— Эта история слишком запутана, чтобы рассказывать ее сейчас. Позже, когда я отдохну, я расскажу вам все.

Теперь заговорил Мэт, и довольно агрессивным тоном:

— Как долго мы должны здесь оставаться?

— Я не знаю.

Чжаоди поставила поднос на стол и начала раздавать миски с дымящимся рисом, смешанным с овощами. Вдруг Диана вскочила, и Чжаоди испуганно отпрянула назад.

— Где отец? — Девушка крикнула во всю мочь. Чжаоди и Кайхуэй уставились на нее в замешательстве.

— Мама! Ты не слышала, о чем я спросила? Где па?

— Я не знаю.

— Он жив? Или мертв?

Джинни не ответила на вопрос, и Диана сжала руки в кулаки. Каждая мышца ее тела напряглась, и она закричала:

— Мама!..

Джинни стало плохо. Она сквозь туман взглянула на миску с рисом, стоявшую перед ней, и усталым жестом отодвинула ее от себя.

— Я не знаю.

Глава 21

Это было на следующий день после исчезновения Джинни и детей. Из окна первого этажа Дома правительства Саймон мог бы насладиться прекрасным зрелищем знаменитых клумб с розовыми азалиями, если бы он только взял на себя труд выглянуть в окно. Но он не делал этого. У него были другие, более важные дела.

Он обнаружил, что находится в странном физическом состоянии. Иногда его зрение затуманивалось, а иногда становилось неестественно обостренным. То же самое происходило и со слухом. За прошедшие двадцать четыре часа он почти не спал и не ел, и теперь струны его души были натянуты очень туго. Количество проблем продолжало расти.

Каждый час он звонил Риду, но ответ был один и тот же: как только мы что-либо выясним, мы тут же сообщим; еще около тридцати свидетельств остается непроверенными…

А ведь оставались еще и обычные, повседневные дела «Дьюкэнон Юнг», которые надо было вести. Бизнес не останавливается только из-за того, что у председателя Совета директоров личная драма. Существовали собрания и заседания, которые надо было созвать и организовать, контракты и счета, ожидавшие подписания, телефонные звонки, на которые надо было ответить и которые надо было сделать самому. И за всем этим неотступно стояло не дававшее покоя воспоминание о жутком балансе: сто миллионов фунтов стерлингов с процентами, набежавшими за два года, вот тот долг, который надо вернуть.

Саймон без устали мерил шагами комнату, терзаемый беспокойными мыслями. Неужели Джинни продолжала обманывать его и последние два года? Нет! Нет, он не мог поверить в это. Но ведь это она открыла сейф. Кроме нее это никто не мог сделать. Ведь на сейфе не было следов взлома. Почему? Где она?

Он заметил свежие англоязычные газеты, лежавшие стопкой на столике у окна, и торопливо схватил одну из них. Из зала суда. Он швырнул «Саус Чайна морнинг пост» обратно и взял другую, но передовица оказалась на ту же тему.

Все заголовки походили друг на друга: «Директор „Дьюкэнон Юнг“ попал в переплет в суде», «Банк хочет востребовать с Гонконга миллиард долларов через суд», «Судья: „В историю директора трудно поверить“».

За спиной у Саймона бесшумно открылась одна из створок двойных дверей. Вошла секретарша. Саймон не повернулся, он даже не слышал, как она тихо кашлянула.

— Мистер Юнг. — Нет ответа. — Мистер Юнг, прошу прощения.

— Черт побери!

Женщина, приняв строгий вид, поправила очки большим и указательным пальцами правой руки. Из всего ее обширного арсенала она посмела употребить лишь этот нерешительный жест.

— Прошу прощения…

Саймон отвернулся от окна. В свете, заливавшем приемную, он напоминал вампира; этакий медленно передвигающийся бледный труп с двумя темными провалами вместо глаз.

— Пресса, — мягко сказал он. — Я совсем забыл о прессе.

— Секретарь по делам финансов примет вас сейчас, мистер Юнг.

Саймон подсобрался и прошел следом за секретаршей из приемной в строгом стиле по коридору в кабинет, обшитый дубовыми панелями. Жалюзи на окнах придавали помещению мрачноватый вид. Обычно этим кабинетом пользовался губернатор. Но сегодня, однако, в нем сидел сэр Мартин Барни, финансовый сек ретарь Гонконга, чья должность приблизительно соответствовала лорду-казначею в Англии. Барни встал, чтобы пожать Саймону руку. Саймон заметил еще одного человека, находившегося в кабинете. Он стоял у окна и смотрел на улицу. В руке он держал очки. Что-то в согнутой спине человека говорило о том, что он присутствует здесь помимо своей воли. Мужчина обернулся, и Саймон узнал своего отца.

— Доброе утро, Саймон.

— Здравствуй, отец. — Наступило напряженное молчание. — Этот случай в «Оушн-парк»… Я рад, что с тобой все в порядке.

— Да. Спасибо. Ты держишься?

— Пока да. Что привело тебя сюда?

— Я здесь по приглашению правительства.

Саймон повернулся к Барни.

— Я просил о личной встрече, — резко сказал он. — То, о чем я хотел поговорить, не имеет никакого отношения к делам Корпорации.

Но Барни лишь тонко улыбнулся в ответ и указал ему на кресло от Луиса Куинза, стоявшее перед столом.

Том Юнг отошел от окна, все еще автоматически перекладывая очки из руки в руку. Он не смотрел на сына и не обращался к нему. Необходимые слова приветствия, казалось, истощили его словарный запас, заготовленный для предстоящего разговора. Он принялся рассматривать роскошное позолоченное убранство кабинета, будто ему предстояло убирать это помещение, а содержание беседы Юнга и Барни его нисколько не интересует.

Пока Саймон рассматривал своего отца с едва скрываемой враждебностью, дверь еще раз открылась и в кабинет вошел заместитель комиссара полиции Рид, прошедший прямо к столу и занявший место рядом с секретарем по делам финансов, не дожидаясь приглашения. Он не поприветствовал Саймона и даже не взглянул в его сторону.

— Садись, Саймон. — Голос Барни так же, как и его манеры, был солиден, щедр и доброжелателен, как говорят китайцы, сказывалась выучка годами осторожно прихлебывать суп ложкой с длинной ручкой.[30] Ему уже было под шестьдесят, и понятно, он не мог особенно надеяться на то, что карьера его продлится дольше, чем британское владычество в Гонконге. Короче говоря, Барли был конченым человеком во всех смыслах этого слова.

Саймон опустился в предложенное кресло, довольный тем, что отец остался у него за спиной и он не видит его. Барни вернулся на свое место и подтолкнул гостю через стол серебряную сигаретницу. Саймон покачал головой.

— Ну, что… Позвольте мне для начала сказать лично от своего имени, как грустно мне было узнать про это жуткое происшествие с вашей семьей. — Барни подался вперед, поставив локти на стол, и понизил голос на полтона. — Его Превосходительство специально просил меня передать вам, что все… все, что в человеческих силах, будет сделано для того, чтобы найти их.

Том Юнг расхаживал по комнате у Саймона за спиной, и сын ощущал неловкость.

— Спасибо, — сказал Саймон и повернулся к Риду. — Спасибо тебе, Питер. Я знаю, что я надоел тебе за вчерашний и сегодняшний день, но я хочу высказать тебе свою искреннюю благодарность.

Рид натянуто улыбнулся, кивнул, но ничего не ответил.

Барни откинулся на спинку, очевидно довольный своим вступительным словом.

— Тем не менее я понимаю, что ты не поэтому попросил об этой встрече…

— Частной встрече.

— А-а… — Барни с извиняющимся видом слегка приподнял ладони над столом. — Мне очень жаль, что тебе так не нравится присутствие твоего отца. Мне искренне хотелось, чтобы он поприсутствовал при этой беседе и узнал, как обстоят дела.

— Я не понимаю, какое Корпорации до этого дело. Рид — это другой разговор… Я рад, что ты здесь, Питер.

Рид опять ничего не ответил, а Барни продолжал как ни в чем не бывало:

— Но, дорогой мой Саймон, Корпорация имеет к этому делу самое прямое отношение. Все «это дело», вся его суть в больших деньгах. В Гонконге «большие деньги» подразумевают участие банка Гонконга, «Стэндард чартеред» или Корпорации. При тех суммах, с которыми ты имеешь дело, с кем еще нам говорить?