Баязид гордился своими победами, хвастал, что покорит всю Европу, и даже заявил: «Мой конь будет есть овес на алтаре Святого Петра в Риме». Сами европейцы в это уже верили, боялись, откупались. И тут появился Тимур. Ожидалось, что стремительный Баязид бросится ему навстречу и будет грандиозная сшибка. Да природа берет свое: Баязиду, как и Тимуру, уже давно за шестьдесят. В отличие от сухопарого Тамерлана, султан османов — обрюзгший старик, который уже давно не может сесть верхом на коня и перемещается в повозке, под балдахином.^[211] Как и разбойник Тамерлан, Баязид имел страсть к драгоценностям. Но помимо этой страсти у него была еще одна: он собирал в свой гарем самых красивых девушек в мире. Но это было в молодости и далеком прошлом. Теперь Баязид влюблен в одну Деснину, и правда то, что брат Деснины Стефан Лазаревич, равно как и сестра, более управляют Баязидом, чем тот страной.

У серба Стефана Лазаревича свои исторические счеты к древней столице Византии — Константинополю. Константинополь почти под их пятой, готов вот-вот сдаться. А тут вдруг неожиданно ожил, стал сопротивляться, даже дань не выплачивал, и остальные европейские страны активно стали Константинополю помогать и оружием, и провиантом, и войсками по морю и по суше. Сюда вынуждены стянуть все войска османов. И не знают Баязид и Стефан Лазаревич, что эта активность профинансирована дальновидным стратегом Тимуром, коего они и за противника еще не считают.

А Тамерлан только этого и ждал, чтобы Баязид увяз под Константинополем, а сам двинулся на юг разобраться поодиночке сперва с мамлюками Сирии и Египта.

* * *

Эмир Красный Малцаг, будучи командующим северных территорий Сирии, такой разведкой, как у Тамерлана, конечно же, не располагал, но, контролируя основные караванные пути региона, он, по сведениям купцов, определил, что к Тебризу подтягиваются несметные войска, сам Повелитель выдвинулся из Самарканда на запад.

У Малцага не вызывает сомнений тот факт, что противостоять армии Тамерлана при данных обстоятельствах сил просто нет, даже если все объединятся. И хотя историки любят повторять крылатую фразу Тамерлана — «Численность войск ничего не решает», на самом деле именно этот фактор решает почти что все. И сам Повелитель это знает: одна лишь его личная охрана — более десяти тысяч, и еще тридцать — всегда под рукой. При таком раскладе сил десятитысячный корпус Малцага — ничто. Он шлет срочное донесение в Каир султану Фараджу, и оттуда ответ: «Этот дикарь не посмеет сунуться в мои владения, а если посмеет, я лично явлюсь и покажу вам всем, как надо с варварами поступать».

Тогда Малцаг просит оказать ему финансовую помощь для покупки наемников и дабы привлечь на свою сторону вождей местных полукочевых племен, под командой которых много тысяч сабель. «Что это за армия и кто у них командир, если они не могут сами себя прокормить?» — следует из Каира ответ, и корпус Малцага просто на подножном корме, в то время как он знает — в Каире почти не прекращаются бесконечные празднества и пиры. Султан Фарадж, называя Тимура дикарем, уже забыл, что его отец был настоящий раб, да благодаря характеру, внутренней силе и целеустремленности выбился в люди, занял достойное место в истории. А вот его незаконнорожденный сын, уже якобы не раб, да душонка рабская, — теперь султан огромной, древней страны и, не осознавая ответственности, предается разгулу, окружив себя такими же слащавыми юнцами, которые зачастую брезгуют женским полом.

Малцаг в критической ситуации. Конечно, он не султан, как Баязид и Фарадж, тем более он не эмир Тимур. Однако он уже известный человек, с ним считаются, прислушиваются, и есть немало предложений. Так, султан Багдада Ахмед-Джалаирид зовет к себе на службу главнокомандующим. Туркмен Кара-Юсуф тоже не прочь заполучить такого полководца, и еще есть предложения, в предвидении очередного нашествия Тамерлана.

Если судить с материальной стороны, а она во все времена есть и превалирует, то все предложения были заманчивы. Но есть и иные факторы, например, репутация. Служить у султана Багдада — чести мало, ибо султан, будучи неимоверно богат, также и труслив. Только заслышав, что приближается Тимур (это было летом 1393 года), султан Ахмед из города спешно бежал.

Кара-Юсуф, наоборот, смел, жесток, и, как Тимур, разбойник, только масштаб иной. В прямое столкновение с Повелителем Кара-Юсуф никогда не вступает — мало сил, но своими дерзкими выпадами он немало Тамерлану досадил. Может быть, по духу да некоторым целям — общий враг — Кара-Юсуф и близок Малцагу. Да вместе с тем Малцаг теперь ведь не один: за ним десять тысяч мамлюков — кавказцев-земляков, которые служат султану Египта, и, как во все времена, не просто так — есть, пусть и небольшое, но жалование и по выслуге лет перспектива получить земельный надел, и тогда доживать свой век где-либо в Сирии или Египте или продать участок — орошаемая земля дорого стоит, — и вернуться восвояси, если таковое есть, и тебя там ждут.

Зато Малцага ждут, ой как ждут. А как он скучает, места себе не находит. Шадома как уехала в Самарканд, лишь раз через людей купца Бочека весточку дала, а потом — ничего. Он даже не знает, жива она или нет, ведь прямо в логово кровника угодила. Еще больше Малцаг тоскует по семье, по маленькому сыну. Они в Тебризе. И пока там правит Мираншах — более-менее спокойно, ибо там полное безвластие, каждый живет как может, и в огромном городе затеряться легко. А вот если появится Тамерлан, то это строгость и контроль во всем. Тысячи его шпионов — сыщиков, доносчиков — обойдут каждый дом, все проверят и все возьмут на учет. А если Повелитель узнает, что здесь семья его противника, — все выпытает. Словом, оставлять семью в Тебризе нельзя, поручить их кому-либо еще — тоже опасно. Более прежнего рискуя, Малцаг под видом погонщика вновь отправился в Тебриз.

Быть в семье, ласкать подрастающего сына, подолгу беседовать и советоваться с доктором, как с отцом, — большего счастья на земле нет. И что еще Малцагу надо? Плюнуть бы на все, в первую очередь на султана Фараджа, и жить бы тихо, мирно, как миллионы живут. Следом другая мысль. Тамерлан вновь надвигается, вновь будут погромы, пожары, смерть, вслед за этим — чума. И если не он, то кто будет со злом бороться, кто будет мстить, кто его семью защитит? А может, бежать с семьей? Бежать на родной Кавказ, укрыться в горах, куда Тамерлан уже не придет: там более грабить некого и нечего. Тогда он сам последний трус: своего сына спасая, убежит, а своих соратников-кавказцев, что сейчас в пекле лета стоят на болотах Тигра близ Мосула, мучаясь днем от слепней и мух, ночью — от комаров, он бросит их на произвол судьбы. Нет, так не должно быть.

А ведь и это не все. Где-то Шадома. Он не может и от нее бежать. Она ведь не струсила, себя не пожалела, прямо в нору удава сама заползла. А Молла Несарт среди них, и сколько раз помогал.

Как назло, в этот раз купца Бочека в Тебризе нет: как очень богатый и влиятельный человек он многое знает, купеческим чутьем предугадывает; он бы подсказал, посоветовал, помог.

И Молла Несарт предупредил, с ним контактировать теперь опасно. А так, с одной стороны, Малцаг в Тебризе счастлив, с другой — заботой омрачен. В общем, так ничего и не решив, он через три дня вновь засобирался к мамлюкам и, провожая его, все-таки как надежда прозвучало из уст Сакрела:

— Родной, защищаться надо, да на рожон не лезь, береги себя. Как видишь, скоро второй ребенок у нас. Это теперь главное! Держись. С Богом.

…По данным Малцага, Тамерлан еще не прибыл в Тебриз, а авангард разведки его армии показался в окрестностях Мосула. Эти места тимуриды уже покоряли, обложили данью, поставив своего наместника. Эмир Красный Малцаг восстановил прежние границы мамлюкского султаната. Видимо, это никак не сказывалось на настроении тюрков, небольшой отряд разведки вел себя с нескрываемо-надменным презрением, вызывающе смело, они так близко подошли: слышна едкая их брань и даже стрелы долетают. На этот пустобрех Малцаг приказал не отвечать. В тот же день появилась легкая конница, до боли знакомая Малцагу. Они сходу стали атаковать позиции мамлюков и тут же бросились отступать, пытаясь завлечь за собой противника. Этот маневр ложной атаки Малцаг загодя предвидел, выставил засады — более трех тысяч тюрко-монголов полегли, около тысячи попали в плен.