– Я же филфак закончила, в школе литературу преподавала.

– Вспомните – у княжны Мэри зоркий Печорин заметил ботиночки цвета блохи. Вот какой гламур выдумала Мария_Антуанетта! А ей голову с плеч. Мода – это фасцинирующий стимулятор демонстрационного поведения, игры на публику. Потому все и хотят выглядеть модными. А стимулирующий стержень в моде – гламур.

– Всё понятно, Юлиан Юрьевич. Раз гламуру миллион лет, он вечен и связан с модой, значит его надо моим девочкам и мне осваивать по максимуму. Вот так!

– Очень хорошо поняли. По максимуму – это для профессионализма. А по жизни гламурной надо бы быть хоть чуточку каждой женщине, это ей добавит привлекательности и шарма. Это же главное средство общения с нами грешными, с мужчинами.

– Я хочу по максимуму. И девочкам надо. Мы же профессионалки! И должны быть как шоколадки для клиентов. Шоколадка ведь фасцинация, я правильно поняла?

– О, ещё какая! Дети и женщины жить не могут без шоколадок.

– А у фотомодели тело обязано доставлять удовольствие. Та же шоколадка.

Инге ужасно понравилось, что она вовремя вспомнила о своём сравнении с шоколадкой, каким ввергла в своё время в ступор Гаргалина. Тот пожадничал ей денег на заморские косметические причандалы и дорогостоящий тайский массаж. Инга и влепила ему неотразимый аргумент. Я, – сказала она оторопевшему Гаргалину, – работаю телом, а не мозгами, моё тело – это наслаждающая инъекция для клиента, от которой у него мозги отключаются, оно обязано быть как лучшая шоколадка. И Гаргалин безропотно утвердил дополнительные расходы на шоколадную шлифовку тела Инги.

Арбелин тоже клюнул на «шоколадку».

– Вы, Инга, максимальная шоколадка. Куда уж лучше!

Это Ингу зацепило уже по-настоящему, и вовсе не в игровом смысле. Женщина она и в сексагентах женщина, удачный комплимент кружит голову.

– Но я же одета не гламурно. Разве чуточку.

– Вы одеты вполне современно и этого Вам достаточно, чтобы не выглядеть серой овечкой. Но дело-то не только в одеянии. Главный инструмент настоящего, сногсшибательного гламура вовсе не в прикиде, а в теле и его пластике. Гламурное тело. А оно у вас как в кино – смотри и любуйся.

Сказанное соединяло знание и комплимент, такого Инга ни от кого не слышала во всю свою амурную жизнь. Это её взволновало.

– Я такая?

– Вы именно.

Арбелин улыбнулся, вспомнив вдруг по ассоциации тургеневскую Одинцову, в которую влюбился циник Базаров, и не мог не влюбиться, несмотря на весь свой нигилизм, потому как увидел роскошное женское тело – хоть сейчас его в анатомический театр. Вот и перед Арбелиным сидела особа такой же впечатляющей анатомической архитектуры.

Словно уловив скрытую ассоциацию Арбелина, Инга звонко рассмеялась:

– Юлиан Юрьевич, разложите меня по полочкам. Что такого в моём теле гламурного?

– Если бы я сейчас вёл практический семинар или мастер-класс по гламурному имиджу или фасцинации женского тела, а Вы дали бы согласие мне ассистировать, то я выставил бы Вас участникам семинара как образец. И устроил бы показ, некий стриптиз, постепенно, по ходу, раздевая Вас до…

– Полностью? – игриво ахнула Инга.

– …до Ваших розовых трусиков. – засмеялся не менее игриво Арбелин. – Этого и мне, и им было бы вполне достаточно.

– А я бы и полностью согласилась. – нисколько не смущаясь, произнесла Инга уверенным тоном. – Мы же фотомодели. Нам положено обнажаться. Чего только фотографы не выдумывают с нашими телами. Даже на голову ставят. Я готова, – посмотрела Инга на Арбелина уже совсем томным взглядом, – препарируйте меня как на семинаре. Это так увлекательно!

Начался спектакль двух сексуально опытных актёров.

– Только учтите, что анатомирование будет подробным – от макушки до пальчиков на ножках. – сказал Арбелин с лукавой улыбкой.

– Да, да, всю меня по частичкам.

– Глядя на Вас, Инга, сразу бросаются в глаза, останавливают взгляд и вызывают приятное удивление Ваши сочные губы. Сколько мужчин они с ума свели, а?

– Не считала. – вновь непринуждённо засмеялась Инга, выказывая такой волнующий тембр и переливы, что Арбелин взметнул брови от удовольствия: что может быть приятнее женского заливистого, как моцартовская мелодия, смеха! Разве что смех детей. Но он не сексуален, а сексуальность как раз и добавляет в мелодику смеха свою эволюционную власть и прелесть.

– Вот видите, Вы, как женщина, точно знаете, что Ваши губы страшно привлекают мужчин. Они – Ваша визитная карточка, реклама, фишка. С точки зрения фасцинетики такие губы являются замечательно действующим фасцинирующим сигналом, приводящим мужчин в состояние, мягко говоря, некоторой паники и волнующего оцепенения. Ну, и Ваш удивительно приятный смех в дополнение к ним. Как музыка. Голосовые данные у Вас прекрасные.

– Это точно. Я даже певицей мечтала стать. – Инга картинно округлила глаза и кокетливо надула губки, подыгрывая Арбелину.

– Вот-вот, чудненько! Вы губки свои чуточку надули и стали еще неотразимее. Как умеете Вы ими пользоваться, как Вы ими играете! Мастерица. – Он поощрительно улыбнулся.

– Научилась в ходе эволюции. – снова звонко и радостно засмеялась, окрыленная похвалой Инга. – И всё же, в чём завораживающий секрет таких губ?

– Секрет прост: они сигналят о возможном прекрасном сексе. Припухлостью, величиной, яркостью, гармоничным сочетанием с овалом лица, и этой вот кокетливой, умопомрачительной подвижностью. В Англии как-то социологический опрос провели среди мужчин относительно их отношения к женским губам. Представляете, 80 процентов английских мужиков хотели бы целовать губы киноактрисы Анжелины Джоли. Видели в кино её губы?

– Конечно. Впечатляют.

– То-то и оно. И запоминаются, и впечатываются в эмоциональную память, и вызывают даже заочное желание. А у Вас губы того же класса, нисколько не хуже. А Вы их ещё и красите яркой влажной помадой, от этого мужчины буквально впиваются глазами в них и пульсируют от желания к ним приникнуть.

– Они и без помады желают. – игриво пробурчала Инга и зачем-то достала платочек и тщательно стерла помаду. И встрепенулась. – О, я Вам расскажу, что однажды случилось с моими губами! Можно? – она вся засветилась озорством.

– С удовольствием.

– Это было, когда я насчет мужчин ещё мало соображала. Было мне восемнадцать и я была девушка скромная, не то что сейчас. Это произошло на юге, в городе Бишкеке, я туда приехала к другу. Идём мы вечером по центру, наслаждаемся теплом, разговариваем. И тут нас обгоняют два парня, оглядываются, а потом один другому говорит: «Рабочие губы». Я услышала и разозлилась. Какие ещё рабочие. Я тогда поняла это в смысле «рабоче-крестьянские». Говорю другу: «Идиоты! Что ещё за рабочие?» А он так хитро на меня смотрит, как-то двусмысленно улыбается. Но мы были с ним не в тех отношениях, чтобы он мне разъяснил толком, что к чему. Сказал только: «Что с них возьмёшь, кретины они и в Африке кретины». Это набравшись жизненного опыта, я поняла, что имели в виду те кретины. Мужики ведь шагу не могут ступить без вульгарных намеков и причмокиваний.

– Очень верно. Мужчина – это эволюционно эротизированная скотина. И никуда от этого не скроешься. Иным он и быть не может, его эволюция снабдила такой гормональной насыщенностью. Для этой скотины, если женщина не вызывает причмокивания, записывай её в архив.

– Ой, как хорошо Вы сказали. В архив. Не хочу в архив. Буду терпеть причмокивания.

– Замечательный физик Лев Ландау был великий бабник, прошу прощения за грубое сравнение. И знаете, какую классификацию женщин он придумал?

– Нет, не знаю.

– Он делил женщин на пять категорий. Высший класс у него – это женщины, от которых глаз не оторвать. Такие как Вы.

Рациональная до мозга костей разведчица Инга, давно научившаяся владеть собой, однако же зарделась. От похвалы и лести, как говаривал старина Фрейд, у человека защиты нет, тем более если этот человек – женщина.

– Ну…не… – кокетливо залепетала было Инга, но Арбелин перебил: