В описаниях двойной победы Иоанна Бриеннского я не нахожу упоминаний об имени или о подвигах его воспитанника Балдуина, который уже достиг такого возраста, что мог носить оружие, и который вступил на императорский престол после смерти своего приемного отца. На царственного юношу была возложена задача, более подходившая к его характеру: его отправили в Европу с поручением посетить западных монархов, и в особенности папу и короля Франции, возбудить в них сострадание своей невинностью и своим бедственным положением и исходатайствовать от них помощь людьми и деньгами для поддержания разрушавшейся империи. Он три раза возобновлял эти нищенские посещения, по-видимому, всячески стараясь продлить их, чтоб дольше не возвращаться в Константинополь; из двадцати пяти лет своего царствования он провел большую часть вне своих владений, и нигде он не считал себя менее стесненным в своих действиях и менее уверенным в своей личной безопасности, чем на своей родине и в своей столице. В некоторых торжественных случаях его тщеславие удовлетворялось титулом августа и царскими почестями, а в то время как Фридрих Второй был отлучен от церкви и низложен на Лионском соборе, его восточный коллега восседал на троне по правую руку папы. Но сколько раз приходилось этому нищенствовавшему коронованному бродяге унижаться и в своих собственных глазах и в глазах всех наций, то вынося оскорбительные вспышки гнева, то пользуясь позорным состраданием! Когда он в первый раз прибыл в Англию, он был задержан в Дувре строгим укором за то, что осмелился, не испросив на то дозволения, поставить ногу на территорию независимого королевства. Впрочем, после непродолжительной задержки ему дозволили ехать далее; он был принят с холодной вежливостью и возвратился из Англии с подарком в семьсот марок. От папского корыстолюбия он добился только провозглашения Крестового похода и сокровища, состоявшего из индульгенций, цена которых значительно упала вследствие того, что они раздавались слишком часто и без всякого разбора. Его происхождение и несчастия расположили в его пользу его великодушного двоюродного брата Людовика Девятого; но воинственное рвение святого короля избрало для себя целью не Константинополь, а Египет и Палестину, и Балдуин временно облегчил как свою личную, так и государственную нужду продажей последних остатков своих наследственных владений — маркизства Намюрского и поместья Куртенэйского. Благодаря таким постыдным и разорительным мерам он возвратился в Романию с тридцатитысячной армией, которую страх удвоил в глазах греков. Первые депеши, посланные им во Францию и в Англию, возвещали о его победах и надеждах — о том, что он завладел окрестностями столицы на протяжении трехдневного перехода и что если ему удастся взять один важный город, которого он не называет по имени (это, вероятно, был Хиорли), то граница будет безопасна и проход будет удобен.

Но эти ожидания (если Балдуин высказывал их искренно) очень скоро рассеялись как сон; войска и сокровища Франции улетучились в его неумелых руках и, чтоб поддержать трон латинского императора, пришлось прибегнуть к позорному союзу с турками и с куманами. Чтоб упрочить союз с турками, он согласился выдать свою племянницу за царствовавшего в Иконии султана; чтоб угодить куманам, он допустил исполнение их языческих обрядов; на промежуточном пространстве, разделявшем две армии, была принесена в жертву собака, и каждый из договаривавшихся монархов отведал, в залог своей искренности, крови той жертвы, которая была принесена его новым союзником. В своем константинопольском дворце, или, вернее, в своей константинопольской тюрьме преемник Августа приказал разломать никем не занятые помещения для того, чтоб добыть на зиму топливо, и приказал снять с церквей свинцовые кровли для того, чтоб покрывать ежедневные расходы на содержание своего семейства. Итальянские купцы с трудом согласились дать ему взаймы денег за лихвенные проценты, а его сын и наследник Филипп служил в течение некоторого времени залогом за долг, сделанный императором в Венеции. Жажда, голод и нагота, несомненно, принадлежат к числу тяжелых лишений, но понятие о богатстве условно, и тот монарх, который был бы богат в положении частного человека, доводит себя до тревожного и горького положения бедняка, если не в меру увеличивает свои нужды.

Но при этой позорной нищете император и империя еще обладали одним идеальным сокровищем, которое было обязано своей фантастической ценой суеверию христиан. Ценность подлинного Креста несколько уменьшилась от его многократного разделения на части, а его продолжительное пребывание в руках неверных внушало некоторое недоверие к тем его обломкам, которые показывались и на Востоке, и на Западе. Но в императорской капелле в Константинополе хранилась другая не менее драгоценная и подлинная святыня — терновый венец, который был возложен на голову Христа. Египетские должники имели в старину обыкновение отдавать в залог мумии своих родителей, так как и честь, и религия обязывали их выкупать этот залог. Подобно им и бароны Романии заложили, в отсутствие императора, священный венец за тринадцать тысяч сто тридцать четыре золотые монеты, они не были в состоянии исполнить свое обязательство, и богатый венецианец Николай Кверини согласился удовлетворить их нетерпеливых кредиторов с тем условием, что святыня будет храниться в Венеции и сделается его полной собственностью, если не будет выкуплена в условленный короткий срок. Бароны уведомили своего государя о тяжелых условиях заключенного ими договора и об опасности лишиться залога, а так как империя не была в состоянии внести выкуп в семь тысяч фунтов стерлингов, то Балдуин постарался вырвать драгоценный залог из рук венецианцев и передать его в руки христианнейшего короля, что было бы и более прилично, и более выгодно. Но при переговорах по этому предмету были неизбежны некоторые затруднения деликатного свойства. Святой король не захотел бы приобрести святыню покупкой из опасения провиниться в святотатстве, а приискав более приличные выражения, можно было уплатить долг, принять священный дар и выразить за него свою признательность. Два доминиканца были отправлены в Венецию в качестве послов Людовика с поручением выкупить и принять священный венец, уцелевший и от опасностей морского переезда, и от преследовавших его галер Ватацеса. При вскрытии деревянного ящика они признали подлинность печатей, которые были приложены дожем и баронами к серебряной раке, а внутри этой раки находился золотой ящик, в котором был положен памятник страстей Господних. Венецианцы поневоле подчинились требованиям справедливости и влиянию могущественного короля; император Фридрих дал свободный и почетный пропуск через свои владения; французский двор выехал до города Труа в Шампани для того, чтоб с благочестием встретить эту неоценимую святыню; ее с триумфом нес по парижским улицам сам король босоногим и в одной рубашке, а Балдуина примирил с этой утратой подарок из десяти тысяч марок. Эта удачная сделка побудила латинского императора предложить Людовику с таким же великодушием и остальные украшения своей капеллы — большой обломок подлинного Креста, пеленки Сына Божия, копье, губку и оковы, которые были употреблены в дело во время страданий Христа, жезл Моисея и частичку черепа св. Иоанна Крестителя. Для помещения этих духовных сокровищ святой Людовик издержал двадцать тысяч марок на постройку в Париже той великолепной святой капеллы, которую комически обессмертила муза Буало. Подлинность этих священных предметов, находившихся в отдаленной стране и принадлежавших к отдаленной древности, не может быть доказана ссылкою на какие-либо человеческие свидетельства; но она должна быть признана теми, кто верит в совершенные этими предметами чудеса. В половине прошлого столетия застарелая язва была залечена священным уколом от прикосновения к священному терновому венцу; это чудо удостоверено самыми благочестивыми и самыми просвещенными французскими христианами, а не верить ему может только тот, кто запасся противоядием против всякого религиозного легковерия.