о плохом: хорошая пища, массаж, в меру старое вино и прекрасное юное тело, да спокойный сон. Он это заслужил, он этого и только этого достоин. А враг иль недруг, пусть то даже сын, достоин смерти, и иного нет.

С этой еще не утвердившейся мыслью Тамерлан приблизился к Тебризу. Он хотел застать сына врасплох, чтобы самому убедиться в его беспорядочной жизни. Для этого он приказал основным войскам задержаться, а сам с небольшим эскортом, под видом посланца из Самарканда, прибыл в Тебриз. А город — словно вотчина^[200] Мираншаха: везде его портреты, на арабском, персидском и тюркском лозунги о нем и его призывы.

«Сын действительно сошел с ума или его свели с ума», — горестно подумал Тимур и в это время ему доложили:

— Эмир Тебриза и всех западных земель, ваш сиятельнейший сын Мираншах находится сейчас в «Сказке Востока».

— Что он там делает? — разъярен Повелитель.

— В ералаш^[201] играет.

— У-у! — выдал со злостью отец. — Так и есть — ералаш! — Теперь он пожалел, что инкогнито прибыл. К таким встречам он не привык, и, желая хоть на ком-то сорвать зло, он не то чтобы только сейчас вспомнил (вспоминал нередко), но почему-то именно сейчас ему захотелось увидеть Моллу Несарта. Он знал, что старика назначил Мираншах на высокую должность — казначея, — и представлял, что ученый, как и все смертные, уже, небось, отгрохал себе дворец, а то лучше — готовый купил: такова всежизненная практика министра финансов, и, как знает по своему богатому опыту Тимур, — вот секунду назад казначея казни, а очередь жаждущих этого поста не убывает.

Когда показали Повелителю жилище Моллы, он глазам своим не поверил: в такие хибары он давно не ступал и тем любопытнее стало туда пройти, ему давно не приходилось сгибаться в дверях.

В молитвенной позе на истертом коврике сидит Несарт, что-то нашептывая, четки перебирает. Во время молитвы беспокоить нельзя, да на то он Повелитель — сел бесцеремонно, грузно на деревянные нары, так что скрип, расставил по-хозяйски ноги.

— Ты что делаешь? — очень громко, словно не видно. — Грехи замаливаешь?

Хоть и ожидалось, но старик не вскочил, даже не двинулся. В том же медленном темпе закончил молитву, слегка повернул голову к гостю, наклонил и тихо ответил:

— Как видишь, нанизываю одну ложь на другую и приукрашиваю твои тщеславные деяния, молюсь за тебя.

— Гм, ты лучше за себя молись, — Повелитель осмотрел искоса Моллу, тот явно сдал, совсем побелела борода. — Чтоб в старости не страдал — повешу я тебя.

— А я не стар, не более тебя, и чувствую себя как лошадь!

— Ты ж далеко собрался, коль от осла уже до лошади добрался.

— Так это только для того, чтоб в окружении твоем хоть как-то отличаться.

— Хм, опять дерзишь? Теперь недолго, — Тимур встал, осмотрел комнаты. — А дом хорош. Под стать тебе. Вот только кухня маловата — здесь даже мышам тесновато, а впрочем, что кому дано.

— О Повелитель! Размер кухни, что и любовь моя к тебе.

— На что теперь ты намекаешь? Твое ехидство не пойму.

— Что ж тут понять иль не понять? Будь у таких людей, как я, большая кухня, не будет у тебя больших дворцов.

— Ты ж казначей?

— Не значит вор.

— Ну, скупердяй! Пойдешь на эшафот с мешком?

— Кто, как и с чем, за кем туда пойдет, лишь знают небеса.

— Ха-ха-ха! А знаешь то, что никогда ты не увидишь?

— О, мой эмир, ты вечен! — вознес руки Несарт. — А не увижу платы за свой труд.

— Во-во, хоть в этом мой сыночек оказался прав. За что ж тебе платить, разве за то, что ты в сношениях с мамлюком?

Наступила долгая пауза. Несарт, все еще сидя в молитвенной позе перед Тамерланом, тихо, но твердо произнес:

— Раз знаешь все, то растерзай.

— Змею пригрел.

— Хм, была б змея, здесь мыши б не водились.

— Мерзавец, изменник, — правой, не гнущейся ногой Повелитель пнул со всей силы Моллу, тощий старичок повалился набок, немного приподнял голову, изо рта, по белой бородке темная струйка. Он издал какие-то чавкающие звуки, кашлянул и, глядя прямо в лицо Тамерлана:

— Насчет мерзавца я не знаю, а вот «изменник» — не ко мне.

— Ух, распоясался — свинья! — грузно встал Повелитель. — Твой приговор свершен. Но прежде ты доложишь о казне. — Вновь прогибаясь в дверях, Великий эмир стал выходить, а Несарт и тут не сдержался:

— Лишь о казне и деньгах дума. Вот ноша. И как ты с ней помрешь?!

К старости у Повелителя обострились ревматические боли, с трудом повернув шею, процедил:

— Ты это о чем?

— Да так, о бренном, — Молла утирал кровь с бороды.

— Тьфу, — то ли в старика, то ли от брезгливости к его жилищу сплюнул едко Тамерлан, сделал жест, понятный охране, кривой походкой удалился.

Смеркалось. Город уже знал о прибытии Великого эмира. Вдоль улиц толпы людей, толпы нищих перекрывают дорогу. Личная гвардия Тамерлана полностью взяла Тебриз под контроль. Прямо по ходу процессии по городу ему докладывают

о ситуации. Главное, его сын примчался в главный дворец, готовится к встрече.

Огромный, каменный центральный замок Тебриза весь в огнях, кругом суета, сдержанный шум. Даже в воздухе чувствуется смена власти: кто-то счастлив, кто-то встревожен, все в преддверии перемен. При появлении Тимура вся городская элита, а это визири, военные, духовенство и прочие богатые и влиятельные люди, — склонились перед ним, и тут же, по договоренности, старший от духовенства начал было произносить приветственную речь, но Повелитель лишь небрежно кивнул, в сопровождении многочисленной охраны прошел в здание.

Во входном зале, словно от бессилия, опершись на мраморные перила лестницы, стоял худой, бледный Мираншах. Увидев отца, он бросился было к нему, сделав пару шагов. Перехватив взгляд отца, он замер, хрустя суставами, пал на колени, опустив голову. На шее у него уже была веревка — петля.

— А ты, оказывается, не совсем дурак, — едко, со злобой ухмыльнулся Тимур, — об этом, слава Богу, сам догадался, — он сделал знакомый для охраны жест.

Охранники потащили Мираншаха под лестницу, из-за сплошных толстых занавесей соседней комнаты послышался вопль и стон Сарай-Ханум. Будто никого в мире более нет, Тамерлан своей кривой походкой двинулся по лестнице наверх. Это всякая мелюзга вроде Моллы Несарта может в ожидании скорой смерти, от которой ровным счетом ничего в мире не изменится, сидеть в лачуге средь мышей и беспрестанно четки наяривать. А на нем, на Великом эмире, большая ответственность, особая миссия возложена, и ему рано, даже некогда о смерти думать, он еще полон сил, здоров, и еще предстоит многое сделать; он обязан навести в мире порядок, очистить веру, показать всем истинный путь к Всевышнему и к добру. И всякая мразь думает о нем, что он алчный, лишь о деньгах печется. Он размышляет о своем высоком предназначении. А людской сброд — те же бараны, без хлыста ничего не соображают, и нужны ему средства, чтобы содержать армию. Если бы Мираншах на западных рубежах стоял надежным оплотом, он бы спокойно двинулся на восток, в Китай. Теперь этот поход придется отложить: в Тебризе много забот, здесь должна быть пятая часть его действующей армии — сорок тысяч воинов; с такой армией пора б Мираншаху еще далее пройти, а все наоборот — многие земли вновь отошли к противникам, казна пуста, армии нет, лишь на бумаге. И чтобы все это восстановить, надо все документально, безотлагательно проверить, и поэтому вновь, уже во дворец привезен казначей Молла Несарт.

Это кажется, что по велению Тимура или Чингисхана огромная армия, сотни тысяч людей двинулись туда, стали на постой здесь. На самом деле армия во все времена — это строгая дисциплина, которая базируется на учете, контроле, содержании. И нельзя ничего пускать на самотек, нельзя расслабляться — враги сожрут, они кругом. Поэтому сам Тамерлан присутствует, когда его доверенные счетчики проверяют дела Мираншаха. Тут же казначей Молла Несарт им пытается что-то объяснить. Общая картина и так понятна, но тут она четко вырисовывается. Тамерлан все видит, и в конце, не выдержав, он в гневе набрасывается на казначея: