«Выводы экспертов Минздрава СССР о гибели погибших вследствие механической асфиксии, — констатировала Генеральная прокуратура СССР, — частично подтверждены и комиссией от международной организации «Врачи за права человека». Причём «представители Минздрава Грузии, ссылаясь на разнообразные и недостаточно убедительные причины, необходимых документов комиссии не представили, т. е. по существу препятствовали им в установлении истины»[1857].

Между тем разговоры об отравлении возникли не на пустом месте. «Обеспокоенность общественности, властей и следственных органов, — констатировала позднее парламентская комиссия, — вызывают продолжающиеся факты отравления детей в ряде школ города (школа № 1–21.04.89 г., школа № 46/47–06.05.89 г, школы № 101–17.05.89 г., школа №№ 147 и 169–18.05.89 г.). В отобранных пробах обнаруживаются признаки химических веществ отравляющего действия. По заключению специалистов, эти факты не могут быть связаны с событиями 9 апреля. В связи с этим прокуратурой республики возбуждено уголовное дело»[1858].

Это означает, что кто — то сознательно рассеивал в Тбилиси отравляющие вещества на протяжении почти полутора месяцев после трагических событий. А поскольку в аптеках они не продаются, к их распространению могли иметь отношение только спецслужбы (свои или чужие), которые таким образом сеяли панику среди населения и поддерживали слухи об использовании отравляющих веществ при разгоне митинга.

В связи с этим особого внимания заслуживает шеф грузинского КГБ.

Г. Гумбаридзе не только ничего не сделал для нейтрализации лидеров оппозиции вечером 8 апреля, не только дезинформировал военное руководство о действиях оппозиции по подготовке к противодействию разгону митинга, но и нарушил «все предварительные договорённости» об участии республиканского КГБ в самом разгоне. Более того, если «сначала он действительно расставил своих людей среди митингующих», то затем «за полчаса до начала операции дал приказ разойтись»[1859].

Мог ли руководитель КГБ республики по собственной инициативе уклониться от участия в этой операции? Нет. А поскольку на этот счёт он не имел распоряжений со стороны Д.И. Патиашвили, они могли исходить только из Москвы: или с Лубянки, или из Кремля.

Неудивительно поэтому, что после апрельских событий Г. Гумбаридзе не только не лишился своего поста, не только не понёс никаких наказаний (хотя ответственность за то, что руководство республики «просмотрело» подготовку этих событий и не смогло принять превентивных мер, лежало на нём), но и был повышен в должности — избран первым секретарём ЦК КПГ.

Это означает, что М.С. Горбачёв был доволен тем, как шеф грузинского КГБ вёл себя во время тбилисских событий. Но тогда получается, что генсеку нужны были и пролившаяся в Тбилиси кровь, и обострение антирусских настроений на окраинах, и рост недовольства существующей властью.

14 апреля М.С. Горбачёв подписал указ «О созыве Съезда народных депутатов СССР» на 25 мая.[1860]. С этого момента развернулась не только подготовка к съезду, но и организация парламентской оппозиции.

По мнению бывшего народного депутата СССР А.Н. Мурашёва, первые шаги на этом пути были сделаны в Москве ещё во время выборов, когда избирательный штаб Б.Н. Ельцина выступил с обращением поддержать его кандидатуру[1861]. На это обращение откликнулись 22 кандидата в народные депутаты, которые связались с избирательным штабом Б.Н. Ельцина и от своего имени выступили со специальным письмом[1862].

А.Д. Сахаров, который 18 марта вернулся из новой поездки за границу[1863], утверждал, что избранные от Москвы и Московской области народные депутаты («первоначально их было человек 20–30») стали собираться в Доме политпросвещения на Трубной улице «ещё до академических выборов, с конца марта»[1864].

Однако А.Н. Мурашёв пишет, что впервые они собрались вместе немного позже. 15 апреля 22 народных депутата встретились в МНТК «Микрохирургия глаза», который возглавлял известный врач С.Н. Фёдоров, и «решили, что было бы целесообразно, если бы перед Съездом такие встречи носили регулярный характер, а их итогом стали бы предложения Съезду и о повестке дня, и о регламенте съезда, и о необходимых изменениях в Конституции, и о порядке избрания Верховного Совета, и о статусе народного депутата»[1865].

После этого С.Н. Фёдоров позвонил А.И. Лукьянову, а когда его разговор с ним закончился неудачей, 18 апреля обратился к А.С. Черняеву и получил с его стороны поддержку[1866]. Так в Доме политпросвещения на Трубной площади возник «Московский клуб народных депутатов СССР»[1867].

Другой центр консолидации оппозиции сложился во время выборов от Академии наук, где главной фигурой оказался А.Д. Сахаров. Вокруг него объединились все 12 избранных от АН СССР депутатов[1868]. Заключительный тур выборов от Академии наук состоялся 19–21 апреля[1869].

Гавриил Харитонович Попов утверждает, что А.Д. Сахаров сыграл «огромную роль» «в консолидации московской депутатской группы». Он «совершенно однозначно высказался за то, что нужно объединить всех независимых депутатов — членов КПСС и не членов КПСС — и противопоставить их аппаратному блоку»[1870].

«При помощи Андрея Дмитриевича и при моём активном посредничестве, — читаем мы в воспоминаниях Г.Х. Попова, — преодолены были разногласия группы Афанасьева и группы Ельцина… Мы собрали, наконец, московскую группу в Доме политпросвещения». «Решили вместе подготовить свои документы к съезду»[1871].

Одним из связующих звеньев между этими центрами был Московский народный фронт, в руководство которого входил С. Станкевич, тоже ставший народным депутатом СССР[1872].

Признавая, что в объединении оппозиции важную роль сыграли Академия наук СССР и «штаб Ельцина»[1873], следует, однако, учесть, что сразу же после выборов, уже 28 марта 1989 г., Б.Н. Ельцин уехал на отдых в Кисловодск[1874] и вернулся в Москву только во второй половине апреля.

По свидетельству М.Н. Полторанина, А.Д. Сахаров тоже не сразу вошёл в эту группу[1875]. Данный факт признавал и сам Андрей Дмитриевич, подчёркивая, что присоединился к ней «с некоторым запозданием», «после выборов в Академии»[1876].

Поэтому, по всей видимости, следует согласиться с А.Н. Мурашёвым, который пишет, что «руководителем клуба стал Гавриил Харитонович Попов»[1877].

Как явствует из его воспоминаний, в доперестроечные времена Гавриил Харитонович не только имел связи в ЦК КПСС, но и контактировал с КГБ СССР[1878]. Некоторые авторы называют его даже «ближайшим другом и сподвижником Бобкова»[1879]. И хотя вопрос о связях Г.Х. Попова с КГБ ещё ждёт своего исследователя, есть основания думать, что со временем приведённая версия получит подтверждение. Гораздо проще обстоит дело с аппаратом ЦК КПСС. Из воспоминаний Гавриила Харитоновича явствует, что в рассматриваемое время он имел выход на самого М.С. Горбачёва[1880].