Тогда же, в августе — сентябре 1986 г., В.М. Фалин представил в ЦК КПСС записку о необходимости юридической оценки секретных протоколов к договору 1939 г. между СССР и Германией. Анализируя «положение в Прибалтике», автор характеризовал его как тревожное (хотя ничего тревожного тогда в Прибалтике ещё не было) и доказывал необходимость принципиального изменения советской политики в отношении этого региона.

Что же предлагал Валентин Михайлович для стабилизации положения в Прибалтике?

«Записка напоминала, что советская сторона так и не набралась мужества и ума сказать правду, в частности, о секретных протоколах к договорам 1939 года с Германией. Предлагалось не плыть по течению, а, не теряя времени, проставить точки над чтобы, насколько ещё возможно, овладеть инициативой». Речь шла о правовой оценке этих документов[524].

Валентин Михайлович умный человек. Поэтому трудно поверить, будто бы он не понимал, что вынесение вопроса об этих протоколах на всеобщее обсуждение должно было не стабилизировать, а лишь накалить обстановку, причём не только в Прибалтике, но и Западной Белоруссии, Западной Украине и Молдавии. А признание этих протоколов незаконными открывало возможность постановки вопроса о незаконности включения названных территорий в состав СССР.

О том, что подобная записка появилась неслучайно, свидетельствует советско — американская конференция, состоявшаяся за месяц до Рейкьявика, 15 сентября 1986 г., под Ригой — в Юрмале[525].

Инициаторами конференции были Нью — Йоркский центр, Фонд Эйзенхауэра и некоторые другие американские организации, устраивающие регулярные собеседования в США на берегах озера Чотокуа. Лётом 1985 г. на эту встречу, посвящённую советско — американским отношениям, были приглашены представители СССР, после чего советский комитет общества «Дружба» предложил провести следующую встречу в Юрмале[526].

Проведение её в СССР можно понять как шаг на пути сближения с США, труднее объяснить выбор названного места. Дело в том, что в США довольно влиятельное положение занимали те силы, которые на протяжении всей «холодной войны» не признавали включения прибалтийских республик в состав СССР. Даже после хельсинского соглашения, объявившего о незыблемости послевоенных границ.

В связи с этим необходимо было учитывать, что эти силы могут использовать данную встречу, чтобы привлечь внимание к проблеме Прибалтики. Неужели Международный отдел ЦК КПСС, возглавляемый А.Ф. Добрыниным, МИД, возглавляемый Э.А. Шеварднадзе, и Е.К. Лигачёв, курировавший в ЦК КПСС не только идеологию, но и национальную политику, не понимали этого?

Между тем то, чего следовало опасаться, произошло. Выступивший на этой конференции американский дипломат Д. Мэтлок не только начал свою речь по — латышски, хотя в зале сидели не только латыши, но и специально подчеркнул, «что Соединённые Штаты никогда не признавали включения Прибалтийских стран — Латвии, Литвы и Эстонии — в Советский Союз»[527].

Как пишет Ревекка Метлок, выступление её мужа имело особое значение, так как «на протяжении… четырёх лет… Джек был директором отдела по делам Советского Союза в Госдепартаменте, а также трёх с половиной лет… советником президента Рейгана по делам Европы и Советского Союза в Совете Безопасности»[528].

Но самое главное заключается в другом.

Из множества выступлений на этой конференции советское телевидение сочло необходимым протранслировать именно выступление Д. Мэтлока, а из его выступления выбрало ту его часть, которая касалась Прибалтики. «Эта речь, — пишет профессор Брокского университета из Канады Ю. Дрейфельдс, — транслировалась на всю Латвию»[529]. Жена Д. Мэтлока утверждает, что «его речь транслировали не только в Латвии, но и по всему Советскому Союзу»[530].

Оценивая значение этого факта, Ревекка Мэтлок пишет: «Для латышей это было началом их борьбы за отделение от Советского Союза»[531].

Но тогда получается, что сигнал к началу такой борьбы был дан осенью 1986 г. по советскому телевидению!

Такого же мнения на этот счёт придерживается бывший заместитель председателя КГБ Латвийской СССР Я. Труминьш. Касаясь в одном из своих выступлений проблемы зарождения движения за независимость Латвии («Атмоды»), он заявил: «Если говорить об истоках «Атмоды» в Латвии, то, по — моему, первым серьёзным шагом была проходившая в Юрмале в 1986 г. конференция представителей общественности СССР и США»[532].

Появление записки В.М. Фалина и юрмальский эпизод придают убедительность свидетельству К.Е. Кортелайнена. Но тогда получается, что в Рейкьявике действительно могла затрагиваться судьба СССР и, вполне возможно, М.С. Горбачёвым были даны Р. Рейгану какие — то авансы на этот счёт. Касались ли они только Прибалтики или же речь шла и о других республиках, мы пока не знаем.

О том, что в Рейкьявике обсуждались не только проблемы разоружения, свидетельствуют воспоминания И.Г. Земцова, который в то время жил в Израиле и продолжал играть роль неофициального посредника между Москвой и Тель — Авивом. По его утверждению, среди прочих проблем в Рейкьявике рассматривался вопрос о выезде евреев из СССР. «Советским гражданам, — пишет И.Г. Земцов, — не следовало знать, что их руководители предлагали американскому президенту сделку — разрешить эмиграцию в обмен на отказ от СОИ»[533].

Как утверждает Р. И. Косолапов, по имеющимся у него сведениям, в Рейкьявике М.С. Горбачёв познакомил Р. Рейгана со своим планом перестройки, который, однако, показался Р. Рейгану настолько невероятным, что он не поверил советскому лидеру и решил, что таким образом его пытаются обмануть[534].

Рискну высказать предположение: именно за это М.С. Горбачёв требовал от США отказа от СОИ, понимая, что это блеф и отказ от него не наносит Соединённым Штатам никакого ущерба, а ему даст уникальную козырную каргу для оправдания капитуляции на мировой арене и радикальных перемен внутри страны.

Если принять эту версию, станет понятно и то, почему после последней встречи с Р. Рейганом у М.С. Горбачёва было лицо человека, который потерял всё, и то, почему едва не заплакал от обиды Э.А. Шеварднадзе, и то, почему появились слёзы радости на глазах Раисы Максимовны, когда М.С. Горбачёв назвал на пресс — конференции эту провальную встречу прорывом, и то. почему М.С. Горбачёв позднее охарактеризовал встречу в Рейкьявике как драму, сопоставимую с Чернобылем, и то, почему на Западе Рейкьявик сравнили с Каноссой, и то, почему позднее в Рейкьявике, а не в Женеве и не на Мальте был поставлен монумент в честь окончания «холодной войны».

Если принять эту версию, становятся понятными следующие заявления М.С. Горбачёва: «На той встрече в верхах, — зашли так далеко, что обратно уже повернуть было нельзя»[535].

У истоков экономической реформы

Как уже отмечалось, с самого начала перестройки обнаружилось расхождение между словами и делами нового Генерального секретаря. Это было показано на примере антиалкогольной кампании. Подобное расхождение мы видим и в другом, более важном вопросе, который был назван на апрельском 1985 г. Пленуме ЦК КПСС стратегическим. Речь идёт об ускорении научно — технического прогресса.

Хотя XXVII съезд КПСС подтвердил этот курс, однако собрав 10 марта 1986 г. секретарей ЦК КПСС и очертив перед ними важнейшие задачи, стоящие перед партией, М.С. Горбачёв не назвал в их числе мер, направленных на ускорение НТП[536].