— Значит, гришь, идут в разведку и по дороге учнут разорять сторожки? — молвил, выслушав, расчесал пройму зудящей подмышки. — Ну, каковы обплёвки, стервецы, змеёныши? Ясненько. Отписываю приказ… Возьмёшь тридцать верховых и немедля по Волге — до самой Самары. Всем — с собой пай сушёного мяса на десять дён. После сами разживётесь там кто-как-чем. Зарядцев брать без ограниченья. — Боярин натянул архалык, вышел в светлицу и заскрипел пером. Сам!

Спустя пару часов конная часть покидала Астрахань. Мелкоснежье. До ближнего большого сторожевого укрепления двое суток скорой езды. Ногаи, судя по всему, опережали часа на три, не меньше. Вытоптанную старицу на многие вёрсты заволокло пушистым начёсом. Снегопад избыл и догонщики ухвостились по свежему следу.

В чём-в чём, а в медлительности главаря кочевой кодлы не уличишь. И за день настичь не удалось. А ведь тот не знал, что за ним снарядили охоту.

Дав пять часов ночного передыху, Бердыш поднял своих до зорьки. И снова погоня. Таким образом, он рассчитывал не только ухватить подрывников за гузку, но и застать врасплох. В конце концов, если они люди, должны ж когда-то и отдыхать? Однако неутомимый ногайский зажигала придерживался того же порядка: на месте недавней стоянки валялись не затухшие угли…

Среди Степановых нашёлся один охотник. Намётанным глазом вывел: конников не меньше восьмидесяти. Это и много, и не так чтоб. Числом, конечно, превосходство явное. Но, с другой стороны, впервой ли хорошо обученным бойцам при ружьях, самопалах и протазанах нагреть большее, но дикое воинство? До дозорной заставы, подсчитали, часов шесть резвого скока. Ногаи, по приметам, опережают часа на полтора. Но, что важно, о преследователях вряд ли догадываются. Судя по быстроте их передвижения, до цели доберутся всё-таки раньше. А напав на заставу внезапно, без труда истребят десяток стрельцов… Бердыш загнал людей. Шибче нельзя: кони не вынесут.

Застава располагалась на обрывистом со стороны поймы берегу. Чем ближе, тем горше предчувствия. Обойдя утёс с пологой стороны, поднялись взвозом к толстому бревенчатому срубу с жильём. Дубовая дверь грузно свисла на уцелевшей жиковине. Заходить было страшно. И худшие опасения подтвердились! В большом выстуженном после топки жилище — пластами пять трупов. Кровь, раны. И каждый, как ёж, стрелами утыкан. Однако не хватало, по меньшей мере, семерых. Выйдя из сруба, Бердыш услыхал:

— Гляньте-к!

Все своротили шеи, куда казал молодой десятский. То, что открылось ему, другим загородила дровяная поленница. Обогнув, Бердыш узрел упархивающий рой, что осетровыми икринами пятнал сахарное поле.

— Теперь не уйдут, — проскрежетал Степан, харкнул и дал знак: по коням.

— Погодьте, — бухнуло из поленницы. Дрова раздались, из серёдки вытряхнулся крепкий сутулец.

— Ты что там делал? — очень «кстати» спросил Степан.

— Хоронился. Тут така притча: не успел за мечом, как эти шершни совсюду… Постреляли, порубали. Кого с первого маху… Оставшихся повязали и увели. Я, така притча, ещё при подступе мертвяком притворился, уполз да залёг, иззяб.

— Как же тебе это… подвезло?

— Сам не пойму. Но, мнится, один, въедливый, точно усёк, как я затрепыхался. Хотел дорешить. А другой, молодой этакой, не по-ихнему высоченный и зенки не в ниточку, того за плечи так вот приподнял и отворотил. Дал, така притча, мне переждать грозу, жизнь подарил, выходит…

— Как жe вы, растяпы, прости меня, господи, проворонили?

— Да кто ж их знал? Уж скоко от ногаев не случалось лиходурства такого. К тому ж, с реки-то к нам подвалило человек двадцать сперва. Так те назвались людьми Казыева улуса, а тот во вражде с Урусом и, така притча, к нам в приветности. Стали мы с теми, така притча, балакать, так нам в зад как вдарят те, которые… Шестерых наших, всё стрельцов, осилили и там же повязали. Вот и меня нешибко хватанули в плечо. Но боле не замали, така притча. Тех из наших, кто до оружия успел, те — с реки — постреляли. Всё разом сделалось. Те, что в срубе остались, хотели затвориться, но те, ироды, скопом навалились, дверь своротили… Вот как всё было, така притча. Наваждение одно. Скоко служу, таких головорезов в ногаях не встречал. Одному дивлюсь: отчего меня не кокнули? Голову сымай, твердить буду, что видели, какой я мертвяк. Така притча…

— Чего дивиться? — мрачно усмехнулся Степан. — Нужно ж было хоть одного бытчика оставить, чтоб о казыевых злодействах до Астрахани донёс.

— Какой бытчик? Не видал бытчика, — догадливый стрелец уставился на Бердыша.

— Ты — бытчик, — вздохнул Степан.

— Я?

— Ты, ты. Но лясы точить не время. На ногах крепко, что ль, стоишь, воюн?

— Да вроде ляжки целы, — ответил стрелец после раздумья: всё, видать, не мог постичь смысла разъяснений.

— Тропы все тут знаешь? — спрямил мысль Степан.

— Тропы? То да… Да как сказать? А… как не знать? Четыре годка безвыездно тут плесневели. Анахоретами, така притча. Как не знать. Да…

— Это кстати, — уморился Степан. — Хоть какой от тебя толк, — пробормотал тише. — Вот и научи: можно ль ким окольным путём упредить, чтоб в следующей заставе засаду заделать?

Сообразительный воин надолго задумался и медленно, по тютельке, выжал:

— Не-эт, та-ак не-э успе-эть, — слушая тягучину, Бердыш в сердце сплюнул. — А вот коль по старице… Ой, что ж я леплю? — затараторил с полслова вдруг спасёныш. — Коли не по старице, а напрямки к следующей заставе… можно и обогнать. А можно и… нельзя…

Бердыш качнул головой: послал же бог стране надёжу. Но выбора не было. Повелел:

— Кто-нибудь, посадить вторым… Как имя-то?

— Кашин. Ларион.

— Ну, добре, Ларион. Веди скорее, не сбейся, гляди.

Выждав, когда ногаи скроются за дугою склона, русские поскакали малоизведанной дорогой. Была она куда тернистей: коряги, суметы, сугробы, заносы — пролегала в чащах, буераках да по разломам. Но длину пути, и вправду, сократила. По названным Кашиным приметам: высок, зенки не в ниточку, — Бердыш уверился в начальном подозрении: смелый и ловкий заводила налётчиков — тот самый Кирей, сын Телесуфы. Его Бердыш запомнил по подворью на Корнюши.

Выбились из сил, но к тяготам приноровились. В итоге, добрались до своих часом ранее людей Кирея. Бойцов тут было немного: восемь казаков и стрелец-начальник. Он ушам не поверил, узнав, что грозило. Всё приговаривал без устали: «Свят»… Сруб был не мал, бойниц вдосталь, на стропиле красная хоругвь.

Не на шутку обеспокоил доклад о кочующем неподалёку ордынском купе. В случае пальбы ногаи могут испугаться и стрекануть. Но с той же долей вероятности — напротив, присоседиться, ввязаться в бой. И, чёрт его знает, на чьей стороне. Вообще их поведение выглядело подозрительным: днями торчали против сруба, шагах в трёхстах, глазели, но с дозорными так и не перемолвились. Чего им тут, что за нужда?

Степан на случай боя предпочёл подзабытый, но любый рукам бердыш, а также запасся самопалами. Стрельцов десять расторопно попрятал в амбаре. Десяток всадников отправились в густую даже без листвы чащу. Назначенные «засадным полком», они должны были вступить в сечу при крайней нужде. Всё провернули живо и слаженно. Но…

Бердыш только дал последнее распоряжение, а из-за низкой скалы выехали десятка три ногаев. Недоставало где-нибудь с полста! В игре боевой мысли их предводитель остался неизменен. Что понятно: откуда б ему знать, что здесь не только знают о недавней расправе, но и готовы к отпору?

Кирей подъехал во главе самых отъявленных башкорубов. От бойницы их разделяло саженей двадцать. Степан прильнул к оконцу, сомнений не оставалось: кучерявый, глазастый и горбоносый красавец — сын проклятого Телесуфы. Это его коней Степан похитил, бежав с корнюшьего подворья.

— Ну, ребята, готовьсь, — передал Бердыш по строю.

До десятка дул шипами и жалами занозили щели избы.

Как русские лупят басурман

Вперёд выехал некрасивый пожилой ногай, приветливо щерясь, закричал: