— Гадье, мразь, грязная сволочь! — с яростью плевался он. Горло его давила липкая тошнота. Эти мерзавцы сожрут его. Обглодают его кости, как собаки.

Вдруг позади, где-то в длинном ряду стоявших на тропе клеток, раздался голос маленького Тома:

— Сэр капитан!

У Джона екнуло сердце.

— Да, мой мальчик! Что с тобой, Томми?

— Ничего, сэр, — спокойно и, как показалось Джону, даже весело ответил мальчик. — Я в клетке. Они нас съедят?

Джон проглотил комок.

— Откуда ты взял, Томми? Что за вздор лезет тебе в голову?

Мальчик чувствовал, что капитан сказал ему неправду. Томми отлично все чувствовал.

— Капитан, — сказал он, — хотите, я вам спою?

В клетках растроганно зашумели:

— Томми, рыжий ангелочек, ты не боишься?

— Разве со мной нет моих друзей? — В голосе мальчика прозвучала обычная для него ирония.

— Да, Томми, мы с тобой. Но, Томми, ты ведь никогда не пел.

— Это ничего не значит, я буду петь сейчас. Хотите, капитан?

— Да, Томми. Если у тебя есть голос.

Благодарный отважному мальчику, Джон старался подавить нежданно нахлынувшее волнение. Его распирала незнакомая, остро режущая нежность.

Мальчик запел:

Джон не знал слез. Но тогда он, наверное, все же заплакал. Слушая мальчика, плакали все пираты. Он был их добрым гением, этот маленький Том.

Притихли и маркизанцы. В их черных глазищах застыло изумление. Должно быть, такого пленника они еще не видели.

А мальчик пел, и все ему, казалось, было нипочем:

В это время с противоположной стороны ущелья над пропастью повис бревенчатый мост. Он выполз откуда-то из кустов. Толстые двойные лианы осторожно опустили его на край тропы.

Маркизанцы еще минуту стояли как завороженные. Потом они бросились к клеткам, подхватили их и трусцой побежали вперед.

Когда Джона перенесли через мост, за кустами он увидел обширное безлесое плато, на котором возвышались серые каменные стены — крепость. Даже в своем незавидном положении Джон невольно удивился. Эти каннибалы умели, оказывается, строить не только раздвижные мосты, но и настоящие крепости. Наблюдательные вышки, множество квадратных бойниц для камнеметательных орудий, зубчатые ворота из плотно сбитых стволов железного дерева.

В душе Джона густело отчаяние. Он думал о побеге, но дороги назад отсюда не было.

Триста лет реял над океанами роджер рода Дэвисов, триста лет хранила его удача. Двух Дэвисов повесили, трое погибли в бою. Но то были не те, кому отцы завещали свой флаг. Дэвисы, плававшие под роджером Джереми, поражений не знали. И вот такой конец.

Уже в воротах крепости Джон снова вспомнил убитого им альбатроса. На миг ему показалось, что черная птица витает над ним. Его взвинченные нервы медленно расслаблялись.

Если бы в тот момент ему кто-нибудь сказал, что его звезда не так уж трагична и для него в общем все закончится благополучно, он бы, конечно, не поверил.

Как всякий обреченный, он еще на что-то надеялся, но разум надежду отвергал.

Скованный теснотою клетки, Джон чувствовал, как его немеющее тело наливалось тяжестью. Сердце то замирало, то, вдруг пробудившись, трепетало в мелком ознобе.

— Эй, вы, в клетках! — крикнул он неожиданно зло. — Вы слышите меня?

Отозвалось несколько голосов:

— Говори, капитан, мы слушаем.

— Эти дикари нас не понимают. Пока мы вместе, надо обсудить, как будем действовать.

— Да, капитан, — вздохнул позади Джона чилиец Фернандес. — Я бы предпочел умереть в бою, не так обидно. Но голыми руками этих клеток не сломаешь.

— У меня в кармане остался складной нож. Они не знают, что в нашей одежде есть карманы. Слышите, у кого остались складные ножи, не будьте идиотами, не пускайте их в ход раньше времени…

Резкий удар концом палки в спину заставил Джона замолчать. О чем зашла речь, маркизанцы, видимо, догадались. Не понимая языка своих пленников, они улавливали смысл разговора по тону.

Крепостная стена окружала утопающий в зелени поселок — несколько десятков бамбуковых хижин с высокими стрельчатыми крышами. Они стояли на плоских каменных фундаментах, словно на широких продолговатых столах. Перед каждой хижиной в выступающей части фундамента, которая служила двором, была выдолблена овальная чаша — бассейн для купания.

Пленников несли к центру поселка, на большую, обсаженную цветущими кустарниками площадь, запруженную в этот час народом. Пропуская воинов с клетками, толпа поспешно расступалась.

В конце площади на застеленном голубыми циновками бревенчатом помосте, поджав под себя ноги, сидел плечистый седой маркизанец, все тело которого — даже губы, веки и мочки ушей — было в татуировке. В руках он держал украшенную резьбой и жемчугом бамбуковую палочку — символ власти вождя. По бокам старого маркизанца и за его спиной стояли три мальчика с опахалами из пальмовых листьев.

В торжественной тишине подойдя к помосту, процессия с клетками остановилась. Один из воинов, очевидно старший, размахивая руками, начал возбужденно что-то рассказывать вождю. Вероятно, о том, как ловко они захватили столько пленников. Вождь слушал, одобрительно покачивая головой. Лицо его было внимательным и строгим. Потом он вдруг встрепенулся. Джон услышал, как он нетерпеливо вскрикнул:

— Хамаи! Несите сюда!

Вся толпа сразу заволновалась, все стали кричать!

— Эна оиа! Эна оиа! Вот он! Вот он!

Джон насторожился. Он понял, что тот воин рассказывал вождю о маленьком Томе.

Измученный бессонной ночью и всем пережитым за эти сутки мальчик все еще держался с вызывающим бесстрашием. Когда его клетку поднесли к вождю, он презрительно сказал:

— Каоха, таипи! Здравствуй, людоед! — На «Флайин стар» эти два полинезийских слова знали все.

От неожиданности вождь сначала оторопел. Потом он хмыкнул, улыбнулся и наконец разразился громким хохотом.

— Оиа тане, оиа тане, — надрываясь от хохота, повторял он.

Теперь растерялся Том. Увидев рядом с собой клетку капитана, он едва не зарыдал:

— Сэр, что ему нужно?

— Он говорит, Томми, что ты настоящий мужчина. Держись, мой мальчик.

В глазах юнги блеснула бессильная ненависть:

— Проклятые таипи!

— Да, Томми, но будь благоразумен. Кажется, ты им нравишься.

— Не хочу я им нравиться. Они все равно нас сожрут… Ты понимаешь, кто ты? — глотая слезы, закричал он вождю. — Ты таипи, грязный таипи!

— Вы слышите, я же говорил, он настоящий мужчина! — восторженно воскликнул вождь. — Мои воины слышали его песни, я вижу его смелость, он будет моим сыном! Я его возьму в свой дом, пусть это знают все! — И, умерив пыл, ласково обратился к Тому: — Каоха, оиа тане. Здравствуй, настоящий мужчина. Уа таипи. Да, я людоед. Уа паиа вау. Но я сыт, твое тело мне не нужно.

Он говорил, что уже стар и у него давно нет детей. Но великий бог Тики услышал его молитву и послал ему сына, хорошего сына, он это видит.

Толпа издавала торжествующие вопли. Все восхищались Томом и радовались счастью вождя. Наверное, всем казалось, что так же счастлив должен быть и маленький Том.