров, остальные принялись рыться в брошенных вещах. Мне, как астралу, ничего не угрожало, и я спокойно шла вперед, иногда лягая пробегающих мимо алчных рейтаров. Вырвавшиеся вперед рейтары догнали папский обоз и теперь грабили его, к счастливчикам спешили присоединиться другие солдаты неаполитанской армии. Вдруг в одном из домов раздались душераздирающие женские вопли. Видно, стены оказались недостаточно крепки, чтобы защитить от мародеров и насильников обитателей дома. Хотя по доносящимся выстрелам было ясно, что город еще не полностью взят, его уже грабили, как и положено победителям. Мне же еще придется преодолеть не один километр до места перехода, видя эти ужасные сцены.

Как и в Форли, в Риме Гоша сделал всю работу сам, пожертвовав своей жизнью. Я была к нему несправедлива, не замечая за его безалаберностью, внешней бравадой и пофигизмом человека большой души. Помня о моей неопытности, он принял удар на себя, возможно, этим сохранив мне жизнь. Мне надо вернуться в свое время? Но ведь задание полностью не выполнено, у Балтазаре Косса осталась карта, на которой отмечено местонахождение гримуара, и он приложит все силы, чтобы им завладеть.

«Теперь мой выход!» — отбрасываю прочь все сомнения, приближаюсь к спешившемуся рейтару, роющемуся в сундуке с одеждой рядом с перевернутой повозкой. Он находит мешочек с монетами, и на краснощекой физиономии появляется довольное выражение, но заглянуть внутрь ему не удается — вхожу в его тело. Не знаю почему, но на этот раз возникает брезгливое чувство, словно я напялила на себя грязную, вонючую одежду. Забираюсь на лошадь, и — о ужас! — я так высоко над землей! В седле чувствую себя неуютно, неустойчиво. Рефлекторно сжимаю бока лошади ногами, забыв, что на сапогах шпоры. Лошадь резко срывается с места, и я едва не грохаюсь на землю; бросаю поводья, пригнувшись, обнимаю ее за шею. Мчусь с невероятной скоростью, ожидаю, что вот-вот свалюсь и разобьюсь насмерть. Через несколько минут овладеваю собой, преодолеваю страх и понимаю, что все не так плохо. Хоть я никогда не ездила верхом на лошади, но рейтар провел на ней половину жизни, и его тело инстинктивно делает то, что нужно. Гоню прочь сомнения и выпрямляюсь, беру поводья в руки. Вот и папский обоз, вокруг валяются пустые сундуки, одежда попроще, вещи, не представляющие интереса для грабителей. Вижу несколько полураздетых трупов, очевидно, это те, кто пытался дать отпор захватчикам и поплатился за это жизнью.

Слышу громкий разговор находящихся в нескольких метрах от меня рейтаров и вижу опрокинутую карету с папскими отличиями. Подъезжаю ближе. Высокий худощавый солдат со шрамом через щеку рассказывает о недавних событиях, видимо, только что подъехавшим товарищам.

— Я был от Папы совсем близко, но проклятый швейцарец чуть не ссадил меня с лошади пикой, и пока я с ним разобрался, Папа обрезал кинжалом постромки и вожжи, вскочил на лошадь без седла и ускакал. Швейцарцы, его охрана, надо отдать им должное, дрались как львы и все тут полегли.

— Что же ты не догнал Папу? Король щедро наградил бы тебя за его пленение. На запряжной лошади без седла он не смог бы от тебя уйти.

— Когда Папа садился на лошадь, то уронил шкатулку и хотел было за ней наклониться, но когда увидел, что мы вот-вот добьем его охрану, отказался от этого намерения, высыпал из кошеля золото на землю и погнал лошадь во всю мочь. Всадник он отменный, я вам скажу. Как только мы разделались со швейцарцами, стали папское золото собирать с земли. А я сразу кинулся к шкатулке, но не один такой умный оказался. От меня потребовали, чтобы я на всех поделил сокровища, спрятанные в шкатулке. Я открыл ее кинжалом, а там, кроме свитка бумаги, ничего нет. Так что и Папу упустил, и сокровищ не нашел. Из золотых монет, которые высыпал Папа при бегстве, только две мне достались. И зачем Папа до последнего держал эту шкатулку при себе?

— Шкатулка у тебя? Дай взглянуть! — Меня охватывает нетерпение.

— Может, желаешь ее приобрести? — ухмыляется рейтар.

— Может, и захочу.

Рейтар вытаскивает черную деревянную шкатулку с папским гербом и ключами, украшенными мелким жемчугом. С замирающим сердцем открываю ее. Внутри свиток, разворачиваю — это та самая карта! У меня даже руки дрожат — такая удача!

— Годится, покупаю!

— Сто золотых!

Достаю кошель, в нем золотые и серебряные монеты, но требуемой суммы нет. В седельной сумке нахожу еще немного монет, но все равно этого недостаточно. Торгуюсь, отдаю в придачу все ценные вещи, которые обнаружились в седельной сумке, и владелец шкатулки нехотя соглашается отдать ее мне. Окрыленная, беру шкатулку и, отъехав в сторону, с помощью огнива и фитиля поджигаю свиток, ожидаю, пока он не сгорит полностью. Смахнув пепел, отправляюсь в путь. Теперь я готова к переходу в свое время.

4.3

Рим. Наше время

Разминаю тело; как приятно его чувствовать и знать, что оно мое собственное! Средневековье, известное моим современникам как время благородных рыцарей, прекрасных дам и веселых пиров, при соприкосновении выглядит не так поэтично, порой страшно. В детстве я зачитывалась романами Дюма, Вальтера Скотта, с замиранием сердца представляла себя на месте их героинь, но теперь рада, что родилась в эпоху автомобилей, самолетов, поездов, Интернета, сливных бачков, телевизоров, фенов, косметологии, мобильных телефонов и всех прочих атрибутов, присущих моему времени.

Оказавшись в номере, я замечаю, что меня колотит, и спешу проверить, заперта ли дверь, словно ожидаю, что сюда вот-вот ворвутся рейтары короля Владислава. Смотрю на часы: 23:00. Я отсутствовала в своем времени всего час. Мне вспомнилось мертвое лицо Ринери, но в глубине души все же теплится надежда: «Вдруг Гоша жив и ему нужна помощь?» Заставляю себя выйти из номера. В коридоре пусто, но тревога меня не покидает.